— Сохо немедленно должен дать свой ответ, — глухо сказал он.
Мистер Джонс ничего не ответил, угрюмо проглотил кусок горгонзолы, протянутый другом, и с дурными предчувствиями вернулся к себе.
И тогда Тюльпан велел привезти на чердак парализованного старика и сказал ему: «Встань и иди!» — и паралитик не встал и не пошел. И тогда Тюльпан повторил со слезами: «Встань и иди!» — и паралитик сделал невероятное усилие, но не встал и не пошел. И в третий раз молил его Тюльпан: «Встань и иди!» — но бедный человек не мог пошевелиться и только сказал Тюльпану с огромной тоской: «Простите мне, брат мой, что не могу помочь вам». И тогда Тюльпан заплакал, и спешно послал искать слепого, и сказал ему: «Открой глаза и смотри!» И слепой открыл глаза, но ничего не увидел. И тогда Тюльпан пал на колени перед ним и умолял: «Сжалься! открой глаза и смотри!» И слепой негр открыл глаза, но ничего не увидел. И горькие слезы потекли по его щекам, и он сказал Тюльпану: «Простите меня, брат мой, но я ничего не могу сделать для вас». И тогда Тюльпан велел привести на чердак молодую негритянку, дитя которой умирало от лихорадки; и он коснулся лба младенца и сказал ему: «Исцелись!» Но лихорадка не отступила. И тогда Тюльпан повторил со всей своей верой: «Исцелись, исцелись!» Но ребенок не исцелился; напротив, он в тот же миг умер на руках у своей матери. И тогда заплаканная мать смущенно сказала Тюльпану: «Простите его, мой Господин, он слишком мал и не ведает, что творит». И тогда Тюльпан закрыл лицо руками и заплакал; потом велел привести на чердак негра и сказал ему: «Стань белым, сжалься надо мной!» — но негр оставался черен и лишь взял Тюльпана за руку, сжал ее и тихо сказал: «Простите нас, мой Господин, мы ничего не можем сделать для вас». И тогда Тюльпан заперся у себя на чердаке и плакал семь дней и семь ночей; а толпа на улице ожидала в молчании, печально, но безропотно, задумчиво жуя жвачку, — да, ибо такова истинная печаль и такова истинная покорность. И, видя скорбь народа, дядя Нат вышел к нему и сказал: «Слушайте, слушайте, ибо я говорю вам». И толпа слушала его и, выслушав, устроила овацию. И сразу лжепаралитик, лжеслепец и молодая негритянка, чье дитя безмятежно спало, поднялись на чердак. И Тюльпан сказал паралитику: «Встань и иди!» — и паралитик встал и зашагал уверенно. И, не помня себя от радости, Тюльпан приказал слепому: «Открой глаза и смотри!» — и слепой открыл глаза и видел. И великим светом просияло лицо Тюльпана, и повернулся он к ребенку, спящему на руках у матери, и крикнул ему звонким голосом: «Исцелись!» — и невинный младенец пробудился и начал плакать во все горло. И тогда Тюльпан упал на колени, и воздел руки к небу, и вскричал: «Благодарю, Господи, благодарю, ибо, воистину, никогда я в Тебе не сомневался!» И он велел своим любимым ученикам взойти на чердак, и на глазах у них торжественно вкусил немного пюре, чтобы отпраздновать случившееся.
— Над кем же вы смеетесь, друг мой?
— Над собой.
XVII
Он принимает себя всерьез
Наутро мистер Джонс нашел лавочку синьора Черубини закрытой, и ему даже не понадобилось пенсне, чтобы прочесть огромную надпись, сделанную мелом на ставне: «Все в ряды общества „Молитва за Победителей“! Да здравствует эмансипация человечества, ура!»
