– Доброго человека бог спасет, а худого – побьет.
И эта фраза вертелась у меня в голове, пока я шел к вокзалу через городок, где ездили машины и гуляли люди, ничего не знавшие о лагере, где сидит Юра-Потап и ждет, чтобы добрые люди его спасли.
Щупляк
Нигде ничего успокоительного, родной. Шум в балде, как говорил Потап, – упорный, стойкий, вязкий. Поплелся к Ухогорлоносу, а он новыми версиями пугать начал: «Тиннитус может быть оттого, что у вас ушная жидкость высохла…» – «А где она должна быть?» – «В среднем ухе». Хорошо, думаю, что просто высохла, а то могла бы и в дыхательное горло вытечь… Но это еще не все. «Или, может быть, у вас хрящ в позвонке стерся и в ушной нерв резонирует». Ну, спасибо тебе за нерв, мудошлеп!.. Хорошо, что только резонирует, а не замыкает. «Вам, – говорит дальше этот мандюк, – надо в спецсанаторий ехать. Есть такой, для тиннитусников, под городом Дюрен. Я туда скоро собираюсь, могу с собой захватить. Посмотрите, что и как. И бензин пополам, разумеется». Ну, на братьев по несчастью посмотреть не помешает. Насчет бензина тоже понятно: чем человек богаче, тем он жаднее. Между прочим, деньги на бензин он уже сделал, пока со мной о деньгах на бензин говорил. Это у врачей так: ты задницу для укола заголяешь – а у него в люксембургском банке уже касса звякнула.
Через неделю поехали. В машине душисто пахнет. Сам Ухогорлонос – аккуратен, причесан, в бабочке. По дороге про войну, Сталина-Гитлера поговорили. Он ехидно поинтересовался, почему русские так много водки пьют. «А что еще делать?.. – отвечаю. – Опиума в открытой продаже нет. Притом водка войны выигрывает», – и про нашествия хана Батыя и Наполеона присовокупил, о псах-рыцарях напомнил, Мамаев курган описал, Сталинградской битвой закончил – он и заткнулся с глупыми вопросами.
Потом разность менталитетов обсуждали. Вот у нас черную кошку боятся, если она слева направо дорогу перебегает, а немцы – если справа налево. Или, к примеру: мы боимся, если тринадцатое число на понедельник падает, а немцы – если на пятницу. У нас говорят «отдать Богу душу», а у немцев – «отдать Богу дух»… Даже сама смерть разна: у нас она – женского рода, а у немцев – мужского. «Косарь с косой явился». Да что там смерть!.. Даже обычные собаки по-разному лают: наши – «гав-гав», а немецкие – «вау-вау!» – хотя, казалось бы, собаки языкам не подвержены. Видно, не только народные души, но и народные уши разные.
В санатории – тишина полная, мертвая. По аллеям люди гуляют, у всех на лицах скорбь написана. Все с дурцой: один – тихо с ума сходит, другой – в себя не приходит, третий – бредит, у четвертого – крыша едет. Кто в горячке, кто – в черной спячке. И врачи тоже всё какие-то пришибленные, на пауков похожи. Начали нам эти мясники кабинеты показывать: тут, мол, мозг просвечиваем, источник шума ищем (как будто его найти можно). Там кровь на густоту исследуем (кровь, наверно, спустят в тазик, кислоты плеснут и давай мензурками мерить, коновалы).
Ведут по коридорам дальше: здесь нервы на шок проверяем, тут шмерцарцт [7], доктор-боль, сидит. А вот это – наш психотерапевт, стрессы анализирует. И сам псих-терапевт из кабинета хорьком драным выглядывает. Худющий, в дурацком халате (нужен ему халат, как собаке пятая нога: как будто стресс на пиджак капнуть может), глаза дикие, полубрит – чистый параноид. «Заходите, говорит, поговорим по душам!» – «Нет, спасибо, спешим, в следующий раз». Тут санитары покойницкую каталку куда-то поволокли и на нас как будто с намеком недобро поглядывают – мол, не хотите ли прилечь, отдохнуть перед долгой дорогой?.. Жутко стало, на воздух потянуло.
Показали нам эти костоломы все хозяйство, включая морг (правда, издали), а потом говорят, что, по правде, науке о причинах тиннитуса ничего не известно, ибо тиннитус – одна эфемерность, вроде уголовного дела без трупа, однако лечение активно проводится и двадцатидневный курс 1235 марок стоит. Без гарантии успеха, конечно. Нет, думаю, спасибо, в сумасшедший дом я и без денег попаду.
