– Я больше не вернусь, Капа, – глухо пробормотал я, так и не обернувшись.
Она не ответила…
Я изо всей силы ударял по клавишам. Раз, два, три.
Полузакрытые глаза Кипы. Четыре, пять, шесть. Ее лицо, дорогое когда-то. Лицо, которое я ни раз осыпал горячими поцелуями. Теперь мертвенно бледное. Семь, восемь, девять. Господи, я же ее любил.
Господи, хватит. Остановись, Паганини. Нет. Девять, десять, одинадцать. Нет. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Нет, какое-то странное желание бить. И невозможно удержаться. Какое-то пьянящее сладостное чувство, как и в любви. Унижать, топтать, ненавидеть. Остановись Паганини!
– Остановись, Паганини? – громко приказал мне учитель.
И только тогда я оторвал свои руки от клавишей. Они горели. Они болели. Они пошли красными пятнами от ударов.
Учитель сидел нахмурившись. Сцепив перед собой тонкие, почти прозрачные пальцы.
– Да, возможно, Паганини. Это лучше равнодушия. Музыку можно делать злостью, делать ненавистью. Как ни странно, но иногда она выходит более красивой. Чем музыка от любви. Но запомни, Паганини. Эта злость, эта ненависть она не от сердца музыканта. Она от минутной слабости человека, минутного бессилия. Она временна. И на ее место обязательно вновь придет любовь. Сердце музыканта должно быть всегда открытым. Всегда любящим, Паганини. Честным и чистым. Иначе он никогда не создаст хорошую музыку. Никогда. Да, Паганини. Музыку можно рождать этими минутными порывами злости, но исполнять ее злостью ты не имеешь права. Звуки – это удары сердца музыканта. Со злым сердцем нечего делать за роялем. Злым сердцем можно только совершать преступления. Ты понял меня, мой мальчик?
Я уткнулся лицом в горячие руки учителя.
– Мне так тяжело учитель.
– Я знаю. Но это никогда не должно служить поводом для ненависти.
– Я понимаю, учитель.
– Ты обязательно выиграешь этот конкурс, мой мальчик. Ты прославишься на весь мир. У тебя хорошее сердце, я знаю. У тебя сердце настоящего музыканта…
А вечером я пригласил Вику в ресторан. Я не забыл, как она поддержала меня в трудную минуту. И мне захотелось отплатить ей дружеским вниманием. Вика страшно обрадовалась моему приглашению. И тут же согласилась. Мы удивительно не подходили друг другу. Ярко накрашенная красавица Вика в меховом манто, из под которого вызывающе выглядывало серебристое платье. И я, небритый, неутюженый, небрежный, далеко не красавец в потрепанном пальто, напоминающий скорее бродягу, чем музыканта. Мы до смешного не подходили друг другу, когда я, пытаясь быть галантным, брал Вику под руку, глядя на нее снизу вверх и что-то горячо шептал.
Мы появились на пороге ресторана и сразу же привлекли своим видом. Но мы гордо прошествовали вдоль зала. И Викины огромные каблуки при этом демонстративно постукивали.
– А ты, Паганини, зря время не теряешь, – услышали мы за своей спиной. И оглянулись.
За столиком у окна сидел Влад. Его глаза пьяно блестели. И в своих руках он крепко сжимал бокал, словно боясь уронить. А рядом с ним сидел совершенно трезвый Гришка и сочувственно пялился на Влада. Перед его носом стоял так и нетронутый бокал вина.
Мы с Викой устроились рядом с ними. Все мы впервые посетили этот ресторанчик. И не могли знать тогда, что через каких-то жалких семнадцать лет каждое воскресенье мы будем тут собираться. Уже мало радуясь друг другу. И все реже находя общие темы для разговора. Словно самой судьбой загнанные в этот ресторанчик, в самый угол, за маленький столик у окна. И уже не находя сил не пытаясь их найти, чтобы вырваться из этих скучных воскресных вечеров. Вечеров по привычке. Но этого мы еще не знали…
– А ты, Паганини, зря время не теряешь, – громко повторил Влад. И чокнулся со мной бокалом. И залпом выпил.
– А я, Влад, честно говоря, думал, что ты уже давно купаешься в Красном море рядом с очаровательной русалочкой.
– Все к черту! – И Влад громко стукнул кулаком по столу.
– Влад, успокойся, – попытался утихомирить его Гришка.
Но он не успокаивался.
– Представляешь, Паганини. Все блеф! Все – полная чушь! Все – ерунда! Представляешь! Не было никакой русалки, – Влад покачнулся на стуле.
– Воображение аборигенов? – я на всякий случай уцепился за спинку Владового стула.
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, Паганини. Всего лишь – красота мира, красота лунной ночи. Красота света. А рыба, действительно, симпатичная. Чешуя, как золото. И морда вытянутая. И глаза круглые…
Я все еще не понимал. Гришка пришел на помощь.
