В реальной жизни всегда приходится разделять победу с другими. Всякий, кто стоял возле, мешал, дышал за спиной перегаром и луком и ныл о своих сомнениях, перечисляет себя через запятую, когда все становится ясно и мир обретает нового победителя.
Тут не так. Только его были эти крысы, свирепствующие на третьем уровне, только его. Как они выскочили из-за угла, изгибаясь, охлестывали свои бока острыми и голыми, без единой шерстинки, наоборот, словно покрытыми чешуей, хвостами. Они танцевали вокруг него, пока точные и короткие удары не порубили их на части. Отдельно валялись хвосты, отдельно — лапки. Богомол, направляемый Рамзаном, успел увернуться — даже отчлененная лапа скребла по полу когтями.
“The next level you win!”1 Похоже на музыку. Над Москвой занималась заря. Преисполненный ощущения всесилия, Рамзан рассмеялся, трехмерный богомол медленно поворачивался. Да, твои создатели знали, как добиться эффекта. Взгляд богомола, казалось, прорезал экран и, пройдя зеркала глаз, упирался в затылок игроку с той стороны, словно мелкая пуля. “Мелкашки” раскалывают череп, в то время как крупные пули проходят навылет.
Внезапно изнутри Рамзана мягко толкнуло, и карточный домик игрушечной победы распался, разлетелся на картонки с бессмысленными значками: черные буби, красные пики. Какая-то нелепость. Что-то не так.
Кабинет напоминал… Ничего не напоминал. Самое безликое место, которое Сергей когда-либо видел. Стол, стул, часы, карта Российской Федерации. Разве что небольшая и неприметная иконка, или Сергею показалось — голова у святого была собачья. Египетская, что ли, штука?
Ну и вот компьютер у следователя что надо. Плоский монитор, бесшумный процессор. Мышь оптическая. Все современное. Обеспечивают их тут. По контрасту в углу стоял огромный старинный сейф серо-стального цвета — облупившаяся краска, массивная ручка-вертушка. И лицо Тихомирова никак нельзя было представить в уме. То же, что и кабинет. Ну, рот, нос. Брови. А отведешь взгляд — и все, ни единой черточки в памяти. Прямо хрестоматийный сотрудник.
— Я уже в сотый раз вам говорю, я ее абсолютно не знаю.
— Ну а почему вы остановились, а? Почему мимо не прошли? Где вы так долго скрывались?.. И по каким причинам?
— Ну, знаете… Я еще должен вам объяснять!.. Значит, как я ее подобрал. Ну, я смотрю, лежит пьяная, голая, в грязи…
— Минуточку, когда вы ее увидели, она была уже раздета?
— Нет, сначала была в шубе.
— Хорошо, а потом?
— Потом пошел искать людей, кто помог бы перенести ее или как…
— И что?
— Прибыл наряд… “Скорая” приехала через некоторое время… Минут, не знаю… Минут через двадцать, где-то так. Что там с ней было, я не знаю и знать не хочу. Можете считать, что я исполнил свой гражданский долг. А теперь мне уже безразлично. Кстати, там в наряде был один такой, на вас похожий. Припорошенный такой. Извините.
— Ладно, ладно. Не пыли. Можешь идти, я тебя понял.
За Сергеем закрылась дверь. Старший следователь Тихомиров произнес:
— Припорошенный…
И усмехнулся.
Катя любовалась Рамзаном. Он не был похож ни на кого. Молчаливый, он делал как-то так, что молчание его не висело в воздухе кульком неловкости. Высокий, светловолосый, только глаза темные, почти черные. Лицо строгое, стройное, нос прямой, квадратные скулы. И очень спокойный взгляд. Арабский. Как в том фильме про викингов и тринадцатого воина.
Он всегда хорошо одет, и Кате было приятно идти с ним по улице. Молодые женщины кидали на него взгляды украдкой, а он словно и не замечал. Кате казалось, что он не рассказывает и никогда не расскажет ей всего.
Он проводил ее, и у двери квартиры Катя, испытывая неловкость, склонив голову набок, повела рукой — так, что жест можно было при желании принять как приглашение. Но Рамзан то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил его. Он попрощался и пошел к лифту.
— Рамзан! — в недоумении, не понимая, что происходит, воскликнула Катя. — Может быть, ты зайдешь?..
Он оглянулся, и холод дунул ей в лицо: с той стороны, изнутри, к глазам подошел кто-то нездешний и глянул сквозь них, а потом так же быстро скрылся.
