— Куда ж здесь на шлюпке, — шептались солдаты. — Её и на воду не спустишь…
То, что случилось минутой позже, стало неожиданностью. От солдат отделилась громадная Лёшкина фигура, он по-обезьяньи попрыгал в сторону, снимая сапоги. Гимнастёрку сбросил, входя в воду. Секунду — две помедлив, дождался крутой волны и нырнул под неё. Воцарилась тишина — все, затаив дыхание смотрели на Лёшкину голову, мелькавшую среди волн, на мощные взмахи рук.
Изредка кто-нибудь радостно кричал:
— Вижу, вижу! Плывёт…
— Лёшка не утонет.
— Он плавает как рыба. Лёшка…
Прибыла команда старшины. Моторный баркас еле удалось спустить на воду — море разъярилось не на шутку. Волны одна за другой обрушивались на берег, заглатывали его и с шипением уходили обратно, широко растекаясь.
Один из мощных валов вынес из кипящей пасти моря баркас с заглохшим мотором. Ожидавшие на берегу бросились к нему и вытащили на берег. Последним из него вышел Охапкин, прижимая к себе Власова. Женька был в обмороке.
Принесли плащ-палатку. В сумке с красным крестом копался санинструктор.
— Клади Власова на палатку, — распорядился Пилатюк.
— Не могу… пальцы разжать, — глухо, через силу выдавил Охапкин.
Санинструктор со старшиной еле высвободили Женьку из цепкого прихвата Охапкина, устроили на палатке, подпихнув что-то под голову.
Санинструктор пощупал пульс.
— Живой, — сказал он и стал делать искусственное дыхание.
Лёшка смотрел, как Женька приходит в себя. Когда тот открыл глаза, Охапкин сразу обмяк, ослаб и осел на песок. Ему принесли сапоги, гимнастёрку. Он сидя стал надевать гимнастёрку и долго не мог попасть в рукава.
1972 г.
Машину трясло. Дорогу недавно посыпали щебёнкой, она не утрамбовалась, и большие камни изредка вылетали из-под колёс и, словно брошенные из пращи, летели высоко в небо.
Мы выехали на рассвете, когда солнце ещё спало за буковым карпатским лесом. А ручейки по-утреннему несмело шумели, обегая валуны и поваленные деревья, поросшие сверху мхом. Полусонные солдаты клевали носом, и в кузове не было слышно обычных разговоров.
Когда выехали из долины наверх, машина пошла ровнее, не так натуженно ревел мотор, и лёгкая, прибитая слабым ночным дождём пыль, не расстилалась за нами широким жёлтым шлейфом. Машина стала пересекать реки, широкие, обмелевшие, неспешно катившие свои воды, поля, засеянные сахарной свёклой, большие фруктовые сады, на сотни метров тянувшиеся вдоль дороги. В кузове оживились: кто-то затянул песню, но на голодный желудок петь не хотелось, и она прервалась, никем не поддержанная.
Из кабины то и дело высовывался лейтенант Харитонов и спрашивал:
— Не утомились? Может, привал сделать?..
— Нет, не утомились. Утро славное…
— До города ещё далеко.
— Ничего, — кричали хором. — Ехать — не идти.
Полевая фуражка лейтенанта снова скрывалась под крышей кабины.
Места были нам знакомы. Здесь доводилось проезжать не раз, особенно весной, когда цвели сады — черешневые, вишнёвые. Издалека деревни казались окутанными то бело-розовыми, то сине-белыми клубами тумана. В нём пропадали, утопали хаты. На утренних ранних дорогах встречались босые мужчины и женщины, останавливались, смотрели на нас. Мужчины снимали шляпу. Мы махали руками.
Теперь сады стояли отягощённые плодами, а на дорогах попадались скрипучие телеги, вёзшие в город корзины с вишней.
— Володька? Барыкин? — кто-то спрашивает моего соседа. — У вас в Ногинске вишни есть?
— Почему нет! Есть. Но здесь больше. У нас не каждый год цветут…
— А у нас скоро виноград созреет, — задумчиво говорит Овсепян и закрывает чёрные глаза. — Кисти — во! Такое вино, ах…
— А у нас плохо с фруктами, — отзывается Лёшка Брагин. Он с Севера. — Только привозные. Правда, в лесу ягод много…
Каждый стал вспоминать свой город или деревню, где не был, кто год, кто два, кто три…
Тонков вёл свою «коломбину» на небольшой скорости, высунув из кабины мефистофельский нос. Изредка нос поворачивался к нам, и водитель спрашивал:
— Не укачало, славяне?
- Смотри на дорогу, а то опрокинешь, — отвечали ему.
Он сбавлял скорость и носа больше не высовывал. Видно, вспоминал прошедшую зиму, когда неожиданно его ЗИЛ-164 в слабый гололёд съехал в кювет вместе с солдатами. Хорошо скорость была небольшая, и никто не пострадал, не считая синяков на боках. Этот случай не забылся и часто приводился к месту и не к месту.
Недалеко от города машина обогнала парня и девушку, медленно шедших по обочине. У девушки в руке была плетённая ивовая корзина, доверху наполненная ягодами вишни.
Тонков притормаживает, и его нос поворачивается в сторону пешеходов. Мы, глядя на красивую пару, начинаем улыбаться. Улыбка возникает сразу, прямо из сердца.
Машина еле ползёт. Тонков бросил даже баранку. Он весь во власти созерцания, весь во взгляде.
Девушка что-то говорит, обращаясь к нам, но мы не слышим. Её голос заглушает шелестенье гравия под протекторами. Мы улыбаемся, смотрим и молчим. Она протягивает ладонь, на которой несколько крупных ягод вишни, как несколько рубинов…
Она идёт к нам, вытянув одну руку ладонью вверх с ягодами, в другой руке — корзина. И напоминает мне античную богиню, сошедшую с Олимпа к дикому народу.
Тонков еле плетётся.
Я сижу с краю. Она идёт, смотрит на меня. Вот она близко, совсем рядом, с вытянутой рукой. Я вижу бело-розовую ладонь, руку, обнажённую до плеча, крупный завиток густых тёмных волос, крохотную мочку уха…
Толкаю в бок Барыкина:
- Володька, возьми!
— Бери сам!
Тонков еле двигает скатами.
Я не могу протянуть руки. Они у меня грязные от пыли, приставшей к масляному стволу автомата. И я сижу как каменный, крепко сжимая автомат.
— Берите ягоды, — просит она.
Кто-то из ребят берёт. Она протягивает ещё и ещё.
Я вижу её глаза, кажется, читаю в них немой укор и виноватую улыбку, сам дурацки улыбаюсь, и вновь смотрю в её глаза, на полуоткрытый рот с губами-вишнями…
Машина откатывается. Сначала исчезло тепло девичьих глаз, потом черты лица. И вот я вижу её всю — высокую, стройную, загорелую с корзиной в руке, подавшуюся вслед за машиной. Она плавно машет рукой и становится всё меньше и меньше. Последний миг, и она скрывается за поворотом.
— Что же ты не брал ягоды? — спрашивает Барыкин.
— У него руки отсохли, — смеётся отделение, и я смеюсь вместе со всеми. А на душе грустно. Отчего бы это?
1979 г.
Любопытнов Юрий Николаевич
Адрес: г. Хотьково Московской обл.,
ул. Калинина. д.8, кв. 54
тел. 8-496-543-17-30, e-mail: [email protected]
.