– Понимаешь, Паганини. Свет луны и огни плывущих кораблей создают иногда особый световой эффект. При особом ракурсе. Эта рыба… Как она называется, Влад?
Ах, да! Прыгунья! Так вот… Она очень высоко прыгает над водой, отсюда ее название. И в искусственно созданном световом поле создается иллюзия ее удивительной, почти божественной красоты.
Влад пьяно усмехнулся. В его глазах скопились пьяные слезы.
– Ничего в мире нет, старики. Ничего. Весь мир – пустота. Весь мир заполнен ложью, иллюзиями, изменами и предательством. Ничего нет, – и он закрыл лицо руками. И покачнулся. – А я ее уже видал. Вы не верите, старики? – и он поднял красное, опухшее лицо. – Золотая чешуя, длинные волосы и лицо – ангела. Неужели это всего лишь мираж? Всего лишь обман зрения? И почему кроме миража и иллюзий в мире ничего не остается? Господи! Я так не хочу! – и он со всей силы ударил кулаком по столу.
Вика перехватила его руку.
– Влад, ну успокойся, Влад. Если твое воображение способно создать такой образ… Поверь Влад. Это уже не мало. Это уже не пустота.
Но Влад ее не слушал. Он бессмысленно качал головой.
И наполнял свой мгновенно пустеющий бокал.
– Его нужно увести, – мрачно сказал я.
Гришка кивнул.
– Я уведу его. Не беспокойтесь, – и он наклонился к Владу.
И что-то горячо зашептал ему на ухо. Что-то доказывал. В чем-то убеждал.
Мы с Викой молча направились к выходу. Вечер был явно испорчен.
– Странно, – уже на улице сказала мне Вика. – Я всегда была уверена, что Влад реалист. И любитель всего лишь игры слов, но не игры воображения.
Я промолчал. И, в сущности, согласился, что мы совсем мало знали Влада, этого весельчака и балагура. Этого беспардонного покорителя женских сердец. Сердце женщины-ангела ему покорить так и не удалось. Потому что сердца женщины-ангела просто нет…
Мои мысли перебил чей-то взгляд. Это был взгляд в спину. Я сразу же почувствовал, как он впился в меня… Любопытный и злой. И я резко оглянулся. Рыжее лохматое существо мгновенно юркнуло в подворотню.
Но я успел заметить эти янтарные камешки, стреляющие в меня ненавистью и презрением. Капа. Это было выше моих сил. Она следит за мной. Она идет по моему следу. Только она на это способна! И я со всей силы прижал Вику к себе. И стал плести ей на ухо какую-то приторную чушь. Вика удивленно на меня смотрела. И оглянулась.
– Ты что, Паганини?
– Иди, Вика. Иди и не оглядывайся! А лучше всего обвей мою шею руками!
Вика рассмеялась. И с удовольствием последовала моему совету. Что ж. Теперь мы гораздо больше походили на влюбленную парочку.
– Неужели она додумалась до этого? – продолжала веселиться Вика.
– Она додумается до чего хочешь. Поверь моему горькому опыту. И я не удивлюсь, если ты скоро зачитаешь речь над гробом безвременно погибшего товарища.
– Ну, от руки возлюбленной не каждый день погибают, Паганини. Считай, что тебе повезло.
– Пусть повезет кому-нибудь другому. С меня хватит!
– А по-моему, Паганини, ты не ценишь своего счастья, – почти серьезно сказала она, когда мы подошли к дому.
И я вновь резко оглянулся. И мигом бросился за угол дома. Но было уже поздно, беленькие полукеды мелькнули так далеко, что гнаться за ними я не решился. Тем более, я честно признался себе, что соревноваться в беге с Капой не имеет смысла.
Гришка сиял от счастья. Он даже похудел за последнее время. И даже несколько морщин появилось на его похудевшем лице. Но они удивительно ему шли. Делали Гришку старше и солиднее. Сегодня вечером состоится открытие моста по первому Гришкиному проекту. И Гришка страшно волновался. И его круглые очки время от времени падали на пол. Я дружески хлопнул Гришку по плечу.
– Не переживай, старик. Главное – чтобы первый пешеход не провалился.
– К тому же – первый блин всегда комом. И у всех, – поддержал мои успокоительные речи Влад.
– Вам хорошо говорить, – вздыхал Гришка. – А от этого зависит моя судьба, если хотите.
– Твоя судьба – в твоих руках, – хохотнул Влад. И мы, схватив Гришку под руки, потащили на торжественное открытие. Гришка упрямо брыкался в наших руках. И бормотал:
– Еще рано! Ну, погодите же вы, дураки!
И мы почти силой затащили Гришку на место его первого творения. Там уже собралось порядком народа. И мы с трудом протиснули толстого Гришку через толпу. И стали с ним рядом. Перед розовой перевязанной лентой. У меня перехватило дух. И я признался себе, что не до конца верил Гришке, когда он красочно описывал свои фантастические проекты. Но этот мост превзошел все Гришкины фантастические описания.
