Ознакомительная версия.
Егор припарковал машину и вышел размять ноги. Впереди возвышались жилые корпуса на Мосфильмовской. Там, в стекле, бетоне, полированном дереве, пластике, пыли и скуке жили люди. Скандалили, брюзжали, переругивались, съезжались под одну крышу вечерами, и жены раскладывали еду по тарелкам, мужья чесали пузо перед экраном, а дети играли за компьютерами. Егор отвернулся. Он никогда не мечтал о такой жизни. А о какой мечтал?
Брак. Вне контекста противное слово. Да и в контексте, порой, не лучше. Считается, что вначале все было чудо как хорошо. Ну это как посмотреть. С одной стороны, да — Эдемский сад, вечная жизнь, прекрасный климат, изобилие. Ни забот, ни хлопот. А эта история про ребро, полная прекрасного подтекста. Ведь не пожалел человек части своей, чтобы дать жизнь подруге, с которой собирался нескучно проводить не год и не два — счастливую вечность. То есть все-таки не так уж и бескорыстно, и потом, если задуматься — ребро… Их, этих ребер, двенадцать пар, одним больше, одним меньше, какое дело! Вот если бы глаз отдал. Нос. Руку. Сердце. Но, ладно, все равно молодец, поделился, чем Бог послал. Гуманный Бог, кстати, усыпил Адама, прежде чем ребра дергать, и, когда первый человек очнулся, рядом с ним уже расчесывала кудри первая женщина.
И что? И кто все испортил? Кто разговаривал с незнакомцами, тянул, что попало в рот, а потом прятался по кустам, плакал и норовил нацепить на себя сначала абы что, а потом что-нибудь помоднее и подороже. Ладно, эта гонка позже началась. А тогда оба оказались хороши. Их, может, и оставили бы в Эдеме, если бы признались и покаялись, дескать, да, я откусила, да, и я попробовал. Но нет, Адам кивал на Еву, Ева на змею, а Бог посмотрел на всех и выставил вон. И поволоклись любители запрещенных фруктов по неровностям новой жизни. Жутковатая картина, надо думать, сопровождала этих двух полуодетых испуганных человечков. Незнакомый враждебный мир, подлая змея и грядущая неизвестность.
Но ведь была и другая история. Вроде как Бог взял грязь и слепил сразу двоих, мальчика и девочку. Адама и первую его жену, Лилит, про которую так никто толком ничего и не успел понять.
У Лилит — недоступных созвездий венец,
В ее странах алмазные солнца цветут,
А у Евы — и дети, и стадо овец,
В огороде картофель и в доме уют [2].
Говорят, некоторое время эта ячейка общества худо-бедно мяла траву в сладком Эдеме, но довольно быстро начались проблемы. Адам требовал подчинения и восхищения, а Лилит, не будь дурой, не уставала напоминать, что коль скоро их из одной грязи лепили, то и нет резона доказывать тут свои превосходства. Муж психанул, настучал в высший совет, Лилит фыркнула, села на метлу и улетела. Адам некоторое время ходил радостный и довольный, наслаждался свободами и тем, что больше никто мозг не проедает, а потом, естественно, заскучал, стал ныть и канючить, добился расположения, лишился ребра… ну и дальше по тексту.
Лилит же как-то нескладно договорилась с властями, осталась болтаться на Лунной орбите, то ли под конвоем, то ли под прикрытием трех ангелов-телохранителей, промышляя преимущественно грязными делишками и членовредительством в рядах новорожденных младенцев.
То есть, никто, собственно, и пикнуть не успел, а уже случился первый брак, первый развод, второй брак, преступление, припадок трусости, ложь и позор изгнания. И что, с таким анамнезом в генезисе отправляясь во дворец бракосочетаний можно было на что-то надеяться?
Он отбросил окурок в сторону. Внезапно Егору показалось, что за ним кто-то следит. Он огляделся. Кусты, невдалеке остановка, рядом дорога, по которой время от времени на скорости проносились автомобили. Не было никого и ничего подозрительного. Но чувство, что за ним наблюдают, не отпускало. Егор сел в машину. Ему захотелось побыстрее убраться отсюда. Однако, отъехав на приличное расстояние, он снизил скорость. Егор не спешил. Медленно и в раздумьях он ехал туда, куда сложно было опоздать.
* * *
Телевизор тихо работал в кухне. Еще было не поздно, но Нина, набегавшись за день на воздухе, задремала. Внезапно что-то разбудило ее. Лежа в темноте, она прислушалась.
… Но на меня, подруги, и без вас
Нежданное обрушилось несчастье.
Раздавлена я им и умереть
Хотела бы — дыханье только мука:
Все, что имела я, слилось в одном,
И это был мой муж, — и я узнала,
Что этот муж — последний из людей.
