Здесь он подождал Таню, а когда она появилась, подошел к ней и сказал почти то же самое, что она предполагала, едучи в поезде.
— Таня,— сказал он, честно и прямо глядя ей в лицо, — В тот раз, когда... Когда я назвал тебя пустышкой, кривлякой и... да, и дурой... Я думал... Я был сам дураком и дебилом, я не знал, что ты... Какая ты на самом деле....
Она видела, с каким раскаянием выговаривает он каждое слово, и еле удержалась, чтобы не простить его. Но вовремя опомнилась.
— Не знал?..— сказала она, печально усмехнувшись.— Ну, не знал — и не знал... Теперь уже поздно об этом говорить, Женя, слишком поздно... — И она опять усмехнулась, вспомнив свой недавний испуг, когда Женя объявил, что сейчас разгадает ее мысли.— Тебе надо было немножко раньше использовать свою телепатию.
— Телепатию?.. — растерялся Женя.
— Да,— усмехнулась Таня в третий раз, и мелкие крапинки в ее малахитовых глазах запрыгали, закружились.— Да, телепатию.
И она удалилась... Нет, она не удалилась, она взвилась вверх по лестнице, легкая, как волан для бадминтона, и побежала по мосту, выстукивая каблуками по звонкому дощатому настилу, и Женя сперва кинулся было за ней, но потом остановился, стиснув пальцами теплые, нагретые солнцем железные перила...
А назавтра в 9 «Б» стали происходить всякие неправдоподобные события, к описанию которых мы и переходим.
Назавтра преподавательница биологии Виктория Николаевна вызвала отвечать Алика Ромашкина, по прозвищу Андромеда. Его так прозвали за то, что он всю свою умственную энергию тратил на чтение научно-фантастических романов и у него постоянно был такой вид, как будто он только что вернулся из длительного путешествия на Альфу Центавра и еще не совсем разобрался в том, что происходит на Земле, где, в согласии с парадоксом времени, за время его отсутствия успело миновать две или три тысячи лет.
Викторию Николаевну огорчил ответ Алика Ромашкина, и она сказала, что больше тройки, да и то с натяжкой, Ромашкин не заслуживает. И тут же без всякой связи с только что сказанным поставила в журнале против фамилии Ромашкина не тройку, а пятерку. Это изумило весь класс. Это не изумило одного Алика Ромашкина, которого Станислав Лем и братья Стругацкие отучили вообще чему-нибудь изумляться. Виктория же Николаевна не сразу заметила свою оплошность, а заметив — не стала вносить исправления, любя опрятность и чистоту в журнале. Она сказала, что решила не портить начало учебного года такой никудышной отметкой, как тройка, и надеется на будущую старательность Ромашкина.
Но вслед за этим она вызвала Витьку Шестопалова, который нахально улыбнулся и стал объяснять что-то по поводу школьной сборной и затянувшейся тренировки. Виктория Николаевна в сердцах отчитала его, наклонилась к журналу — и... вывела новую пятерку. Первой вскрикнула Рига Гончарова: она сидела за передней партой, перед самым столом. Вслед за Гончаровой охнул весь 9«Б». Виктория Николаевна сдавила виски. Видимо, она заподозрила с собой что-то неладное, и кое-как закончив урок, вышла из класса, одной рукой сжимая под мышкой журнал, и другой судорожно растирая тонкую переносицу.
Дальнейшие странности этого дня выплеснулись за пределы 9 «Б». На третьем уроке звонок раздался раньше положенного почти на пятнадцать минут: в 9 «Б» Андрей Владимирович Рюриков только-только начал рассказывать о героях «Народной воли», а за дверью уже грохотали рванувшиеся в коридор соседние классы. Андрей Владимирович поморщился, собрал приготовленные для объяснения нового материала выписки и вышел.
Все последовали за ним.
В коридоре совершенно потерянная тетя Маша скороговоркой, теребя кончики съехавшего куда-то на затылок платка, бормотала объяснения, очень сумбурные, по поводу того, как ей «ровно что-то стукнуло в голову» и она, не глядя на часы, нажала кнопку звонка. Перед тетей Машей, подобно утесу, возвышалась мрачная фигура завхоза Вдовицына. Его явно не убеждали путанные тети Машины объяснения. Вокруг толпились ребята: первая озорная радость из-за тети Машиной ошибки пропала, все сочувствовали пожилой техничке. Тут же, в толпе, стояла Таня Ларионова. Ей вдруг бросилось в глаза бледное, сосредоточенное лицо Жени Горожанкина, пристально смотревшего на Вдовицына, в самую середину его широкого и низкого лба. Едва Таня успела перехватить этот взгляд, как Вдовицын внезапно, с каким-то мучительным усилием улыбнулся и протянул тете Маше руку, а когда та отпрянула, напуганная незнакомым выражением его лица и неожиданным жестом, поймал ее ладонь и крепко пожал.
