— О, мистер Хендерсон (он произносил «мистер» как «миста»), теперь я вас знаю! Да, сэр, я вас знаю!
Я не сказал ему то, что подумал, а именно: «Неправда, ты меня не знаешь. И никогда не сможешь узнать. Страдания — вот что всю жизнь помогало мне оставаться в форме. Я таскал камни и месил бетон, колол дрова и управлялся со свиньями — моя сила не от хорошей жизни. Это был неравный бой.
Возьмите от меня победу, она по праву принадлежит вам».
За всю свою жизнь я ни разу не проиграл ни одного состязания, сколько бы ни старался. Даже играя в шашки с моими маленькими детьми, сколько бы я ни поддавался и как бы ни переживал, видя, как у них дрожат губы, я все равно каким-то чудом скакал по доске именно туда, куда нужно, и то и дело проходил в дамки. А в душе ругал себя последними словами.
Но оказалось, что я не совсем правильно судил о его чувствах. Я понял их только тогда, когда принц встал, заключил меня в объятия, склонил голову мне на плечо, и сказал, что отныне мы — друзья. Это взволновало меня до глубины души, наполнив все моё существо благодарностью и в то же время горечью. Я сказал:
— Ваше высочество, я счастлив. Я горд.
Он неловким, но трогательным жестом взял меня за руку. Я побагровел от смущения — простительная реакция старого бойца на заслуженную победу. И по-прежнему старался сгладить для него горечь поражения:
— Ваше высочество, у меня за спиной большой опыт. Вы не представляете, насколько большой и какого рода.
И вот что он ответил:
— Я знаю вас, сэр. О да, теперь я вас знаю.
Стоило нам выйти из хижины, как по запылённой шевелюре Итело и по тому, как он держался сбоку от меня, все сразу узнали о моей победе, так что не успел я надеть тенниску и тропический шлем, как попал под настоящий шквал аплодисментов. Женщины хлопали, соединив запястья, и раскрывали рты примерно на ту же ширину, что и ладошки. Мужчины свистели, закладывая в рот пальцы и широко раздувая щеки. Сам принц, без тени унижения либо зависти, указывал на меня пальцем и улыбался. Я шепнул Ромилайу:
— Знаешь, что? Африканцы — чудесные ребята, я их люблю!
Королева Виллатале и её сестра Мталба ждали меня под тростниковым навесом в королевском дворике. Королева восседала на лавке из жердей; позади неё, как флаг, плескалось на ветру красное одеяло. Когда мы — я и Ромилайу с мешком подарков на спине — приблизились, старуха улыбнулась. Я сразу отнёс её к определённому типу пожилых женщин. Возможно, вы поймёте, что имеется в виду, если я скажу, что её жирные предплечья мешками нависали над локтями. Я лично считаю это приметой золотого характера. Несмотря на то, что у неё осталось не густо зубов, Виллатале сердечно улыбнулась и протянула мне относительно маленькую руку. Она прямо-таки лучилась добротой; доброта чувствовалась в её дыхании, а трепетная улыбка содержала все оттенки радушия. Итело подсказал, что я должен протянуть королеве руку; я несказанно удивился, когда она взяла её и поместила между грудями. По тому, как Итело в момент знакомства приложил мою ладонь к своей груди, я уже знал, что это — нормальный приветственный жест, просто не ожидал его от женщины. Таким образом, в церемонии знакомства принимали участие не только жар и тяжесть руки, но и спокойное биение её сердца. Это было естественно, как вращение земли, но для меня явилось большой неожиданностью. Я непроизвольно открыл рот и выкатил глаза, словно участвуя в таинстве. Однако я не мог вечно держать там руку и в конце концов отдёрнул её, чтобы в свою очередь приложить к своей груди ладонь королевы со словами:
— Хендерсон. Меня зовут Хендерсон.
Весь двор зааплодировал тому, как быстро я усвоил традицию. Я мысленно поздравил себя и перевёл дух.
Всем своим видом, всеми частями своего тела королева выражала стабильность и душевное равновесие. У неё были седые волосы и широкое лицо с катарактой на одном глазу; она нарядилась в львиную шкуру, завязав львиные лапы узлом на животе. Знай я тогда о львах столько, сколько сейчас, это кое-что сказало бы мне о правительнице арневи. Но и так это произвело на меня сильное впечатление.
Я отвесил королеве глубокий поклон и выразил сожалению по поводу постигшей их засухи, мора скота и нашествия лягушек, а также надежду на то, что сейчас, когда чуть ли не единственной похлёбкой стали слезы, я не буду им в тягость. Итело перевёл мои слова; кажется, они пришлись ей по сердцу. Но даже когда я перечислял постигшие племя несчастья, королева не переставала улыбаться. Это тронуло меня до глубины души, и я дал себе клятву, что не буду знать покоя, пока не найду выхода. «Провалиться мне в тартарары, если я не истреблю чёртовых лягушек!»
