У Сьюзан ключа от лондонской квартиры не было. Однако дня три назад Пол заказал копию ключа и отдал его Мальвине. Она не проявила никаких эмоций, лишь спросила, зачем он ей. «Мало ли, вдруг понадобится», — небрежным тоном обронил Пол и поцеловал ее в щеку, в третий раз за все время их знакомства. Как и раньше, она не отпрянула от поцелуя, но и не вернула его. Пол не мог понять, как она относится к таким жестам — поцелуям, дареному ключу, да и сам он, если на то пошло, толком не знал, что он под всем этим подразумевает. Он пока не понял, насколько его тянет к Мальвине и какую роль это влечение сыграло в решении нанять ее на работу. Тем не менее влечение было не выдумкой, оно все больше определяло его поведение в последние дни, хотя он отказывался это признать. По складу своего характера Пол предпочел бы переложить ответственность за свои действия на чужие плечи, чтобы беззаботно качаться на волне страсти, которую поднимет кто-то другой. Короче говоря, он ждал, что Мальвина совершит поступок, в общем ей не свойственный, а именно бросится ему на шею.
Поэтому, когда Пол отпирал дверь квартиры, по его спине бежали мурашки: с тех пор как он отдал ключ Мальвине, он каждый раз смутно предвкушал событие, которое мысленно окрестил «встречей в духе Джеймса Бонда». Ему мерещилась сцена вроде тех, что бесконечно мелькают в фильмах об агенте 007: поздней ночью в далекой экзотической стране герой возвращается в гостиничный номер, включает свет — а его кровать уже занята обнаженной femme fatale; она лениво потягивается под простынями, томным мурлыканьем приглашая присоединиться к ней. Воображая себя счастливчиком — особенно когда фантазию подстегивал алкоголь, — наделенным почти таким же непобедимым сексуальным магнетизмом, как у легендарного персонажа Яна Флеминга, Пол продолжал надеяться, что рано или поздно нечто подобное с ним непременно случится.
Сегодня, однако, его опять ждало разочарование. В спальне, как ни странно, Мальвины не оказалось, а когда он послал ей сообщение с вопросом, где она и что делает, ответа не последовало. Ничего не оставалось, как позвонить Сьюзан и терпеливо выслушивать пространное повествование о событиях за день, а прощаясь, попросить жену поцеловать Антонию за него. Затем, поразмыслив и решив, что обед с Дугом прошел куда более успешно, чем можно было ожидать, довольный собой Пол крепко уснул.
Чуть более двух недель спустя, в среду днем, 15 марта 2000 года, улицы Бирмингема запестрели выпуском «Вечерней почты» с жирным заголовком на первой полосе — «УДАР В СПИНУ».
Статья под заголовком содержала удручающие сведения. В ней говорилось, что немецкая «БМВ», владеющая автомобилестроительной фирмой «Ровер», избавляется от этого актива, в результате чего на заводе в Лонгбридже, находящемся в пригороде Бирмингема, ожидаются массовые сокращения. Новость прозвучала неожиданно: ведь еще совсем недавно все думали, что будущему завода ничто не угрожает — благодаря прошлогоднему правительственному гранту в 152 миллиона фунтов и неоднократным заверениям руководства «БМВ», твердо обещавшего удержать испытывающее трудности предприятие на плаву. Депутат парламента от Нортфилда, лейборист Ричард Бэрден, живо отозвался на эту новость. В статье приводили его слова: «Отклонившись от уже утвержденных планов по Лонг-бриджу, „БМВ“ утратит доверие населения. Это как гром среди ясного неба. Это опасные игры с судьбами 50 тысяч людей, которым завод в Лонгбридже дает работу. „БМВ“ заключило двустороннее соглашение с британским народом. И обе стороны должны выполнять свои обязательства».
На следующий день, ближе к вечеру, Филип Чейз вырубил свой компьютер в редакции газеты «Бирмингем пост» и отправился в Лонг-бридж, чтобы лично прощупать настроения рабочих и местных жителей. Его коллеги по отделу бизнеса еще утром улетели в Мюнхен на пресс-конференцию менеджеров «БМВ». Сообщения, которые они слали, приобретали все более мрачный оттенок. Выходило, что даже производство «лендроверов», самого престижного достояния империи «Ровер», будет прекращено. Что до завода в Лонгбридже, то о его покупке подумывает небольшая венчурная фирма под названием «Алхимия и партнеры», уже объявившая о своих планах уволить большую часть рабочих, оставив ровно столько человек, сколько необходимо для штучного выпуска эксклюзивных спортивных автомобилей. Заводские площади будут почти полностью реконструированы; возможно, на них построят жилье. Возникал вопрос: кто захочет и впредь жить в окрестностях Лонгбриджа с исчезновением производства-кормильца?
