— Как знать, быть может, Джулиан, как в свое время Аристотель, воспитает покорителя ойкумены? — в шутку обронил я в одном из разговоров с Фрэнсисом. — Представляешь, если лет через тридцать — сорок одной из самых могущественных мировых держав будет империя Суаори?
Фрэнсис, посопев в трубку, произнес с огорошившей меня серьезностью:
— Сильно в этом сомневаюсь… А впрочем, как знать, как знать.
Агент Давенпорт, надо полагать, так и живет в своем родном Нашуа, а вот Сциола умер от рака легких. Я узнал об этом года три назад из выпуска социальной рекламы. Стоя на черном фоне, страшно исхудавший Сциола обращался к зрителям со словами: «Когда эта запись выйдет в эфир, меня уже не будет в живых». Далее он объяснял, что погубили его не тяготы работы на страже закона, а сигареты в количестве двух пачек в день. Выпуск показывали в четвертом часу ночи; один в квартире, я сидел перед черно-белым телевизором, на экране которого бушевала метель помех, и мне показалось, Сциола обращается лично ко мне. Меня охватило смятение: а вдруг это вовсе не запись, вдруг это его дух обрел зримую форму посредством радиочастот, антенны и кинескопа? Ведь, если подумать, что такое призраки? Частицы и волны, излучение… Свет угасшей звезды.
Последнее сравнение, помнится, употребил Джулиан на одном из занятий по «Илиаде». Речь зашла о сцене, в которой Патрокл является спящему Ахиллу, и тот, вне себя от радости при виде погибшего друга, пытается заключить его в объятия, но призрак исчезает.[149] «Мертвые являются нам во сне, поскольку наше восприятие не позволяет нам видеть их наяву, — сказал Джулиан. — Эти ночные гости суть образы, проецируемые в наше сознание из немыслимого далека, в определенном смысле их можно уподобить свету давно угасшей звезды…»
В этой связи мне вспоминается сон двухнедельной давности.
Темной ночью я брел по какому-то старому городу — Лондону или, может быть, Риму, — обезлюдевшему после войны или эпидемии. Поначалу я видел лишь разруху и запустение: заросшие сорняками площади, парки с вывороченными деревьями и изувеченными статуями, дома, из боков которых переломанными ребрами торчали ржавые балки. Потом среди заброшенных руин мне стали попадаться новые высотные здания, соединенные подсвеченными переходами из стекла и металла, — сквозь щебень прошлого прорастала, фосфоресцируя, гладкая и бездушная современность.
Я зашел в одно из таких строений, оказавшееся не то лабораторией, не то музеем. Посередине просторного сумрачного зала несколько мужчин курили трубки и рассматривали какой-то экспонат.
Я подошел ближе. Под стеклянным колпаком медленно вращалась странная машина, детали которой то распадались, то складывались в архитектурные образы. Инкский храм… щелк-щелк… Египетские пирамиды… Парфенон. Я застыл, завороженно наблюдая, — сама история, изменчивая и многоликая, протекала у меня на глазах.
— Я так и предполагал, что застану тебя здесь, — произнес голос у меня за плечом.
Это был Генри. На его правом виске, чуть выше дужки очков, я заметил отверстие в ореоле порохового ожога.
Я обрадовался встрече, но ничуть не удивился:
— Знаешь, все говорят, что ты умер…
Он смотрел на машину. Колизей… щелк-щелк… Пантеон.
— Нет, я не умер. Просто у меня возникли некоторые проблемы с паспортом.
— Как это?
Он кашлянул:
— Мои перемещения ограниченны. Я больше не могу, как раньше, отправиться туда, куда захочу.
Айя-София. Собор Святого Марка в Венеции.
— А где мы находимся?
— Боюсь, эта информация не подлежит разглашению.
Я с любопытством огляделся. Курильщики исчезли, мы остались в зале одни.
— Сюда вообще пускают посетителей?
— Как правило, нет.
Меня переполняло желание рассказать ему про себя, задать ему море вопросов, но я почему-то знал, что на долгий разговор у нас нет времени. Впрочем, чувствовал я и то, что любые слова все равно будут некстати.
— Ты счастлив здесь? — только и спросил я.