Я дал Ромилайу знак приступить к раздаче подарков. Первым делом он вытащил пластиковый дождевик в такой же пластиковой упаковке. Мне было стыдно за такую дешёвку, но я оправдывал себя тем, что путешествовал на своих двоих. И потом, я собирался сделать для племени то, перед чем самые роскошные подношения будут выглядеть сущей безделицей. Но королева царственным жестом соединила запястья и похлопала. Дамы из её окружения последовали её примеру, а державшие на руках младенцев высоко подняли их в воздух, словно затем, чтобы необыкновенный гость запечатлелся в их памяти. Мужчины выражали свой восторг мелодичным свистом. Много лет назад сын моего водителя, Винс, пробовал научить меня так свистеть; я до боли растягивал пальцами рот, но так ничего и не добился. Так что теперь я решил, что в качестве вознаграждения за избавление от вредителей попрошу арневи научить меня свистеть.
Я сказал Итело:
— Пусть королева простит меня за неудачный подарок. Мне адски стыдно преподносить её величеству дождевик в засуху. Это все равно что насмешка.
Но он заверил меня, что королева довольна, и, по всем признакам, так оно и было. Я возлагал особые надежды на побрякушки и разные штучки-дрючки из ломбардов и гарнизонных магазинов на Третьей авеню. Принцу я презентовал компас с приделанным к нему маленьким биноклем, который не годился даже для наблюдений за птицами. Заметив, что сестра королевы, Мталба, курит, я вручил ей одну из своих австрийских зажигалок с длинным белым фитилём. Местами — это в первую очередь относится к бюсту — Мталба была так толста, что кожа порозовела от растяжения. В некоторых районах Африки, чтобы считаться красивой, женщина должна быть тучной. Тем не менее Мталба прибегла к декоративной косметике: выкрасила руки кунжутовым соком, а волосы топорщились от индиго. Она выглядела очень жизнерадостной и шаловливой — должно быть, была любимицей семьи. В бёдрах под свободным платьем она была широка, как софа. Она тоже приложила мою руку к груди, приговаривая: «Мталба охонто» («Мталба от вас в восторге»).
— Я тоже от неё в восторге, — сказал я принцу.
Я попросил его втолковать королеве, что плащ, в который она поспешила облачиться, так называемый ватерпруф, сделан из непромокаемой ткани, а так как он оказался в затруднении, лизнул рукав. Она истолковала этот жест по— своему и тоже лизнула мне руку. Я чуть не вскрикнул.
— Нельзя кричать, сэр, — поспешил предупредить Ромилайу. Я сделал над собой усилие и удержался. Королева облизала мне ухо, небритую щеку, а затем прижала мою голову к пышным телесам в области пупка.
— Это ещё зачем? — проворчал я.
Ромилайу кивнул косматой головой.
— Нормально, сэр. Все нормально.
Я понял, что это — особый знак внимания. Итело выпятил губы, показывая, что я должен поцеловать Виллатале в живот. Я проглотил слюну. Нижняя губа была рассечена: пострадала при моем падении во время борьбы. Рядом с моим лицом оказался узел из львиных лап. Я почувствовал старушечий пупок. У меня было такое чувство, будто я лечу на воздушном шаре над «Островами Пряностей», то бишь Молуккскими, и меня качают идущие снизу удушливые волны экзотических запахов. Впиваясь в губу, меня нещадно колола собственная щетина. По окончании торжественного эпизода, в ходе которого я в буквальном смысле соприкоснулся с исходившей от королевы эманацией власти, к моей голове потянулась Мталба, чтобы проделать то же самое, но я притворился, будто не заметил.
— Скажите, принц, почему в то время, когда все остальное племя в трауре, ваши тётушки находятся в отличном расположении духа?
— Они обе Битта — воплощение Биттаны.
Я принял «Битта» за искажённое bitter — «горький» — и страшно удивился.
— Воплощение горечи? Я не могу назвать себя крупным знатоком горечи и сладости, но если это — не пара счастливых сестричек, значит, у меня что-то с головой. Похоже, они веселятся напропалую.
— Да, Битта. Высшая степень Биттаны, — возразил Итело и приступил к объяснениям.
Оказалось, что Битта — это воплощение божественной сущности, подлинного совершенства, дальше некуда. Битта является мужчиной и женщиной одновременно. Виллатале, как старшая, обладает Биттаной в большей степени, чем Мталба. Некоторые люди из её свиты — её мужья и жены. Жены называют её своим мужем, мужья — женой, а дети — и мамой, и папой. Она парит высоко— высоко над мирскими заботами и делает все, что хочет, ибо продемонстрировала своё превосходство во всех сферах. Мталба тоже Битта, но пока что находится на пути к полному совершенству.