Проспектов надавали! А там в основном – про их санаторий: какая тут хорошая сауна, аппетитный ресторан, теплый бассейн и удобные номера. Про тиннитус – два изречения великих больных: слепого Канта: «Слепота отделяет людей от вещей. Глухота отделяет людей от людей»; и глухого Бетховена: «В моих ушах день и ночь свист и вой. Конец моей жизни мерзок». Обнадеживающие слова, ничего не скажешь.
Потом Ухогорлонос с главврачом в кабинете заперся, а я по саду погулял, с одним больным поговорил. «Чем тут занимаетесь, уважаемый?..» – «Ничем. Сидим, шум в голове слушаем. А потом о результатах медсестрам докладываем». – «А им зачем?» – «Те в компьютер вносят. У кого гудит, у кого шуршит, у кого жужжит, у кого фонит, а у кого шелестит и перекатывается». – «Лечение есть?» – «Какое лечение? Свежий воздух, покой, уют и регулярная жизнь – вот лечение. Я уже вылечился, почти… Скоро домой».
Ну, это известно: каждый, кто утром с постели сползти может, уже имеет право смело говорить, что он – в отличной форме. Так, во всяком случае, считают те, кто с кровати уже не сходит и только на горшок ходит. И все хорошо. И каждый триппер излечивается, кроме первого. А надежда никогда не умирает. И то, что нас не убивает, делает уродами и инвалидами.
Приехали назад. Ухогорлонос бережно деньги за бензин взял, в бумажник вложил и лицемерно мне доброго здоровья пожелал. Я-то знаю, что ему, алчной ехидне, лучше, чтобы люди болели. Помнишь нашего знакомого, венеролога Ванечку, который своих больных блядей посылал людей заражать, чтоб побольше пациентов было? Блядей за это лечил бесплатно. А блядям что? У них шанкры чешутся – не дай бог. А тут еще и деньги, и веское слово врача. Ну, Ванечку убили, а эти, его коллеги-гады – пока живы, к сожалению…
Если уж о смерти заговорили, то сообщу, что в Брюсселе ярмарка похоронных дел прошла, Безенчуку и не снилась. Гробы обиты бархатом и золотом, еще Тутанхамон в таких леживал. А как насчет прозрачного медальончика с пеплом усопшего супруга?.. Или кулона с прахом любимой женщины?.. Мечта фетишиста. А за шесть тысяч долларов Америка берется твой прах из спецпушки во Вселенную выстрелить! Будешь, как тот топор, вокруг земли вращаться вечность.
Ну эта ярмарка – цветочки. Сейчас по Европе другая выставка ездит, «Миры человека», там настоящие трупы без кожи и скальпов выставлены. Пластинаты называются. Садист-художник с беспризорных покойников кожу обдирает, тела в формалине маринует и в разных позах по залам рассаживает. Впечатляет. Особенно бегущие розовые венозные спортсмены. Их бы на стадионах, как пособие по анатомии, выставлять – пусть юношество любуется.
Ладно, ну их всех. Из хороших новостей вот какая – стала ко мне малая мошка наведываться. Прилетит, сядет на лист, за карандашом следит. Или на газету прыгнет и по строчкам бегает. Я ее уже от других мошек отличаю. Чрезвычайно умная Мушка. Любознательная. Часами со стены не сходит, если я усну, сторожит… Может, муза моя?.. Мала уж очень… Или это какой-нибудь Конфуций, который до мошки дореинкарнироваться умудрился?.. С мудрецами это бывает: от мудрости до мудачества – один шаг, а иногда и его нет, рукой подать (недаром одного корня). На всякий случай эту странную Мошку очень осторожно со страницы стряхиваю. Кто его знает, с кем дело имеешь, поэтому лучше тихо сидеть, божьих тварей не обижать и думать позитивно.
Третьего дня опять ездил переводить – позвонили из лагеря, попросили приехать: «Молодая дама из Украины хочет, чтобы ее выслушали!» Хочет – выслушаем. Дам вообще интересно слушать, а в таком пикантном месте – наверно, и подавно… Из-за этого утром чуть не проспал: всю ночь голые зэчки в тюремных камерах мерещились.
По дороге в лагерь все представлял себе эту «молодую даму из Украины». И я – не жалкий толмач, которого при заварухах первого в кипятке варят, а суровый и могущественный комендант большого лагеря, и после отбоя каждую ночь отбираю себе какую-нибудь новую жертву. В моих руках – и хлеб с мясом, и жизнь со свободой, а женщины голодны и жить хотят. Но я, император Клеопатр, непреклонен и каждое утро отправляю жертву в печь, чтобы железно-огневое правило: «Только на одну ночь» – не нарушалось…
