Эпилог
Есть книги, которые читают, и те, которые не читают; есть такие, о каких говорят – «это надо прочесть»; есть те, которые перечитывают, а также те, которые перечитывают много раз. Судьбу этой мне трудно предугадать. Но мечта есть, есть мечта, у кого ж ее нет… Вернее – надежда, ведь и мне не запрещено ее иметь. Как там сочинил поэт Саша – «но звенела надежда». Так вот, ваш автор тоже имеет право на ее, надежды, негромкий звон. А надежда у него такая: чтобы кто-нибудь, закрывая эту книжку, вздохнул и сказал: «Жалко, что кончилась. Было не скучно». И уж совсем дерзкая мечта, – чтобы нашел в ней кое-что полезное для себя. В конце-то концов, можно же помечтать, написав все, дойдя до эпилога, до последних страниц! Впрочем, до самой последней страницы – еще порядочно, эпилог-то – большой.
Итак, пришло время напомнить, что действие этого повествования относится к 90-м годам ХХ века и началу следующего – XXI-го. Время же действия в эпилоге – не столь отдаленное будущее. Ну, скажем, 2033 год.
Человечество, как ни странно, еще существует. Глобальное потепление, парниковый эффект, отравленная атмосфера, войны за нефть и все прочие «милые» последствия технического прогресса пока еще не привели к апокалипсису, но по-прежнему его обещали, и с каждым годом все настойчивее. Радостное умение человечества бесстрашно гадить себе на голову – сильно удивляло и удручало Создателя, но он, видно, все еще надеялся на то, что «венец творения» образумится, спохватится. Он давал этой гнилой цивилизации еще один шанс придти в себя и приостановить саморазрушение, поэтому огромный астероид, подлетавший к Земле, в очередной раз промазал. Кометы тоже пролетели мимо и унеслись на следующий круг. Природа возмущалась, но пока терпела. Окурки в море все еще бросали, но стихи снова начали не только писать, но и читать, что и давало некоторую надежду на исправление. Можно, конечно, совместить: и окурки бросать, и стихи читать, так многие и делают, однако замечено, что чем больше читаешь, тем меньше бросаешь, отчего-то становится стыдно. Поэтами стали понемногу интересоваться не только малохольные интеллигенты, но и другие, и даже телевидение.
И, стало быть, не так уж удивительно, что одним из известных, популярных телеведущих вот уже добрый десяток лет был поэт Александр Юрьевич Велихов со своей авторской программой «Не только интернет». Задыхаться в мегаполисе летом, в климате, несколько странном для средней полосы России, когда лето превращалось во влажное тропическое пекло, – было решительно невозможно. А интенсивный режим работы Александра Юрьевича тоже не способствовал здоровью. Возникли проблемы и с сердцем, и с давлением, и с ногами, и врачи настоятельно рекомендовали любимому телеведущему почаще бывать за городом, ходить, заставлять себя двигаться, грибы собирать и прочее.
Вот и сейчас он приехал собирать грибы в незнакомое место. Он всегда выбирал для этой цели что-нибудь новенькое, расширяющее круг знакомства с ближним Подмосковьем. Александр Юрьевич дисциплинированно соблюдал рекомендации врачей, потому и поехал в тот день импровизировать с природой в очередное новое место. Он любил ездить не на своей машине, а так, по старинке – на электричке с любого вокзала, с лукошком, в панаме и темных очках, чтобы никто не узнал. Проедет на электричке с час, смотрит в окно, если лес глянется, то он и выйдет на следующей остановке. Грибы были ни при чем, так он отдыхал и размышлял. В лесу, один! – Хорошо!
Старость, в ее цифровом значении, подползла, как всегда и у всех – незаметно. Впрочем, Александр Юрьевич относился к возрасту с аристократическим пренебрежением, справедливо полагая, что он и так хорош. Он видел, он знал, что им живо интересуются женщины разных возрастов от 18 и далее, вплоть до маразма, и объяснить их интерес только лишь его популярностью – было бы неверно. Он действительно нравился женщинам, сам по себе, а с годами даже более, чем прежде. Александр Юрьевич мало изменился с той поры, когда его звали Сашей или даже Шурцом. Он был красив, строен и импозантен, а кроме того производил впечатление человека надежного, умного, доброго и серьезного, да еще и обладающего незаурядным чувством юмора, и не только производил впечатление, а, собственно, таким и был! Мечта любой женщины, согласитесь. А еще он сохранил в себе этакое мальчишество, способность к озорству, а также своеобразную иронию по отношению ко всем особам противоположного пола, что приводило их в совершеннейший экстаз. Их внимание, переходящее подчас в тяжелое, напористое кокетство, Сашу (а мы некоторое время будем продолжать звать его, как прежде, хотя бы потому, что привыкли), так стало быть, Сашу – забавляло и только.
