- А может, я вернусь наверх и буду сидеть сложа руки. Как ты узнаешь, работаю я или нет?
- Никак, Билл.
- Может, я там буду сидеть и отрывать марки от двадцатипятидолларового рулона. На каждой - гребаные звезды и полосы.
- Как хочешь, только оставайся у себя. Я хочу, чтобы ты сидел в своей комнате, за столом.
- Я тебе скажу, кто ты такой, - сказал Билл.
Скотт, упорно не оборачиваясь, взял полотенце и вытер руки. Повесил полотенце назад на пластмассовый крючок и стал ждать.
Брита подошла к кабинету Билла. Дверь была распахнута. Брита заглянула внутрь. Помедлив, тихо постучалась, хотя комната явно была пуста. Брита притаилась в ожидании. Потом перешагнула порог, внимательно рассматривая совершенно обыкновенные вещи; словно старалась запомнить все детали, упущенные фотоаппаратом: расположение предметов, принцип расстановки справочников на полках, количество карандашей в банке из-под джема. Словно примечала для потомков, старалась с маниакальной точностью зафиксировать в памяти, что именно лежит у него на столе, чьи лица на фото под стеклом, все те мелочи, которые кажутся нам драгоценным ключом к разгадке человека.
На самом деле Брита заглянула сюда всего лишь за куревом. Отыскав взглядом пачку, скакнула к столу, вытащила одну сигарету. Лестница заскрипела под чьими-то шагами. Брита нашла спички, закурила и, когда в дверях возник Билл, сказала: "Спасибо!", отсалютовав сигаретой.
- Я думал, вы наверняка уже уехали, - сказал он.
- Разве вы не знаете регламента? Мы ждем дотемна. Потом двинемся по проселкам и бездорожью, шарахаясь от указателей, - а то вдруг я догадаюсь, где проезжаем.
- Скотт над этим по нескольку недель думает.
- Его маршрутом ехать вдвое дольше.
- Я бы вам посоветовал проявить такт - похвалить этот хитрый лабиринт.
- Попытаюсь. Ну хорошо, не хочу отрывать вас от работы, увидимся за ранним ужином, если это предусмотрено программой.
Билл убрал со скамьи у окна ворох бумаг, но потом словно бы забыл, что собирался присесть; так и остался стоять, прижав к груди листы.
- Я чего-то наговорил, да?
- В основном о своей работе.
- Изголодался по сочувствию. Я и теперь хочу много чего сказать, а не выходит. Забыл обычный язык - только за обедом невнятно мычу, когда хочу попросить соли.
- Соль вам употреблять вредно.
- Мне шестьдесят три, и это очень больно.
- Я до шестидесяти не доживу. Чувствую, что- то зреет, почти вижу. Медленное, изнуряющее, страшное, затаилось в глубоких недрах тела. Я уже много лет знаю.
- У страха свой эгоизм, правда?
- Я ужас что мелю? - спросила она.
- Возможно, слегка хвастаетесь.
- А вы что хотите сказать, если все-таки вспомните слова?
- Попросить вас: приезжайте еще разок, когда захотите. Или дайте свой адрес. Или останьтесь и поговорите со мной.
- Мне-то говорить легко. Но в вашем доме разговоры не такое уж простое дело. Мне кажется, здесь все настолько всерьез, что некоторые темы затрагивать опасно. Кроме того, теперь между нами нет фотоаппарата, нет буфера. А это все меняет, согласны? Скотт сказал: "В шесть тридцать".
- Стало быть, в шесть тридцать.
- Он рассказал, как вас нашел.
- В первые тридцать минут я был готов ему голову проломить. Но он быстро втерся в доверие. Самоучкой освоил массу профессий и хитростей. Мы разговариваем и спорим без передышки. Благодаря ему я вижу вещи с разных сторон.
- И Карен.
- Скотт говорит, я ее выдумал. А на самом деле это он ее достал, точно кролика из шляпы. Иногда меня от нее оторопь берет. Ей хватает пяти слов, чтобы напугать меня и тут же очаровать. В том, что касается людей, она жутко умная. Насквозь нас видит. Смотрит телевизор - и заранее знает, кто что скажет. Не только слово в слово произносит - их голосами.
- Она здесь появилась намного позже Скотта?
- Лет этак через пять. Голоса копирует один в один, только диву даешься. Вот какая у нас Карен.