— Вы превосходный работник,— сказал он при этом, скрипучим голосом, каким в кино разговаривают роботы,— вы трудитесь в нашей школе тридцать лет и никогда не допускали оплошностей. От имени всего коллектива благодарю вас, Мария Терентьевна.
После этого он четко повернулся через левое плечо и двинулся в глубь коридора, высоко выбрасывая негнущиеся в коленях ноги.
Но самое загадочное случилось на уроке Теренции Павловны. Она, как ни в чем не бывало, вошла в класс, объявила тему и хотела было приступить к опросу... Кончик пера Теренции Павловны уже заскользил вниз, по столбику фамилий девятого «Б»... Как вдруг ее строгий взгляд переместился на густое солнечное пятно, цвета топленого масла, на углу стола. И дальше взгляд Теренции Павловны пробежал по солнечному лучу — до самого окна. А там, за окном, пронзительной синевой струилось небо, призывно шумела улица, в школьном скверике, медленно кружась, опадала листва, сухая, шуршащая, по которой так славно бродить, загребая ногами, да еще где-нибудь в парке, на глухой аллее, где слышен каждый шелест, каждый шорох...
Теренция Павловна задумчиво посмотрела на окно и просветленно улыбнулась.
— Я знаю, чего вам всем хочется в такой чудный день, — сказала она.— Ну что ж с вами делать?.. Идите, погуляйте, подышите осенью... А новый параграф выучите самостоятельно.
Через минуту класс опустел.
Никому не верилось, чтобы Теренция Павловна так вот, ни с того ни с сего, взяла да и отпустила весь класс... Но она спокойно, продолжая улыбаться, стояла в дверях, окруженная золотистым солнечным ореолом, и когда на нее оглядывались, даже помахивала прощально согнутой в запястье рукой.
9 «Б» кое-как начал приходить в себя только на расстоянии добрых трех кварталов от школы.
— По-моему, они все попросту сбрендили!— предполо-жил Витька Шестопалов и покрутил указательным пальцем над ухом. После того как он получил единственную в жизни пятерку по биологии, подобная мысль казалась Шестопалову самой естественной.
— С чего же это они сбрендили, да еще в начале учебного года? — возразили ему.
— Как всегда,— сказала Рита Гончарова,— мальчишки ничего не понимают! Недавно я видела Теренцию Павловну в ателье, она шьет костюм из итальянской шерсти и ей, наверное, как раз назначили примерку...
Но Риту подняли на смех.
— А Виктория Николаевна?.. Она тоже шьет платье?..
— А Вдовицын?..
— Нет,— задумчиво проговорил Алик Андромеда,— тут всему одна причина, и ее надо искать...
— В созвездии Козерога!..— подсказал кто-то, зная, что Алик обо всем судит исключительно в масштабах Галактики.
— Нет,— сказал Алик без всякого смущенья,— гораздо ближе. Сейчас год солнечной активности, а в такие годы на Земле возрастает количество нервных расстройств и заболеваний. Это связано с тем, что на Землю обрушиваются мощные зета-излучения, от которых наука еще не придумала защиты*...— И тут Алик с такими подробностями стал рассказывать о страшных зета-лучах, что под конец всем сделалось жутко.
*По всей вероятности, Алик Андромеда имел в виду теорию профессора Чижевского, хотя его толкование этой теории, пожалуй, слишком прямолинейно. (Примеч. автора).
Но его перебила Галя Матвейчук, девочка спокойная и рассудительная.
— Да ну вас всех! — сказала она. — Ну зачем нужно всегда предполагать что-нибудь плохое? Ну почему бы Виктории Николаевне разок не поставить Ромашкину и Шестопалову по пятерке — ну хотя бы ради того, чтобы посмотреть, не проснется ли у них совесть?.. И завхоз... Он просто понял, что тетя Маша ошиблась нечаянно!.. А Теренции Павловне, наверное, припомнилось, как сама она была школьницей...
Однако читатель, должно быть, уже встревожен исчезновением из нашего повествования тех героев, которые одни могли бы придать всему некоторую ясность. Что же касается 9 «Б», то все ребята были так взбудоражены, что не заметили, где и когда отделились от них Женя Горожанкин, Таня Ларионова и Маша Лагутина, хотя случилось это на первом же перекрестке.
Они остановились возле афишной тумбы.
— Это все ты, Женька!— сказала Маша простуженным, шепотом.— Это все твои штучки! То чтение мыслей, то внушение... Что теперь будет!..
— Это все я! Это из-за меня!,— произнесла Таня полуотчаянно, полувосхищенно.— Это я не поверила, и он...
