Правда, как солдат я видел мир "из окопа", мои возможности обзора были ограниченны. Скажу лишь, что служить мне выпало в 3-й танковой
Харбинской дивизии, из названия которой ясно, что она участвовала в войне против Японии и в боях за взятие Харбина. В полку еще служило несколько офицеров, принимавших участие в том походе, а перед тем некоторые из них всю войну прослужили в рядах "Дальневосточной – опоры прочной", которую Сталин был вынужден держать вдоль Амура и
Миссури, на Хасане и Ханке для острастки воинственных самураев.
Другие, напротив, прибыли сюда, в Приморье, с изрядным фронтовым опытом, полученным на западе – в боях с немцами.
Дивизия наша входила в состав 25- й армии, штаб которой находился, кажется, в Сучане. Наш зенитный полк имел задачу прикрывать действия дивизии от авиации вероятного противника, и на всех учениях, помню, единственной темой, которую нам "доводили", был
"марш танковой дивизии в предвидении встречного боя". Отрабатывалось взаимодействие подразделений и частей на таком марше, погрузка боевой техники на железнодорожные платформы,. действия в условиях применения ядерного оружия и прочее.
В промежутках между учениями разного масштаба личный состав был занят освоением военных специальностей, а также повседневным бытовым самообслуживанием, постоянным хозяйственным обустройством и несением караульной службы.
Наш полк состоял из четырех зенитных батарей, в которых на вооружении были орудия времен Великой Отечественной войны: калибра
85 мм, 37 и, кажется, 57 мм. Для обслуживания артиллерийского парка в полку была артмастерская,. укомплектованная слесарями и механиками из числа солдат срочной службы, полковой автопарк обслуживался автотранспортным взводом. Еще был хозяйственный взвод и взвода боевого обеспечения: связи и разведки.
Я попал в связь, но не в телефонисты, а радисты – и, более того, в радиотелеграфисты. Радисты, которые работают только в микротелефонном режиме (голосом), все были рассредоточены по батареям, а радиотелеграфисты – все, кроме двух – служили в радиовзводе (позже, вместе с телефонистами, составившем взвод связи). Но двое – в том числе и я – находились в боевом расчете локатора МОСТ-2, а он числился за взводом разведки.
Хотя у меня образование было высшее, а у моего напарника по обслуживанию радиостанции – среднее, начальником станции назначили его. Определенно в таком распределении обязанностей роль сыграло
"пятно" в моей анкете. Сын "врагов народа" не мог быть начальником даже над радиостанцией РБМ-1 – старушкой военных лет, которую называли "Эр-Бэ на горбе", потому что обе ее упаковки (общим весом
42 кг) переносились двумя солдатами на заплечных ремнях (как рюкзаки). Начальником станции стал парень из Закарпатья – Петро
Попович, с которым мы были очень дружны Начальственное преимущество моего напарника заключалось в том, что он был на ефрейторской должности, а я на рядовой. И потому я получал 30 рублей в месяц
(сиречь, по ценам с 1961 г. – 3 рубля), а он – аж 40!!!
Да, не баловала солдат срочной службы родная Советская власть.
Впрочем, чего нам не хватало? Питанием трехразовым – обеспечены: одного хлеба – почти килограмм на брата, мясо – шесть раз в неделю, один день – рыбный и вегетарианский, (солдаты его зовут
"итальянским"). Каши повар по первой же просьбе добавит. Чаю – "пей
– не хочу". Обмундирование добротное, зимой дают бушлат и шинель, две пары теплых портянок: суконные и байковые… Трешка солдатская нужна только для покупки чистящих-моющих средств (в основном – асидол, чтобы драить пуговицы), а еще – на пряники: солдатскую утеху.
Правда, поначалу молодому солдату, как правило, не хватает еды.
Особенно хочется молодому организму чего-нибудь сладенького. Если оставалось немножко денег после покупки асидола или из дому сколько-то пришлют – тратили на пряники. Когда их привезут, бывало, в магазин или в киоск – мгновенно выстраивалась целая очередь.
Офицеры, проходя мимо, все потешаются:
– Ты гляди на них: дети в яйцах пищат, а они сами, как маленькие: не могут без конфеток да без печенья!
Кто-то из молодых в ответ смущенно улыбается, но очереди ни один не покидает.
Глава 13.Учиться, учиться и учиться
1 декабря во всей Советской Армии начинался учебный год. В казарме вывешено огромное расписание, каждому взводу там предусмотрено свое: подготовка политическая, тактическая, физическая, занятия по специальности и прочее. От завтрака до обеда
– шесть часов, академический час не по 45 минут, как в школе, а по
50, – думаю, для удобства: чтобы все перерывы были по 10 минут. В школе, по-научному, это рекреация. Ну, а в здесь – по-солдатски: перекур.
