– Мы можем себе позволить тут жить? – спросила Лиз.
– Мы не можем себе позволить не жить тут, – ответила мама. – После всего того, что пережили…
С тех пор как мы покинули «Мэйнфилд», мама говорила безостановочно. Теперь она рассказывала о коринфских колоннах отеля и широкой лестнице, которая фигурировала в сцене фильма «Унесенные ветром». Когда они с мамой жили здесь, сказала она нам, они ходили по магазинам, а потом заказывали чай и сандвичи в чайной комнате, где требовалось, чтобы леди были в белых перчатках. И мамины глаза сияли.
Я хотела напомнить ей о том, что она говорила раньше, мол, у нее нет ничего, кроме плохих воспоминаний, о времени, когда она росла, что она ненавидела белые перчатки. Но промолчала. Мама слишком радовалась. Кроме того, она всегда противоречила себе.
Около стойки портье мама попросила два соединенных друг с другом номера.
– Мама! – воскликнула Лиз. – Зачем?
– В таком месте мы не должны тесниться, – ответила она. – Это не мотель с неоновыми лампами, а «Мэдисон».
Посыльный привез на тележке наши тяжелые чемоданы. Мама дала ему на «чай» десять долларов.
– Давайте отдохнем, а потом пойдем за покупками, – продолжила она. – Если мы намерены обедать в ресторане, то нам нужна приличная одежда.
Лиз открыла дверь в нашу комнату. Комната была экстравагантно обставлена, в ней были камин и красные бархатные шторы с маленькими кисточками. Мы легли на кровать. Матрас был таким мягким, что в нем можно было утонуть.
– Такой мама никогда еще не была, – заметила я.
– Не так уж плохо, – усмехнулась моя сестра.
– Она все время говорит.
– Да.
– Может, у нее такое настроение, и оно скоро пройдет. – Я взбила одну из громадных подушек. – У мамы и у дяди Тинсли разные воспоминания о том, как они росли в «Мэйнфилде».
– Будто они жили в двух разных домах.
– От того, что мама говорила о неуместном поведении ее папы, бегут мурашки. Думаешь, это правда?
– Это мама так думает. Видимо, ей просто нужно кого-то считать виновным в том, как все обернулось. Может, что-то и случилось, а она раздула это сверх меры. Или – это правда. Но мы об этом вряд ли узнаем.
Вскоре мама постучала в нашу дверь.
– Леди, – произнесла она, – настало время ограбить магазины.
Она все еще была в своем бархатном жакете, но подняла волосы еще выше, накрасила красной помадой губы и обвела веки жирной черной линией. Когда мы спускались на лифте вниз, мама объясняла нам, что ресторан отеля такого высокого уровня, что мужчинам надо обязательно надевать пиджаки и галстуки, а если они появлялись в рубашках с короткими рукавами, то мэтр снабжал их правильным одеянием из коллекции пиджаков и галстуков, хранящихся в гардеробе.
Она повела нас через главный вестибюль, теперь заполненный красиво одетыми гостями, посыльными в униформе, тащившими багаж, и энергичными официантами в смокингах, которые быстро разносили по залу ведерки с шампанским и серебряные подносы с мартини. Мы с Лиз были в джинсовых шортах с бахромой и в майках, и я чувствовала себя неловко.
Мы двинулись за мамой по коридору со сверкающими стеклянными витринами в медных рамах, где было выставлено все – от ювелирных украшений и парфюмерии до причудливых трубок и заграничных сигар. Мама повела нас в магазин с платьями.
– Моя мама ходила со мной именно в этот магазин, когда я была в вашем возрасте, – объяснила она.
В магазине стояли вешалки с одеждой, столы с туфлями и сумками и безголовые манекены, одетые в дорогие розовые и зеленые летние платья. Мама начала хватать пары туфель и стаскивать платья с вешалок, говоря что-то вроде: «Это было пошито специально для тебя, Бин», и «В этом ты должна выглядеть бесподобно, Лиз», и «На всем этом написано мое имя».
Подошла продавщица в очках, которые свисали с шеи на золотой цепочке. Она улыбалась, но, как и швейцар, заметила мои грязные туфли.
– Могу я помочь вам найти что-то особенное? – спросила она.
– Нам нужен ансамбль для обеда, – сказала мама. – Мы ищем нечто официальное и в то же время элегантное.
Продавщица кивнула:
– Понимаю.
Она выяснила наши размеры и начала показывать платье за платьем, а мама охала и ахала над ними.
Лиз показала на одно платье и посмотрела на цену.
– Мама, это стоит восемьдесят долларов! – воскликнула она. – Цены не нашего уровня.
– Не думай об этом.
Продавщица смотрела то на маму, то на мою сестру, будто не могла решить, кого ей слушать.