Он задумался:
— Не слишком.
Блаженного. Шартр. Солсбери. Амьен.
Генри бросил взгляд на часы:
— Надеюсь, ты извинишь меня. У меня встреча, и я уже немного опаздываю.
Он направился прочь, а я смотрел ему вслед до тех пор, пока его темная фигура не растворилась в сумраке зала.
Следует пояснить, что название книги отсылает к произведению византийского историка Прокопия Кесарийского (ок. 500–562 гг.). Исполняя обязанности военного летописца при дворе императора Юстиниана, он написал восьмитомную «Историю войн», которую снабдил «неофициальным» дополнением — памфлетом под заглавием «Anecdota». В нем он излагает закулисные причины описанных в «Истории» политических событий и весьма критически оценивает действия императора. Греческое название памфлета переводилось на английский как «The Secret History», а на русский — как «Тайная история». (Здесь и далее — прим. перев.)
Традиционный русский перевод этого термина аристотелевской эстетики — «трагическая ошибка»: «Остается среднее между этими [крайностями]: такой человек, который не отличается ни добродетелью, ни праведностью и в несчастье попадает не из-за порочности и подлости, а в силу какой-то ошибки (hamartia)…» (Поэтика, 1453а. Перевод М. Гаспарова).
О себе. История одного из моих безумств (фр.) (А. Рембо. Одно лето в аду. Перевод М. Кудинова).
Что требовалось доказать (лат.).
Потерянный рай, I, 254.
Граф Робер де Монтескью-Фезенсак (1855–1921) — сочинитель, эстет и денди, был известен как арбитр элегантности и покровитель искусств.
Обязательным (фр.).
Первая книга американского писателя Филипа Рота (р. 1933), за которую в 1960 г. он удостоился Национальной книжной премии.
Пойдем возляжем? (лат.)
Здесь: хорошего вкуса (фр.).
Койне — общегреческий язык эллинистически-римского периода (конец IV в. до н. э. — IV в. н. э.).
Плотин, философ-неоплатоник III в. н. э., написал 54 трактата, которые его ученик Порфирий разделил на шесть групп (Эннеад), по девять трактатов в каждой. Сочинения Плотина чаще всего издаются в порядке «Эннеад».
«…поэту Софоклу был при мне задан такой вопрос: „Как ты, Софокл, насчет любовных утех? Можешь ли ты еще иметь дело с женщиной?“ — Помолчал бы ты, право, — отвечал тот, — я с величайшей радостью ушел от этого, как уходят от яростного и лютого повелителя» (Платон. Государство, I, 329. Перевод А. Егунова).
«Сами лакедемоняне… отправили посольство в Дельфы вопросить бога: разумно ли им начинать войну или нет. А бог, как говорят, изрек в ответ: если они будут вести войну всеми силами, то победят, а сам он — званый или незваный — будет на их стороне» (Фукидид. История, 118. Перевод Г. Стратановского).
Эсхил. Агамемнон. 1388–1392. Перевод Вяч. Иванова.
«Он [Ахилл] ужаснулся и, вспять обратяся, познал несомненно Дочь громовержцеву: страшным огнем ее очи горели». (Илиада, I, 199–200. Здесь и далее цитируется в переводе Н. Гнедича.)
Светоний. Жизнь двенадцати цезарей, III, 67. Перевод М. Гаспарова.
Вакханки, 866–867. Перевод Ф. Ф. Зелинского.
Здесь: попустительство (фр.).
Не хотите ли переспать со мной (искаж. фр.).
Манхэттенский проект — кодовое название программы создания ядерной бомбы, принятой администрацией Ф. Д. Рузвельта в 1942 г.
Бенджамин Джоветт (1817–1893) — английский филолог, теолог и преподаватель. Его перевод диалогов Платона, опубликованный в 1871 г., стал выдающимся событием не только античной филологии, но и английской литературы.
«Лихие всадники» — добровольческий кавалерийский полк под командованием будущего президента США Теодора Рузвельта (1858–1919), принимавший участие в испано-американской войне 1898 г.
Название одного из диалогов Платона. «Парменид» считается одним из самых сложных для понимания платоновских текстов.