Большинство занятий в каждом взводе общие. А по специальности мы, например, с Петей Поповичем заниматься уходим к радистам. Изучаем там в специально оборудованном классе – глинобитной хижине – материальную часть (свою радиостанцию), а также прием и передачу радиограмм. В классе с полдесятка столов. На каждом укреплено по два ключа Морзе. Перед нами за главным столом – наш учитель, командир радиовзвода лейтенант Василенков – круглолицый, добродушный, доброжелательный. Его стол тоже снабжен ключом, а мы все в наушниках, которые, оказывается, надо именовать "головными телефонами". Слушаем, какие он подает сигналы. Перво-наперво он объяснил: короткий сигнал – это точка, или буква "е", сигнал чуть подлиннее – тире. Или "т". А дальше мы пишем заточенными с двух сторон карандашами, группы знаков, по пять штук в группе. Хитрый лейтенант старается нас запутать: еееее ттттт еееет етете тееет – и так далее
Мы входим в азарт. Сперва различать точки и тире трудновато, потом дело пошло чуть получше, но коварный Василенков прибавил темп.
Постепенно, день за днем, вводит он новые знаки – буквы, а потом и цифры, медленно наращивая скорость передачи. В то же время учит нас и самих манипулировать ключом, передавать точки, тире, потом буквы и цифры. Объясняет, как правильно отрегулировать ключ, как держать руку. Если все это делать не по правилам, предупреждает лейтенант, можно "сорвать руку". Потом исправить этот недостаток будет невозможно.
Ближайшая цель этих занятий – в итоге первого года службы довести скорость приема и передачи до 12-ти групп в минуту: таков норматив радиста 3 класса.
В то же время лейтенант проводит с нами занятия по материальной части: устройству радиостанции. Те, что у нас, в других местах давно
"ископаемые", в нынешней армии множество современных радиостанций – и портативных, и размещенных в больших спецмашинах. Но мы обречены пользоваться старьем. Обе упаковки нашей с Петром станции помещаются в длинном деревянном ящике с двумя петлями-ручками по бокам, это наша постоянная ноша во время учебных тревог. Вначале мы тащим эти
42 килограмма в машину, а после окончания тревоги пыхтим-"волокем" обратно…
Тренировка в работе на станции предстоит нам летом – на дивизионном сборе радиотелеграфистов. А пока мы за станцией не дежурим, но лишь осваиваем ее теоретически, а также учимся развертывать и подключать антенну "диполь" или "наклонный луч".
Моя персона вызывает у многих в полку, особенно у некоторых офицеров, острый интерес: рядовых с высшим образованием у них еще не бывало, я – первый. Но именно в нашем полку оказался таким не единственным: в одной из батарей служит Иван Оленченко – ровно моего возраста учитель математики и физики. Его-то не призывали по другой причине: он учился на дневном отделении пединститута, а там давали отсрочку. Иван – вислоносый, слегка напоминающий турка хохол откуда-то из срединной Украины, он человек деревенский и, как и я, уже женатый. Более того, у него уже и сын есть.
В строевом подразделении Иван пробудет недолго – его вскоре переведут в артмастерскую. Руки у парня золотые, голова светлая, душа теплая – мы с ним сдружимся.
Но в полку еще, как минимум, два учителя. Правда, не с высшим образованием. А со средним специальным: оба окончили Черновицкое педагогическое училище. Один из них попал в наш взвод и стал вскоре моим ближайшим другом. Это Михаил Манеску, румын, родившийся в
Бухаресте, но впоследствии оказавшийся на территории СССР и ставший советским гражданином. Вот его, как и меня. не призывали из-за пятна в анкете, только из-за другого "пятна": румын как представителей нации, имеющей вне Советского Союза собственную национальную государственность, призывать в нашу армию было "не полежено". Или, по меньшей мере, не желательно.
Мы познакомились с Манеску еще в карантине. Общительный и разговорчивый, он, однако, по-русски говорит с чудовищными ошибками, с сильным акцентом. А лицом, как считают многие, смахивает на еврея.
Я-то этого не нахожу: у него облик, скорее, "среднеевропейский", разве что смуглее, и зарастает бородой он так же быстро, как и я, что, впрочем, свойственно многим брюнетам независимо от национальности. Из-за этого нас много раз будет путать новый заместитель командира полка подполковник Русин. Встретив меня и заметив, что я не свежевыбрит – потребует.