– А в вашем магазине можно поторговаться? – спросила я.
У продавщицы исказилось лицо:
– Наше заведение другого сорта. Идите в магазин «Главный доллар» на Брод-стрит.
– Девочки, не волнуйтесь о деньгах, – произнесла мама. – Нам нужна одежда для ресторана. – Она посмотрела на продавщицу. – Они жили с их дядей-скрягой и переняли его дешевые привычки.
– Мы не можем себе этого позволить, мама, – заявила Лиз. – Ты это знаешь.
– Не обязательно обедать в ресторане, – добавила я. – Мы можем заказать еду в номер. Или чтобы нам доставил ее разносчик.
Ее улыбка исчезла, и мама помрачнела.
– Да как вы смеете? – воскликнула она. – Вы ставите под сомнение мой авторитет?
Она пыталась сделать для нас что-то приятное, продолжила мама, для поднятия духа, и такую она получила благодарность? Проехала через всю страну, чтобы увидеть нас, и что мы сделали? Поставили ее в неловкое положение в магазине, где она покупала вещи со времен юности.
Скинув платья с вешалок, мама вылетела из магазина.
– Господи, – пробормотала продавщица.
Мы вышли в оживленный коридор, но мамы там не оказалось.
– Она должна вернуться в свой номер, – сказала Лиз.
Мы миновали холл, поднялись на лифте на наш этаж и двинулись по тихому, устланному коврами коридору. Мимо нас прошел официант, он толкал тележку, нагруженную тарелками и мисочками, накрытыми серебряными крышками. Еда пахла восхитительно, и тут я сообразила, что проголодалась. Мы с утра ничего не ели, и я задумалась, что будет у нас на обед.
Остановившись около маминой двери, мы постучали.
– Мама! – позвала я.
Ответа не было. Лиз тоже постучала.
– Мама, мы знаем, что ты здесь.
– Мы сожалеем, – добавила я. – Мы будем хорошими.
Лиз продолжала стучать.
– Убирайтесь! – крикнула мама.
– Мы тебя любим, – сказала Лиз.
– Вы меня не любите. Вы меня ненавидите.
– Мама, пожалуйста, – продолжила Лиз. – Мы очень любим тебя. Просто пытаемся быть реалистами.
– Убирайтесь вон!
Дверь закачалась от удара, и раздался звук разбитого стекла.
Мама что-то бросила и начала громко рыдать.
Мы вернулись в холл. У стойки выстроилась очередь постояльцев.
Портье с лакированными черными волосами был занят, он что-то записывал в тетрадь.
– Очередь начинается сзади, – произнес он, не глядя на нас.
– Но нам нужно срочно!
Портье посмотрел на нас и поднял брови.
– Наша мама заперлась в своем номере и не может выйти, – объяснила Лиз. – Нам нужна помощь.
Мы направились к маминому номеру с портье и охранником. Мама все еще плакала и не хотела открывать дверь. Портье подошел к телефону и вызвал врача. Когда появился доктор, охранник вынул гостиничный ключ, открыл дверь и впустил его в номер. Мы с Лиз пошли вслед за ним.
Мама лежала на кровати, положив на голову подушку. Доктор – невысокий мужчина с мягкими манерами южанина – погладил ее по плечу. Она убрала подушку с лица и уставилась в потолок. Мы с Лиз стояли около стены, но мама не смотрела на нас. Сестра положила руку мне на плечо. Мама громко вздохнула.
– Никто не понимает, как мне трудно, – сказала она доктору.
Тот ответил, что сделает ей укол, после которого она почувствует себя лучше, и потом ей нужно будет отдохнуть дня два под наблюдением врачей. Мама закрыла глаза и сжала его руку.
Портье попросил нас с Лиз выйти в коридор.
– Что же теперь нам с вами делать? – спросил он.
– В Байлере у нас есть дядя, – сказала Лиз.
– Думаю, нам следует позвонить ему.
После разговора с дядей Тинсли клерк заказал нам имбирный эль с черри и сандвичи – индейка, салат с креветками, огурец – и мы стали есть за крошечным столиком в огромном холле. «Скорая помощь» прибыла к заднему входу, и доктор помог маме сесть в машину. Посыльный принес вниз наши чемоданы, и мы стали ждать. Время шло, холл опустел, и, когда в нем не осталось никого, кроме портье, наводившего порядок за стойкой, и уборщика, почти в полночь, протискиваясь сквозь крутящиеся двери, появился дядя Тинсли.
Его шаги отдавались эхом под высоким потолком, когда он шел через холл по направлению к нам.
– Я надеялся снова увидеть вас, – произнес дядя Тинсли, – но никогда не думал, что это случится так скоро.