Брита вытянулась в длинной ванне почти во весь рост. Было слышно, как прямо под окном колют дрова. Вокруг клубился пар. Сначала треск вонзаемого в дерево топора, затем тихий стук поленьев об землю. Брита чувствовала, как воровато вползает в ее сердце смутная слабая тоска. Странно, с чего бы? После одной из важнейших съемок последнего времени - и вдруг тоска? Правда, она уже перестала разделять съемки на важные и не очень, почти утеряла интерес к карьере. Какая там карьера, только писатели - отсюда и до самого Китая - горбатятся над своими рукописями. Доход невелик, упоминания в прессе редки. Портреты большинства писателей останутся лежать в столе, другие же появятся лишь в захудалых журналах и справочниках. С маниакальным упорством мотаешься по свету, фотографируя безвестных, непереведенных, неприступных, подозреваемых в политической неблагонадежности, уходящих от погони, поневоле замолкших. И потому, когда писатель ранга Билла соглашается ей позировать, это все равно что верительная грамота, аккредитация высшей категории. Тогда откуда странное ощущение, будто поскользнулась и куда- то сползаешь? Брита подлила в ванну горячей воды. Она знала: он там, под окном, пыхтит, помогает себе пением. Треск - и тихий стук. Соблюдай дистанцию. Он словно на шатком мосту, на грани. Теперь вода идеальная, почти нестерпимо горячая. Почувствовав, как выступает на лице пот, Брита погрузилась глубже. Для того, наверное, фотосессия и обставляется такими церемониями. Пар до потолка. Жар пробирает до костей, отупляет, давит на сердце. Она знала, как он силен, - видно по рукам и пояснице, по плотному, будто у докера, сложению. Она взяла полотенце, промокнула с лица пот; спустя еще некоторое время вылезла из ванны, протерла полотенцем на запотевшем стекле, на уровне глаз, окошечко. Как ей соблюдать дистанцию после того, как съемка закончена? Они работали вместе, и потому теперь ей немножко больно. Билл кидает наколотые дрова в сторону поленницы, прижавшейся под обвисшим тентом к стене дома. "Уведомление о моей смерти". Пока она стояла у окна и смотрела вниз, ей пришлось несколько раз протирать стекло.
Билл поднял бокал.
- Сегодня я чувствую себя здесь как дома. Всё на месте, правда? Ощущение завершенности и новых горизонтов. В чем причина, мы все знаем. Выпьем же за гостей и за то, что они значат для цивилизации.
Выпил; закашлялся.
Сказал:
- "Гостить" - "угостить". Интересное созвучие. Этимология - занятная штука. Слова соединяются, перемешиваются, обмениваются чем-то. Точно группы людей, которые этими словами обозначаются. Гости угощают нас новыми идеями, принесенными из внешнего мира.
Скотт сидел напротив Бриты и обращался к ней, даже когда его реплики адресовались Биллу.
- Не думаю, что она считает себя гостьей в подлинном смысле слова. Она приехала работать.
- Странная работка, черт подери. Верх донкихотства. Но, кажется, я ею восхищаюсь.
- Ты ею восхищаешься потому, что она упорно занимается своим неблагодарным делом. Ее работа - служение. Именно то, к чему я тебя все время призываю. Спрячь книгу подальше. Сделай из нее фундамент. Используй ее, чтобы очертить мысль, принцип.
- Какой принцип? - спросила Брита.
- Молчание - красноречие нашей эпохи. Утаить свое произведение от публики - единственный способ воздействовать на нее.
- Барашек очень вкусный, - сказал Билл.
С кухни вернулась Карен, неся доску с нарезанным хлебом.
Скотт смотрел на Бриту.
- Романы выходят каждый день, поток банальностей не иссякает. Но если автор придержит книгу при себе… Если оставит в машинописи, если позволит ей впитывать тепло и свет. Именно так возобновляется патент на внимание широкой публики. Пусть книга и писатель будут неразделимы.
- Вы меня извините, но это была бы гнусность, - сказала Брита.
- Он знает, что я прав. Он раздражается не когда я с ним спорю, а когда я с ним соглашаюсь. Когда я тяну за леску, и его скромные желания, приплясывая, всплывают из глубин.
Под свой стул, у задней правой ножки, Билл загодя поставил полную бутылку ирландского виски. Теперь он достал ее, вновь наполнил свой бокал.
И произнес:
- Для ужина нам нужна тема. Сегодня нас чет веро. Четыре - первый квадрат. Дважды два. Просто, как дважды два. Но одновременно нас округлили, наш круг замкнулся. Три плюс один. И так совпало, что на дворе середина апреля, месяца номер четыре.
- Нас едва не стало пять, - сказал Скотт. - Вчера какая-то женщина пыталась отдать мне ребенка. Вытащила из-за пазухи. Маленького, нескольких часов от роду.
Он пристально смотрел на Бриту.
- Почему ты его не взял? - спросила Карен.
- Потому что шел встречаться с Бритой в отель,
куда с младенцами не пускают. У каждой двери младенцедетектор. Младенцев гонят в три шеи.
- Мы могли бы его куда-нибудь пристроить, даже если бы не оставили у себя. Зря ты не взял. Как ты мог его не взять?