Нина приподнялась на локте. Голос звучал тихо, но отчетливо.
… Порочен или честен, как узнаешь.
А между тем уйди — тебе ж позор,
И удалить супруга ты не смеешь.
И вот жене, вступая в новый мир,
Где чужды ей и нравы и законы,
Приходится гадать, с каким она
Постель созданьем делит…
Разомлевшее ото сна тело не слушалось, но Нина все-таки выбралась из постели и темноты на кухню. Изображения практически не было. Экран шумел, словно сигнал шел с другой планеты. Но звук был. Похоже на телеспектакль, она узнала монолог Медеи. Нина нашла пульт, сделала громче.
… И завиден
удел жены, коли супруг ярмо
Свое несет покорно. Смерть иначе.
Ведь муж, когда очаг ему постыл,
На стороне любовью сердце тешит…
Возможно, колхидская колдунья, уже покидая родину, знала, что ждет ее в будущем, и все равно не передумала, ушла с Ясоном. Медея обманула, предала, убила, лишь бы остаться с ним. Похоже, она верила, что сможет перехитрить волю богов, изменить предначертание. Но она ошибалась. Ясон изменил ей.
Нина задумалась. Подозревала ли она Егора? Да. Но не на того напала. Когда однажды она спросила напрямую, есть ли у него кто-то, Егор разозлился. У него испортилось настроение, он был раздражен и долго ходил в обиде. Но чем сильнее было его возмущение, тем спокойнее становилось у нее на душе. Нина чувствовала вину за свои подозрения и радовалась, что тревога оказалась ложной. Он убедительно свалил все на ее фантазии, и страх постепенно исчез, как исчезли и царапины на его спине, так напоминавшие следы женских ногтей.
Может, и не против Ясона боролась Медея. Нина присела за стол перед телевизором. Выдохся, устал, пузо отросло, а тут Коринф, молодая девчонка, сплошная выгода, — все понятно. Ее с ума сводило другое: почему угасало их пламя, когда-то так ярко горевшее, почему и они с Ясоном были обречены на иссякание любви? И ведь выбор был сделан, и все мечтали, что этот выбор — на века, но рано или поздно все равно начинали появляться неучтенные, новые, другие женщины. А вместе с ними муки подозрения и ревности как предвестники конца.
Любое доказательство лежит в контексте. Платок Дездемоны так бы и оставался платком, если бы умелая интрига не превратила кусок ткани в улику. Беспомощная тряпочка привела роковой механизм в движение. Зависть, или что там было, спровоцировала ревность, ревность спровоцировала смерть. Обнаружив царапины на спине партнера или обрывок упаковки презерватива в кармане, многие испытывают ужас. Мысли о возможном обмане изводят, как предчувствие тяжелой болезни. Многие отравляют себе жизнь, годами прислушиваясь к ощущениям, но так и не решаются сходить к врачу. Да, сдать анализ проще. Ваша кровь, в отличие от партнера, не будет хитрить и изворачиваться. Но мы тянем с решительным шагом, потому что определенность убивает надежду. После нее уже не остается беспомощных «может быть, я ошибаюсь», «возможно, мне показалось», «нет-нет, все хорошо», она заставляет голым и беззащитным выйти в мир, в котором, как после блаженных садов Эдема, уже никогда не будет все просто и легко. Только больной и мстительный разум может мечтать о подобном разоблачении. Но Отелло и не был здоров.
Возможно, и Нина уже не была здорова. Каждый новый «платок Дездемоны», который попадался ей на глаза, вновь и вновь объявлялся Егором всего лишь платком, а не тем, чего она боялась. А она и верила с радостью. Егор приходил домой все позже и все чаще отказывался от ужина. И Нина согласно кивала, да-да, понятно, поел в городе, угощали на переговорах. Она всему верила и старалась ни о чем не думать.
Да, между тех, кто дышит и кто мыслит,
Нас, женщин, нет несчастней…
И только кричала по поводу и без, все чаще и все отчаяннее.
* * *
Егор лежал в ванной. Он не мог с уверенностью сказать, когда это было, сейчас или десять лет назад, но опять было все. Ужин, телячьи ребра, замаринованные в медовом соусе, приправленные тимьяном и розмарином. Домашний хлеб. Свежая булка с нежным тягучим нутром и хрустящей поджаренной корочкой, оливковое масло, сладкий бальзамический уксус, крупная розовая соль. Мягкий сыр с зеленью в керамической плошке. Подбираешь его деревянным ножом и на ломоть. А ломоть теплый, и сыр тает на хлебе и во рту. Домашний лимонад. Мандарин, лайм и тархун. Красное вино.
Ознакомительная версия.