Но кое-что все-таки сильно изменилось в нем с того времени. Хроническая влюбчивость его куда-то исчезла, испарилась совсем, и он уже добрых три десятка лет был верен своей жене Виктории, Вике из Ижевска, которой сейчас хоть и было около 50-ти, но своей удивительной привлекательности она так и не потеряла. С каждым годом Саша к своему немалому удивлению влюблялся в жену все больше. Что ценил все больше – это понятно, там было за что, но что открывал в ней с годами все новые черты, новые грани красоты – вот что было удивительно, вот что бывший Шурец от себя никак не ожидал. У них было два сына, старший был уже совсем взрослым и сам недавно женился, а младшему недавно исполнилось 11 лет. Собственный пенсионный возраст Сашу, как уже было сказано, не беспокоил, даже с учетом того, что правительство недавно определило для пенсионеров – «сроки дожития», в течение которых о них, пенсионерах, обязаны заботиться. «И кто же это у них в правительстве слова такие придумал – «сроки дожития»? – размышлял Саша, гуляя по лесу, – в глаза бы посмотреть этому человеку. Надо будет в следующей программе про это поговорить».
Саша шел все дальше в лес, формально шевеля палкой под кустиками и упуская из виду грибы, которые прямо-таки бросались в глаза и просились в его корзинку. Корзинка была почти пуста. Сашу, как обычно, в такого рода прогулках посещали умные мысли и неожиданные ассоциации. Так и теперь (наверное, в связи с пенсионной темой) Саше припомнилось, как в ведомственной поликлинике Союза театральных деятелей он случайно подслушал разговор вахтера и гардеробщицы. Александр Юрьевич был приписан именно к этой поликлинике. Хоть он и не актер и не режиссер, но все же имел прямо отношение к театру. Из-под его пера вышло немало стихов, украсивших собою московские музыкальные спектакли, мода на которые все еще не иссякла. Киномюзиклы тоже не обходились без участия поэта Велихова, но театральная поликлиника была ближе к дому, поэтому Саша стал членом СТД и лечился в их учреждении.
В тот вечер, когда Александр Юрьевич явился на прием к кардиологу, вахтер с гардеробщицей «с высоты своего положения» обсуждали, как выглядят артисты, которые приходят сюда лечиться. Ну, как они могут выглядеть? Плохо, разумеется, иначе бы они сюда не ходили. Но ни намека на сочувствие не было в разговоре двух собеседников. Напротив, с видимым удовольствием охранник, бравый такой старикан в форме, говорил, что по телевизору они совсем другие, что он их тут не узнает: старые какие-то, больные. Гардеробщица довольно поддакивала. Высказавшись с необоснованным презрением по поводу всех этих народных артистов, охранник остановился перед зеркалом, молодцевато покрутил тощей шейкой, подмигнул гардеробщице, затем подскочил к ней этаким петушком, ущипнул за плечо и удало воскликнул:
– А мы-то с тобой, Симка, все еще ничего, а? – И сам себе ответил: – ничего, ничего-о-о!
Ассоциации нестройным роем перемещались в Сашином сознании, но он обожал эти моменты, они толкали вперед фантазию, гнали вскачь разные творческие идеи. Эпизод в гардеробе повлек за собой другое воспоминание тридцатилетней давности, но в чем-то главном схожее с этим. На Пушкинской площади, в сквере, возле летней пивной на спинке скамьи, как замызганные курицы на насесте, нахохлившись, сидели два явных бомжа. Спутанные, грязные волосы, случайная, видно, где-то на помойке подобранная одежда, ботинки из того же источника, запах, в радиусе пяти метров отпугивающий всех, кто случайно приблизился; такой запах, что знаменитый вонючка скунс удалился бы в кусты посрамленным, стыдливо поняв, что его популярность в этой области незаслуженна, что есть существа на земле, которые умеют вонять лучше. Лицо одного из бомжей было похоже на заднюю стенку автобуса, который долго ехал по грязным дорогам Тюменской области во время дождя. Лицо другого напоминало лицо плохого боксера-профессионала на излете карьеры, о котором перед поединком объявляли, что у него за плечами 86 боев и 70 поражений нокаутом. Александр Юрьевич с удовольствием громоздил одну на другую все сравнения и метафоры, возникающие в голове, сам себе улыбался, по-прежнему не обращая внимания на грибы, и шел все дальше в лесную чащу. Тропинка становилась все уже, но он этого не замечал. Он размышлял.