Ирина примеривалась к тарелке с едой. Нет, есть такое — выше ее сил.
— Как вы не понимаете? Вы — то, что вы едите.
— А ну-ка без прокламаций тут, — прикрикнула нянечка.
— Я без прокламаций. Я просто не могу это есть.
В пластиковой бутылке воды сама собой из ниоткуда появилась земля. Ирина хотела бы помнить, что так не бывает, но это произошло у нее на глазах, пока она держала бутылку. Встряхнула ее едва — и мутная взвесь запуржила, закружилась в воде.
— Всякая вода святая, — сказала Ирина и приникла губами к пластиковому горлышку.
— А если бы это была моча? — сварливо откликнулась ведьма со спутанными волосами и пустыми глазами.
Ирина думала, та не разговаривает — так далеко ушла в своем внутреннем путешествии, заблудилась, не сыскала дорогу обратно.
— Но это вода.
— Нет, моча. Моча. Она желтая, желтая, вот. Гадость. Ты это пьешь, — бесновалась старуха. — Дура! Дура!
— Реланиум! — завопила нянечка, и вторая, столь же громоподобная, как и та, уже слоновьим бегом направлялась к больным.
— Что вы. Не надо. — Ирина закрыла лицо руками в попытке спрятаться, свернуться в улитку.
Руку отняли у нее от лица силой, шприц глубоко и больно впился в вену. Старуха смеялась, икая. Смех бил ее изнутри. Ей тоже вкатили нужную дозу покоя.
Красные каблучки стучали по пестрому ковру. Ковер мягкий, а каблучки все равно стучат. Даша шла по коридору. Мимо — двери, двери... Ей нужна одна из них.
Даша шла, репетируя речь. Костюмчик сидел как влитой. Она поправила булавку в шейном платке, прядь. Как она выглядит? Вот представить, что из-за каждого угла по дулу телекамеры. Телевидение есть вид массового гипноза и способ творить будущее. Каблучки красные. Она выглянула в окно на лестнице. На самом горизонте мерцает рекламный щит как символ соблазна, мираж, переливающийся электрическим светом. Телевизоры вышли на улицы города продолжать свое наступление, уводить зрителей от обыденной правды. В мир гораздо более цельный и яркий. В руках у Даши папка с бумагами. И видеокассета.
— Игорь Валерьевич... — Даша вошла в кабинет, едва постучав. Ее вызывали. Ее хотят видеть. У нее есть что сообщить.
— Погоди...
— Великолепные новости. Послушайте. Наш сюжет показан по всем новостным каналам.
— Какой сюжет?
— Да в интернате же.
— Да?
— К полудню диспетчеры приняли на четыре сотни звонков больше, чем обычно. Продажи…
— Сюжет?..
— Вот, посмотрите. — Она вдвинула кассету в жерло видеодвойки, сумрачный кабинет озарился сиреневым телесветом.
Нарезка новостных телеканалов. Игорь Валерьевич чинно вышагивает по парку. Игорь Валерьевич и врач. Игорь Валерьевич и хромое дитя со скрученными ручками.
Его перекосило.
Корреспондентша говорила за кадром:
— Сегодня, когда президент объявил приоритетом внутренней политики заботу о сирых и обездоленных, нам вдвойне важно помнить, что только повседневное внимание к этой проблеме способно привлечь к ней общественные силы…
— Так-так, — резюмировал Игорь Валерьевич и повернулся к Даше. Та вся светилась отражением телеэкрана. — Интересно, сколько же ты заплатила?
— Бюджет минимален. — Даша опустила на полировку стола стопку бумаги. — Мы остались ровно в рамках запланированного. На ТВ-ДА мне сказали, что ваша медийная фигура сегодня интересна. Они связывают это с вашей поездкой на Родос и выступлением на международной конференции в Женеве…
Дома так много безопасных вещей. Мягких, гладких, теплых. Дома и солома едома. Дома и стены помогают. Каждая вещь поглажена, обласкана взглядом по многу раз, согрета ладонями. Бусы сердоликовые, ножницы, книги. Какая-нибудь мелочь, на которую и не взглянешь, — шариковая ручка или заколка. Плеер и тот как родной. Как посланец другого мира. Поцарапанный корпус, залипающие кнопки. Шкатулка. Стеллаж с бумагами.
Ирина во сне приходит сюда ненадолго, так только, чтобы глотнуть домашнего воздуха, запомнить домашние запахи. Каждый дом пахнет по-особенному. Она будет держаться. Она вернется сюда.