Движение между тем разворачивалось в Англии молниеносно. Леди Чам, супруга известного министра в отставке сэра Арчибальда Чама, которая была Президентом Комитета материальной и моральной поддержки русских мулов, спонтанно взяла на себя руководство ассоциацией. Синьор Черубини бросился к ней и предложил свои услуги. Но тут же леди Поуп, супруга хорошо известного министра в отставке сэра Джона Поупа, сестра министра в отставке сэра Эшли Бёрда и дочь министра в отставке сэра Портуза Бёрда, решительно отказалась от скучного поста Президента Комитета помощи бездомным собакам, закусила удила и громко потребовала для себя чести возглавить новое гуманистическое движение. Синьор Черубини не колебался ни минуты и всецело предоставил себя в ее распоряжение. Незамедлительно леди Типпс, супруга хорошо известного министра в отставке сэра Бернадетта Типпса и мать будущего министра Джонатана «Джамбо» Типпса, которая была Президентом организации, поставившей своей целью пристроить в Великобритании всех брошенных германских кошечек, которых бомбежки союзных войск оставили без крова, заботы и ласки, решительно приняла на себя руководство движением. Синьор Черубини слегка растерялся, но, тем не менее, предоставил себя полностью в ее распоряжение. Леди Поуп высказала протест, написав в «Таймс» письмо, где в резкой форме заявила, что «во времена, когда стольким бездомным кошечкам не хватает буквально всего, совершенно недопустимо видеть, как щедро осыпают милостями вражеских кошек. Неужели мы ничему не научились? — драматически завершала леди Поуп. — Неужели ничему никогда не научимся? Неужели всегда будем повторять былые ошибки?» Противостояние обострилось, когда жены министров-лейбористов, которые со времени закрытия коалиции довольствовались довольно серыми должностями вроде председательниц Комитета по борьбе с туберкулезом, или Фронта борьбы с безработицей и трущобами, или, что еще хуже, Комитета взаимопомощи европейских матерей, — подняли мятеж и потребовали, чтобы их допустили к руководству новым движением. Синьор Черубини потерял сон и за неделю похудел на двадцать фунтов, стараясь скоординировать весь этот взрыв благотворительности. Чрезвычайным облегчением для него стало то, что семь адмиральских дочек, каждая из которых была любимой ученицей Махатмы и жила и постилась у него под крылышком, взяли Центральный комитет организации в свои руки. С этого момента движение окончательно приняло размах Крестового похода. Для его бойцов немедленно были связаны восемнадцать тысяч пар носков, а в Трафальгарском сквере прошла гигантская демонстрация, так что специальное отделение Скотланд-Ярда в составе двух полицейских, ростом шесть футов два дюйма и шесть футов три дюйма соответственно, с трудом сумело сохранить порядок и должно было даже прибегнуть к грубой силе, чтобы сдержать толпу и помешать ей бушевать возле Парламента. Демонстрация со свойственным лондонской толпе неистовством мгновенно обернулась кровопролитием: уже через полчаса площадь была усыпана трупами голубей, не успевших вовремя укрыться на колонне Нельсона. Наутро город оказался покрыт листовками с протестом голубиного отделения Общества защиты братьев меньших, и в «Таймс» были направлены сорок два возмущенных письма, в один голос клеймивших полицию, неспособную обеспечить защиту всех британских подданных без различия вида и расы. Тут же имущие классы Объединенного Королевства объявили о сборе средств, на что неимущие классы в который раз откликнулись с энтузиазмом. Все это время лавочка синьора Черубини была закрыта; мистер Джонс встречал иногда своего друга: худой и бледный, тот крался трусцой, как побитый пес. Потом он пропал вовсе. Однако прислал приятелю весточку, сообщив, что переселился поближе к своей работе — к главному кварталу Ассоциации, в личный особняк мисс Женвины Тремор-Спад, дочери известного адмирала.
«К сему прилагаю ключи от моей лавочки; следите, чтобы крысы не съели салями. Скажите моим клиентам, что пришел мой черед потрудиться во имя лучшего общества. Горгонзолы надо каждый день проветривать по несколько минут, после чего класть обратно в мешочки. Паоло я забрал с собой. Тюльпан и Братство! Пьетро Черубини».
Примерно к этому же времени, как говорят историки (см., в частности, профессора Завадиакаса, «Последние дни Тюльпана»), относится великолепная, по сей день хранящаяся в Музее человека хроника встречи Тюльпана и делегации американской интеллигенции. Кажется, если не точно, — во всяком случае, вероятность высока, — что это была последняя делегация, которую принял Махатма, и это еще раз подчеркивает священный и трагический характер документа. Сохранившаяся нетронутой пленка запечатлела Тюльпана, сурового, покрытого пеплом, окруженного людьми в касках и форме сотрудников спальных вагонов «Пан-Америкэн». Глава делегации произносит речь. К сожалению, система воспроизведения звука сильно испорчена временем и теперь слова разобрать невозможно; сохранились лишь некоторые отрывки речи, восстановленные благодаря новейшим техническим средствам: «Дорогой Махатма! Позвольте мне от имени всей американской интеллигенции и особенно от имени всех цветных граждан этой страны выразить вам, дорогой Махатма, радость и гордость, которую мы испытываем, видя вас среди наших…»
Далее следует невразумительный треск, после которого идет такое заключение: «Дорогой Махатма! Ваш пример в некотором роде особенно показателен для нас, цветных служащих Общества спальных вагонов и железных дорог „Пан-Америкэн Ltd.“. Веря в сближение народов путем совместного развития транспортных предприятий, мы не принимаем изоляционизма убеждений и решили, дорогой Махатма, поднести вам этот букет тюльпанов как красноречивый знак неколебимого решения оказать единовременную материальную помощь всем нашим европейским братьям, без различия рас, пола и вероисповедания».
