В другом письме она описывает этот случай более подробно и эмоционально:
«Когда назвали имя мистера Теккерея, и я увидела, как он входит в комнату, увидела его высокую фигуру, услышала его голос, мне показалось, что все это происходит со мной во сне. Я только потому поняла, что это наяву, что стала от смущения совсем глупой. Какие муки я терпела! Если бы еще мне не пришлось говорить, все сошло бы гладко. Но ко мне обращались с вопросами, надо было отвечать, что стоило больших усилий и говорила я глупо».
А своей подруге она писала: «Мне было легко со всеми, кроме Теккерея, а с ним я была ужасно глупа». А ведь эта застенчивая северянка была красноречива на бумаге и сумела лучше других распознать словесный дар автора «Ярмарки тщеславия».
IV
«Ярмарка тщеславия» не представляет столько библиографических загадок, как «Пиквик». Ведь путаница с первым изданием «Пиквика» возникает из-за смены иллюстраторов; Теккерей же сам иллюстрировал свой роман — к радости издателей и будущих библиографов и коллекционеров. В самом подробном библиографическом каталоге, вышедшем в 1919 году, «Ярмарке тщеславия» отведено девять страниц, и каждый собиратель старых изданий Теккерея обязательно справляется с этим каталогом. Однако для того, чтобы отнести экземпляр к первому изданию, достаточно, чтобы он обладал тремя признаками:
1. Заголовок «Ярмарка тщеславия» на первой странице текста должен быть напечатан простым крупным шрифтом.
2. На странице 336 должна быть иллюстрация, изображающая лорда Стайна.
3. На странице 453 в девятнадцатой строке снизу должны быть слова «мистер Пит» (в более поздних изданиях исправлено на «сэр Пит»).
Лорд Стайн. Рисунок У. Теккерея
Пункты 1 и 3 — всего лишь технического характера, но за пунктом 2 скрывается целая история. Дело в том, что когда вышло первое издание романа с иллюстрациями Теккерея, многие нашли, что портрет лорда Стайна на стр. 336 слишком напоминает маркиза Хартфорда. Так это или нет, можно спорить, но что таково было намерение самого Теккерея — несомненно. Национальный биографический словарь так и пишет о маркизе, что его помнят в основном как прототипа лорда Стайна в «Ярмарке тщеславия» Теккерея. А надо сказать, что этот словарь никогда не полагался на одни лишь слухи, к тому же одним из редакторов словаря был выдающийся критик Лесли Стивен, зять Теккерея, а кому уж знать, как не ему? Старшая дочь Теккерея, Анна, позже вспоминала: «Наверно, моему отцу сказали, что портрет похож на лорда Хартфорда, и он предпочел не печатать его в следующих изданиях; а может быть, это издатель дал ему такой совет. Я помню, как старшие разговаривали об этом, но не могу сказать, что именно они говорили».
Биографы Теккерея тоже не могут сказать ничего определенного. Интересно, правда, как они оценивают самого маркиза Хартфорда. Один из биографов пишет: «Настоящий Хартфорд был гораздо более странным существом, чем его литературное воплощение. На первый взгляд, свидетельства современников противоречивы. Например, один говорит: «Я никогда не видел человека, до такой степени сосредоточенного на том, что он считает своим долгом». Другой же утверждает: «И жизнь и смерть его были одинаково безобразны и отвратительны для всякого, кто имел понятие о добре и морали». Вот крайние суждения, конечно, не свободные от личной и политической предвзятости. На самом же деле личность Хартфорда остается непостижимой».
Что маркиз послужил прототипом Стайна — несомненно, а следовательно, так же несомненно и то, что, рисуя Стайна, Теккерей имел в виду маркиза. Спорно здесь следующее: потребовали ли друзья вельможи изъятия портрета, издатель ли настоял на этом, или же сам Теккерей решил, что нарушил границы дозволенного, а может быть, даже и нормы хорошего вкуса.
Но это еще не все. Ведь лорд Стайн изображен и на странице 421 (часть XIV), и почему эту иллюстрацию сочли возможным оставить — вторая половина загадки. Возможно, первый портрет изъял сам автор или издатель, а второй они оставили, решив, что он не так напоминает Хартфорда. Логично заключить, что если бы тут вмешались друзья маркиза, их претензии относились бы к обеим иллюстрациям с лордом Стайном. Как жаль, что Анна Теккерей была слишком мала и не запомнила разговор, который ей посчастливилось слышать! Тогда у нас был бы ключ к загадке. Хотя, впрочем, какая радость в загадке, если ответ на нее известен?
ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ
И «АЛИСА В СТРАНЕ ЧУДЕС»
I
Шел 1862 год. Это был восемьдесят шестой год независимости Америки и, наверно, самый грустный и тревожный ее год. Накануне годовщины Декларации Независимости президент Линкольн обратился с призывом к нации: армии требовались еще шестьсот тысяч добровольцев. Неспокойно было на Потомаке, тревожно на Миссисипи, и пушки преграждали дорогу в залив. Уже пятнадцать месяцев шла гражданская война между Севером и Югом.
В то время как американская нация вела отчаянный бой за свое существование, за океаном, в Англии, три маленькие девочки, Лорина, Алиса и Эдит Лидделл слушали увлекательный рассказ о приключениях своей ровесницы Алисы, которая спустилась через кроличью нору под землю и увидела там много удивительного. До них не долетал гром пушек, и маленькие слушательницы ничего не знали о том, какие потрясения переживают их соплеменники за океаном. Бурные события июля 1862 года их нимало не касались.
Рассказчиком удивительных историй был преподаватель математики из Оксфорда. Ему совсем недавно минуло тридцать, но он опубликовал «Замечания к Эвклиду», «Программы по алгебраической геометрии», «Формулы простой тригонометрии» и еще одну-две такие же книжки, одни названия которых способны вселить страх и ненависть в детское сердце. Правда, отец девочек сам был составителем греческого словаря, так что они привыкли к соседству ученых книжек. К тому же, их отец был деканом оксфордской церкви Христа и, следовательно, старшим коллегой этого математика, а тот был в доме своим человеком. Поэтому у девочек не было причин пугаться своего старшего друга, даже несмотря на то, что он недавно принял церковный сан и теперь подписывался не только Магистром наук, но и его преподобием.
Льюис Кэрролл. 80-е годы XIX века
4 июля 1862 года река Чарвел в Оксфорде была, конечно, куда более подходящим местом для прогулки на лодке, чем Потомак или Миссисипи. В тот день его преподобие и маленькие барышни Лидделл отплыли на две мили вверх по течению, до самого Годстоу, на берегу они с удовольствием попили чаю и принялись слушать Приключения Алисы в Подземелье. Далека от них была война в Америке в тот жаркий летний день, и еще дальше первая мировая война, во время которой полвека спустя, в одном и том же бою, во Фландрии, погибли два сына Алисы Лидделл.
Имя оксфордского математика было Чарлз Лутвидж Доджсон. Был он душой этого маленького общества. Он вообще умел занимать людей, с которыми бывал дружен. В 1843 году, когда ему исполнилось одиннадцать лет, он построил у себя в саду игрушечную железную дорогу — одну из первых в истории. На ней было несколько станций, снабженных буфетами, а с пассажиров требовали билеты. Умел он показывать самые настоящие фокусы. Однажды построил кукольный театр, для которого сам делал марионеток, сам писал пьесы и сам их разыгрывал. Как-то раз, чтобы развеять скуку зимнего дня, он построил в снегу лабиринт — просто всем лабиринтам лабиринт, такой он был запутанный. Вообще распутывать загадки было его страстью, и такой же страстью, естественно, стала для него математика. По той же причине он увлекся фотографией, а в то время любителей-фотографов было так же мало, как теперь любителей-авиаторов, или даже еще меньше. И так же страстно он любил детей, особенно девочек. Он любил их с нежностью, которую часто можно встретить в закоренелых холостяках, но он к тому же обладал даром, который очень редок среди холостяков и которым даже не всякий отец может похвастаться, — он умел доставлять детям удовольствие.
Но мистер Доджсон был не только хорошим математиком и рассказчиком интересных историй. Он написал несколько юмористических стихотворений, которые с успехом были напечатаны. Ему, однако, не хотелось, чтобы эти два его лица — математика и сочинителя — путались. Поэтому он придумал себе псевдоним. Сначала он взял фамилию Дэрс — по названию местечка Дэрсбери в графстве Чешир, где он родился. Потом переменил в своем имени Чарлз Лутвидж порядок букв и получил Эдгар Кутвеллис, а потом Эдгар У. X. Вестхилл; затем он переделал на латинский лад Чарлза в Каролуса, а Лутвиджа в Лудовикуса, переставил их местами, одно из этих имен опять перевел, и получился Луис Кэрролл, красоты ради превратившийся в Льюиса Кэрролла.