В тот день у Южных ворот особого скопления народа не наблюдалось. Дул пронзительный мартовский ветер, стальное серое небо вспухало облаками, и горстка закончивших смену рабочих, внимание которых Филипу удалось привлечь, говорили почти одно и то же: они «в бешенстве» или «в отчаянии», эти «немецкие сволочи» нанесли им «удар под дых». Словом, за пять минут Филип получил все, что ему надо было для написания материала, — высказывания рабочих, пусть даже он мог и сам их сочинить, не вставая из-за редакционного стола. Однако уезжать не хотелось. Филипа не покидало ощущение, что здесь и сейчас творится история, — разумеется, печальная и невзрачная история, но все же имело смысл понаблюдать за происходящим, чтобы потом перенести свои свидетельские показания на бумагу. Спасаясь от пронизывающего холода, Филип закутался поплотнее в плащ и двинул пешком вверх по Бристольскому шоссе. Немного не доходя до конечной остановки 62-го автобуса, он свернул направо, к пабу «Старый заяц и псы». Толкнув дверь, Филип сперва не узнал заведение: с тех пор как он был здесь в последний раз, хозяева сменили интерьер, желая привлечь клиентов из среднего класса, и вместо старинных дубовых просторных столов и тусклых, едва горящих, ламп Филип увидел маленькие уютные столики, книжные полки вдоль стен и камины в каждом углу, пылающие фальшивыми дровами.
В один такой угол набилась компания из двух десятков мужчин; негромко, но с нескрываемой злостью они обсуждали последние известия из Мюнхена. Филип подошел к ним, назвался. Как он и ожидал, многим из них его имя оказалось знакомо, а те, кто его не знал, были только рады поговорить с журналистом местной газеты. Очень скоро речь зашла об откликах в СМИ и реакции Лейбористской партии на разразившийся кризис; в адрес Ричарда Бэрдена, успевшего чуть ли не первым прокомментировать события, было сказано немало добрых слов. И тут кто-то произнес:
— А как там Тракаллей?
— Кто? — хором переспросили с полдюжины человек, сидевших за столиком.
— Пол Тракаллей. Что он об этом говорит?
— Его избирательный округ далеко отсюда.
— Да, но он ведь местный парень. Вырос здесь. Я еще помню, как его папаша работал на заводе. Что он-то говорит?
— Сейчас выясним. — Филип вынул свой мобильник. — Я ему позвоню.
Он нашел номер Пола в памяти телефона и нажал на кнопку. На четвертом или пятом гудке ответил женский голос. Филип представился журналистом из «Бирмингем пост», который когда-то учился в школе вместе с депутатом Тракаллеем; после короткого замешательства его соединили.
— Мне вдруг стало любопытно, — сказал он Полу, — какова твоя реакция на вчерашние известия из Бирмингема.
Паб стих. Мужчины за столиком, подавшись вперед, пытались расслышать ответ Пола. Выражение лица Филипа поначалу было нейтральным, а потом озадаченным.
— Правильно ли я тебя понял, Пол? — спросил он, прежде чем отключиться. — Ты говоришь, что приветствуешь эти перемены? — На том конце раздалось еще несколько слов, прозвучавших громче и решительнее, после чего Филип несколько растерянно закончил: — Хорошо, Пол. Спасибо за комментарий. Удачи тебе сегодня вечером. Пока.
Захлопнув крышку мобильника, он положил телефон на стол перед собой и сдвинул брови.
— Ну? — спросили его.
Филип оглядел напряженные лица и объявил изумленным тоном:
— Он говорит, что это хорошие новости для промышленности, хорошие новости для Бирмингема и хорошие новости для всей страны.
* * *
Когда Филип позвонил, Пол сидел в гримерной телевизионной студии в центре Лондона, его щеки порозовели от только что наложенных румян. И меньше всего в тот момент он думал о Лонгбридже. Куда более значимым представлялось отрепетировать шутку насчет шоколада.
Началось все это днем раньше со звонка от Мальвины.
— Ты в эфире, — сообщила она. — На этой неделе. Запись завтра днем.
— Где я? — не сразу сообразил Пол, и Мальвина напомнила о своей затее устроить ему выступление на сатирической еженедельной передаче, командной игре, в которой юные комики сражались, отпуская ехидные шуточки на злобу дня, иногда в присутствии какого-нибудь видного политика. Любой член парламента почитал большим везением получить приглашение на эту передачу, даже несмотря на то что другие участники, обычно не стесняясь, осыпали его (и почти никогда ее — женщин приглашали много реже) градом насмешек, что порою могло сказаться на репутации гостя.
