Ознакомительная версия.
Перепрыгивая через ступеньки, Султанов вбежал на третий этаж. Теперь Полла за ним не успевала и, когда его догнала, удиви-лась: у главврача не было и намека на одышку, он был натренирован и имел прекрасную физическую форму.
– Вот мои пациенты, – они вошли в палату, – мы их готовим к операции. Так… Вот их кардиограммы. По характерным пометкам на ленте Полла поняла, что кардиограммы обработаны врачом и в дан-ный момент Султанов ее экзаменует.
– Вот вам четыре пациента, сейчас я вас познакомлю с завотде-лением и старшей медсестрой, в твоем распоряжении время до трех часов и все лаборатории, дай мне к этому времени предварительный эпикриз о состоянии сердца к предстоящей операции.
– За четыре часа обследовать четырех пациентов? – поразилась Полла.- Это будет головотяпство.
– Молодец! – скривил довольно губы Султанов. – Тогда вот этого. Послезавтра я его оперирую. История болезни у меня, так что щупай вслепую. В три жду.
Ровно в три Полла сидела в кабинете главврача. Султанов про-сматривал ее заключение.
– Для врача у тебя красивый почерк, – сказал он, и следом. – Ну, что скажешь?
– Не зная истории, не имея лабораторных данных, делать выво-ды нелегко. К тому же, прослушав и сняв еще раз кардиограмму, я побоялась больного обследовать под нагрузкой. Там у меня все запи-сано. И я думаю, что для операции сердце слабовато. Степень риска велика, и надо бы терапией, витаминозно подкрепить сердце хотя бы в течение двух недель.
– Умница Байтемирова! Похвально. Твой эпикриз точь-в-точь совпадает с выводами целого консилиума… Но ждать нельзя, мета-стазы разбегутся. Будешь мне ассистировать послезавтра. А завтра возьми под наблюдение и остальных больных… Кадры, – он нажал кнопку селектора. – Зайдите, пожалуйста… Так, Байтемирова, я хотел взять тебя как стажера на полставки, но сейчас устрою по второй ка-тегории с полным окладом… А где ты жить будешь?
– Э-э-э, – растерялась Полла, – пока буду ездить, а потом что-нибудь найду.
– Ну ты даешь! – впервые за день улыбнулся Султанов. – В на-шем отделении нянечка Масар – моя тетя. Живет одна здесь рядом, пока поживи у нее, а там видно будет… А деньги у тебя есть?
– Есть, – вскрикнула Полла, что главврач аж встрепенулся.
– Хорошо, хорошо… Иди устраивайся на работу и с жильем.
Покидая кабинет, Полла спиной чувствовала, как пожирающим взглядом провожает ее главврач, и ей тяжело понять, что это за чело-век – ее благодетель и спаситель или расставляющий капкан охотник.
В любом случае – выбора нет, и она привыкла к таким взгля-дам. «Все пройдет!» – вспомнила она выражение Арзо, его самого: молодого, красивого, кудрявого, и ей стало нестерпимо грустно, тоскливо.
«Зачем мне эта специальность, эта работа, этот город? – впер-вые подумала. – Давно, когда он предложил мне выйти замуж в пер-вый раз, послушалась бы его, сейчас жили бы, как нормальные люди, и уже детей имела бы… А теперь что? Ну, стала я врачом… Ну и что? Да ничего… Сто семьдесят рублей оклад, ночные дежурства, эти по-хабные взгляды и приставания… Это жизнь врача – молодой красивой девушки… Жеро!»
* * *
Время в тюрьме тянется медленно, очень медленно. Но как бы оно ни тянулось, все равно на месте не стоит, куда-то бежит.
Сидит Арзо целыми днями в камере, бесцельно смотрит в под-потолочное, обрешеченное окно. То видел он голубое летнее небо, и казалось, что это видение не изменится; ну нет, поплыли вскорости облака, а потом плотным слоем легли сумрачные тучи, зачастил бес-прерывный, нудный дождь, и, как напоминание об осени, хлесткий ветер в открытое окно занес измятый, легкий, пожелтевший листок тополя.
Как диковинную редкость подобрал Арзо осенний лист, долго, будто видит впервые, рассматривал его, изучал, потом с чувством сентиментальности, которое все чаще и чаще посещает его в послед-нее время, спрятал желтенький листок под подушку, как письмо лю-бимой девушки.
Уже четыре месяца Самбиев сидит в тюрьме, ему кажется, что он здесь должен провести всю жизнь, и что он больше отсюда не вы-берется. И одна отрада – это встречи с односельчанином Тавдиевым. Каждый раз Арзо с потаенной надеждой спрашивает: «Как там в се-ле?» А что в селе, нормально. Все заняты крестьянским трудом, гото-вятся к зиме, как всегда, боятся суровых морозов. Днем сельчане в поле, а по вечерам кучкуются: кто на майдане, кто у ворот, а моло-дежь и вовсе за селом, у родников.
