Ознакомительная версия.
Только не подумайте, что Кутузов грезил писательством, ни в коем случае! Все поэты мира были его враги. Прозаики тоже, а драматурги вызывали удушье. Переводчикам он относительно прощал: их ошибки особенно заметны, очевидны, а
увлёкшись сравнительным анализом переводов Библии, тут уж он порезвился на славу. Кутузов вообще мог бы, знаете, много порассказать вам про эту книгу. Перепутали Адаму "ребро" с "другой стороной"!
Бедствие накатило, когда никто не захотел слушать именно то, что он хотел бы порассказать. Статьи на библейские темы не публиковались за отсутствием научной потребности, переводами Библии никто не заинтересовался, поскольку верующие воспринимают её текст буквально и как догму, а неверующим это всё безразлично; журнальные редакторы всё чаще про синонимию просили, а особенно про жанры, диффузия которых в конце ХХ века засмущала ортодоксов чистоты. Словом, вдруг он споткнулся на неожиданном и немыслимом. А мыслить - первейшая обязанность мужского мозга. И Кутузов попытался осмыслить. На чём и погорел.
Роковой шаг: он купил одну потёртую Библию в дом. Занёс её в семейство своих книг, отчего та часть фамилии, что была уже немолодой матерью его сына, очень
широко распахнула глаза днём и безо всякого привычного повода. Кутузов почему-то занервничал, увидев эти расширенные зрачки, порозовевшие белки, уйму гусиных лапок. Он промолчал, хотя мог бы спросить; а надо, надо было спросить.
Казалось, после сорока он утратил чувствительность к полутонам жизни, но бурно, в геометрической прогрессии возрастил чувствительность к оттенкам текстов. За
всё приходится платить. Хотя точный перевод - нота бене! - иной: ничто не даётся даром.
Потом сынишка, бойко читавший, добрался до полки или взял со стола, не уследили, полистал и - пропал. С той поры Кутузов на все вопросы, включая "Ты помыл руки перед едой?" получал от мальчика библейскую цитату. Однажды отец не выдержал и
крепко стукнул сына "за издевательство". От подзатыльника они перешли к военному положению, а мать затихла в тяжёлом нейтралитете.
У всякого Федорки свои отговорки. Утопили щуку, да зубы остались. Что ни дальше, то лучше, а не наплачешься. Пропал, как капустный червь. Хоть матушку репку пой
Магиандру не понравилось, просто не понравилось, что за рулём - блондинка. Всем известно, какие они за рулём.
Но что пассажиром у неё отец и лицо его светится молодостью - потрясло юношу до возмущения.
Подумав о чувствах матери, если она узнает, сын затрепетал и принялся выдумывать превентивные легенды. Удивлённый неподатливостью материала, он не сумел выбрать авторскую позицию, замешкался и откуда-то выхватил адвокатский ход: мало ли почему сумасшедший коллекционер Библий катается на двухместных игрушках с девушками! Может, блондинка владеет особо драгоценным экземпляром и хочет заработать.
Но в доме сейчас мало денег, а в долг отец не покупает. Следовательно, девушка не владеет экземпляром. А лицо Кутузова сияло, как полная луна. Следовательно, он рад: у него никогда не светилось так.
Пораскинув, умный добрый мальчик выкинул из головы все неприличные домыслы, чихнув им - досужие! Машинально пошёл в ту сторону, куда понеслась машина. Навстречу шла женщина.
Магиандр не заметил меня, пришлось окликнуть:
- Магиандрик! Опять письмо принёс?
- Да, ой, здравствуйте, там, у вахтёра… я хотел сказать, что не надо. Вот. Ух, как хорошо, что я вас тут встретил. Как вы узнали, что это я?
Не буду же я ребёнку рассказывать, что по голосу вижу брови, доход, образование, семейное положение, а по тексту - рост, вес, цвет, возраст и группу крови.
- Пойдём в кафе, чаю попьём, у меня есть полчаса, - позвала я.
- Пойдём, но у меня…
- У меня есть. Пока не всё отняли.
- А кто?
- Сядем - расскажу. Может, и ты на что сгодишься.
Я рассказала мальчику, что пришла беда - отворяй ворота. И мне пишут анонимки на
тему не в свои сани не садись. И в стране расширяется прослойка блюстителей веры, мирян, возложивших на себя непосильную ношу - всех построить. А начали с меня, недостойной.
- А вы что - атеистка? - один раз перебил меня Магиандр, оторопев.
- Боже сохрани, я даже крещена в тридцать лет. Сознательно, сама, по любви, влечению, убеждению, словом, как надо, так и крещена. Это у них, оголтелых, рудименты чешутся.
Повесть моя о редакционных буднях огорчила ребёнка не на шутку. Он полагал, что в окрестности храма правды все святые. Почему он так полагал!..
- Давайте найдём анонимщиков, - загорелся Магиандр. - Покажем их гнусную сущность, как говорил папа.
- Давай. Заодно развеемся, расшевелимся, а то страшно. Будто гидра ползёт прямо из-под пола, а у меня нет гидрокостюма.
Магиандр улыбнулся, а можно было и посмеяться. Устал. И вдруг, помычав, помотав головой, покусав пальцы, подробно обрисовал положение в семье: горе отца, смятение матери, изувечение драгоценной книги, саднящие воспоминания о новосибирском докладе, общий упадок.
- А что за рудименты у них чешутся? - уточнил он по окончании.
- Тотальное - оно удобное. На миру и смерть красна. Кто не с нами, тот против нас. Цитаты любишь? Ну впитывай:
"Вокруг нашей эпохи никогда не исчезнет ореол величия: мы строим коммунизм. В ходе этого великого созидательного процесса формируется новый человек. В нём развиваются и совершенствуются замечательные жизнеутверждающие качества: наслаждение общественно полезным трудом, неутолимая жажда знаний, творчества, сила разума, величие и чистота нравственных свойств, душевная цельность, чувство прекрасного в жизни, в людях, в искусстве, богатство и утончённость всей духовной культуры"
(А.Г. Спиркин. Курс марксистской философии. М.: Мысль, 1964. С. 3.)
- Да это же мой папа! - радостно воскликнул Магиандр и тут же поник, мгновенно сообразив, что радоваться особенно нечему. - Он это цитировал.
- Не грусти. Оно во всех советских понемногу, но у кого-то сей пафос уже вызывает законное чувство стыда, поскольку, помимо дурного вкуса, тут выпирает
гордыня в чистом и совершенном облике. А у кого-то не вызывает никакого стыда, и
чудовищно хочется жить в облаке слов, эмоций, возвышающих тебя не по заслугам, а по имманентности: советский, коммунистический - значит, лучший. Это раньше. Теперь надо искать другое дерево. Нашли.
- Но ведь автор, процитированный, врёт, я чувствую фальшь, я же учу стилистику…
- Разумеется, врёт. Чистота нравственных свойств как жизнеутверждающее качество! Стилистика была хоть куда! Стильная. Чеканка. Живучая, очень живучая… Только бы не я грешный, только бы другие.
- Ой, - вдруг огорчился Магиандр. - А это моя мама…
Я невольно обернулась, но в кафе никого больше не было.
- Вы не поняли, - грустно сказал мальчик. - Её слова, позиция. Я всю жизнь смутно чувствовал, но мама у нас очень молчаливая, однако, знаете, полувзгляд, оговорки, жесты…
- Ладно, Магиандр, давай не будем осуждать родителей, они сами разберутся, а ты лучше скажи, как сам-то дальше? Твои письма горячие, волнуешься ты, понимаю, но как-то надо всё это урегулировать. Мне уже не привыкать: бред и бред. А ты молодой, талантливый, я читала твои басенки.
- Не знаю. Подумаю, почувствую, к батюшке в храм схожу…
Мы расстались почти друзьями. Я побежала на всё ещё любимую работу, а Магиандр пошёл к батюшке, погружённый в тягостные думы. Наверное, о стилистике времён и лексике греховности.
Взяло кота поперёк живота. Не стерпела душа - на простор пошла. От своей тени не уйдёшь. Хлеб за брюхом не ходит
Аня мчала мерсик по Кутузовскому проспекту. Профессор, по жизни бесстрастный пешеход, любознательно вглядывался в город из подвижного оконного ракурса и ощущал мировоззренческую разницу. Правду говорят: единожды промчался по осевой,
с мигалкой на крыше, - всё, другой человек. Кто сел к блондинке в мерседес, тот… но такой приметы пока нет. Или есть?
Промелькнула подворотня, близ которой он провёл первый раунд одаривания прохожей дамы, в день потешного замысла рассовать по людям их любимые ложные ценности, раздать котят в добрые руки. Не даются добрые руки. Своих котят полно…
Теперь, окрылённый духом спасательства своей любимой, он захотел подвига. Возжаждал. Взалкал. Сильно.
Он проникся полумистическим интересом: могут ли эти самовральные двуногие механизмы сложиться полями, высокой волной поднять энергию вековечного заблуждения - и выдать ему человеческое чудо? Пусть откроется форточка, и
карлсон осыплет голову коллекционера тремя тысячами евро на реставрацию краденой Библии, умученной на профессоровой кухне пошлой дурой с точечными глазками!
Вихри времени! Мхи, кораллы неизвестного наросли на людях, пока он мирно копал жанры, стилистику, любовался удавом, разбрасывающим буквы. Надо же: вспомнив удава, вмиг увидел его; толстая строка, выползающая из закромов сознания,
Ознакомительная версия.