Разговоры ведутся разные, но одна тема не сходит с уст. Любо-пытно всем, как закончится противостояние тандема – Шахидов-Самбиев – Докуевы. Поначалу казалось, что большой шахидовский род при поддержке дерзких Самбиевых сможет дать отпор богатым Докуевым. Однако время идет, а бедные все в тюрьме сидят, и теперь очевидно, что у Докуевых не только деньги, но и огромная власть в руках. Да и как же иначе, ведь старший сын Албаст – первый секре-тарь райкома КПСС, младший Анасби – замначальника управления МВД, а сам Домба с виноделием покончил, на пенсию вышел, одним из первых в республике благословенный хадж совершил, и теперь ходит к нему на поклон полреспублики, по четвергам, вечером по те-левизору религиозные очерки читает, людей на путь истинный, вер-ный наставляет. Домба даже лицом изменился: благообразная бород-ка украсила его благочестивое лицо, маленькие холеные пальчики, ловко считавшие деньги, теперь так же ловко перебирают четки под неугомонное бормотание – молитвы читает, о людях заботится, не о себе печется! А что ему о себе волноваться – у него всего в достатке, он этого не скрывает, говорит, что теперь, на старости лет, хочет, чтобы и все остальные так же хорошо жили, и будут жить, если его мудрым и благочестивым мыслям будут следовать, ими руководство-ваться.
А люди в основном бедные, но добрые и честные, и искренне верят они в красивые слова Домбы, да и как не верить, если он только о хорошем и говорит, только о них радеет. Оказывается, были у вай-нахов святые старцы (их имена скрываются или умалчиваются; и вполне может быть к их рядам вскоре и сам Домба примкнет), так вот эти старцы – вроде очень ученые люди (впрочем, как Домба) – все нам предсказали: и что будет, и как будет, и почему будет. И вроде они даже предрекли, что будет такой святой Домба-Хаджи – их по-следователь, их потомок, их лучший наследник, чуть ли не божий помазанник. Несколько почтеннейших вайнахских стариков регуляр-но гостят у Докуевых дома и от безграничной щедрости хозяев все больше и больше убеждаются в правоте слов и помыслов Докуева Домба-Хаджи.
Авторитет и почет Домба-Хаджи заслуженно растет, и теперь на всех религиозных ритуалах ему уступают самое почетное место, к его словам прислушиваются, ими руководствуются, ими живут. И вот из уст Домбы-Хаджи летит:
– Наши великие старцы говорили, они предсказали… – и далее на тему дня, в нужной импровизации.
А вокруг стоят люди, и даже вроде высокообразованные, и ки-вают в удивлении головами, восхищаются: и мудрости древних и святости живого, передающего им эту мудрость. И говорит Домба-Хаджи в зависимости от своего настроения, а его настроение зависит от жены Алпату. Вот утром Алпату на него накричит, скажет, что не позволит в дом молодую домработницу привести – злится Домба-Хаджи и в будущем зло предрекает, а вот Алпату с утра хандрит, и ей на все чихать – пусть даже женится – и Домба-Хаджи на словах щедр, добр, улыбчив; ну и наше будущее – просто светится…
И как при таком раскладе сил с Докуевыми тягаться. И хоть знают все, что Докуевы – мразь, но это только про себя или в кругу только самых близких, а на людях им все улыбаются, кланяются, по-читают, считают за честь с ними обняться, побыть в одном обществе, подышать одним воздухом. А если Докуевы еще и пообщаются с кем-либо, то это явное снисхождение, улыбка судьбы, щедрый жест.
А Домба-Хаджи действительно щедр в последнее время: какие он устраивает жертвоприношения, какие массовые зикры* проводит, даже не боится властей, открыто критикует всяких атеистов, коммунистов, партократов. И вот как апогей его величия – Домба-Хаджи решает возвести в Грозном мечеть… Ведь в Грозном нет мечети. Церковь есть, синагога была, и кое-что от нее осталось, а мечети никогда не было.
От бремени высоких помыслов Домба-Хаджи совсем расщед-рился. И как-то на поминках в родном Ники-Хита на досужие сетова-ния односельчан о судьбе Шахидова и Самбиева он выносит свой окончательный, справедливый и щедро-благородный вердикт.
– Конечно, они виноваты; и перед государством, которое обво-ровали, и перед колхозом, который их кормил, и перед нами – Докуе-выми, с которыми они неподобающе себя вели. Но мы – Докуевы, – продолжает шепеляво Домба-Хаджи и, зная, что его слушают, затаив дыхание, абсолютно не повышает голос, – не голодное отродье. Мы знаем, и вы лучше нас знаете, что мы достойного тейпа. Как и наши предки, мы чтим достоинство тейпа и фамилии. И разумеется, даже вражда, как говорится, лучше с благородными людьми, чем с кем по-пало… Хе-хе, я это о ком, вы, небось, знаете?
Ознакомительная версия.
