Может у вас все сложится.
А у вас не сложилось?
Не знаю…
Настя отвернулась к иллюминатору и сказала тихо, едва слышно:
Мужчина не может так отвечать… Это женщина может не знать. А мужчина должен знать.
А вы, я вижу, сильная.
Сибирский характер… А вы обиделись? Простите, я не хотела.
No offence mended.
Вы не забыли в Якутии ваш английский?
Хорошая школа в Питере была…
В иллюминаторе, бросая на нервно дрожащий дюраль крыла свой белесый отблеск из неживого серебра – плыла луна. Глаза Насти прикрыты полуопущенными ресницами. И только веселый кустик светло-соломенных волос на ее макушке, нарушал почти что сбывшуюся гармонию, где ко всем словам подходило прилагательное "грустный"… и разговор, и полет, и вечер… то есть ночь.
А я в обычную школу ходила…
Не верю.
Почему?
Потому что вы такая необычная…
А почему вы про кимберлит спросили?
Да так… .
Настя вдруг дотронулась кончиками своих прозрачных пальчиков его руки. И тут же отдернула.
– Гена, вы сейчас БАМ строите, а жить потом планируете в Ленинграде?
Я очень жалею, что я не гвардейский офицер…
Что вы говорите? Вы бы тогда взяли меня на содержание?
Я и правда чепуху говорю…
Вы уклонились от ответа…
Про Ленинград?
Да.
Не знаю. У нас большинство ребят просто заработать приехали. На квартиру кооперативную, на машину, вы же знаете, нам эти талоны на внеочередное приобретение дают.
Знаю, только зачем вам в Улан-Уде "жигули"?
Я снова жалею, что не штаб-ротмистр лейб-гвардии…
Да ну?
Вы сами сказали, что редко, но гвардейцы женились на балеринах.
Им тогда приходилось бросать карьеру, свет отворачивался от них.
Это не помеха…
Ваша уверенность от незнания, что для них значила потеря военной карьеры.
Я знаю.
Что?
Я знаю, что такое любовь и честь.
Я боюсь вас обидеть…
Говорите, Настя!
Мне кажется, что вы пошлите…
Но это невозможно.
Почему?
Потому что я знаю о чем говорю…
Вы?
Когда самолет стал пробивать рыхлое покрывало облаков, нависшее над Питером.
Когда в зареве электрического света стали угадываться неожиданно близкие пестрящие ранними такси шоссейные дороги средней рогатки и Московского проспекта.
Когда наглядная геометрия кварталов Дачного стала проноситься под мокрым от таящего снега крылом, она взяла его руку и крепко сжала. И они не отпускали рук всю дорогу до Настиного общежития, куда он привез ее в теплом пахнущим Питером такси. В машине на заднем сиденье они целовались. Ее губы были необычайно мягкими и душистыми. Она слегка постанывала, когда он закусывал ее язык или нежно проводил своими шершавыми губами по ее шее и за благоухающим ушком. Он целовал ее, а она говорила одно слово: "Да".
Таксист терпеливо ждал, понимая, что здесь клиент не отделается зелененьким "троячком" или синенькой "пятерочкой".
Пойдем ко мне, – сказала Настя, – в моей комнате никого нет, соседки только послезавтра вернутся.
Прости, – ответил Гена, – прости, не могу.
Молитва Гены Сайнова:
Боже, прости мне мою слабость!
Боже, засуши во мне мою любовь к Алле, как ты засушил смоковницу, не давшую тебе плода, и не накормившую тебя.
Ночной полет.
В ночь с двадцатого на двадцать первое января тысяча девятьсот сорок четвертого года сбив три "ланкастера", майор Витгенштейн, наконец обошел по числу побед майора Лента и вышел на первое место среди асов ночной истребительной авиации.
Однако этот полет чуть было не стал для князя "цу" его последним.
Радиооператор Витгенштейна Фридрих Остхеймер вспоминает:
"В полдень 20 января Курт Матцулейт и я подошли к стоянке, где находился наш Ju-88.
Мы отвечали за готовность самолета к вылету. Работа Курта состояла в том, чтобы подготовить оба двигателя. Он запустил их, опробовал на максимальных оборотах, проверил давление топлива и масла. Проверка бензобаков тоже была частью его работы, и они должны были быть заполненными доверху. Моей работой была проверка всей радионавигационной аппаратуры, и естественно, я должен был убедиться в том, что радиолокатор нашего истребителя работает как часы. Ремонтировать локатор в полете было бессмысленной затеей. Единственно, что я мог сделать в воздухе, случись какая неполадка – это сменить плавкие предохранители.
По разным причинам, мы не размещались вместе с другими экипажами гешвадера, и поэтому узнавать прогноз погоды на ночь, приходилось самостоятельно. Прогноз на ночь с двадцатого на двадцать первое был не очень хорошим. Над Англией был сектор холодного воздуха, который предполагал редкую облачность и хорошую видимость. В тоже самое время над Германией и Голландией был сектор теплого воздуха с низкой облачностью и ограниченной видимостью. Это была идеальная погода для английских бомбардировщиков. Уже несколько месяцев Ройал Айр Форс имели радары, способные путем отражения радиоволн от поверхности земли определять цели для бомбометания. Таким образом, чем хуже метеоусловия были для нас, тем лучше они были для противника.
Три старших унтер-офицера из наземного персонала и мы с Матцулейтом в тесной будке, что была рядом с ангаром, пережидали дождь со снегом. Внутри было тепло.
Разморившись от теплой печки мы меньше всего хотели получить приказ на вылет. Но рядом в ангаре стоял наш "юнкерс" до верху заправленный тремя с половиной тоннами бензина и с полным боекомплектом снарядов. Все его рули, элероны и закрылки были тщательно проверены и отполированы.
Было еще не очень поздно, когда огромная радиолокационная станция раннего оповещения "Вассерман", размещенная на островах в Северном море, засекла первые эшелоны самолетов противника. С командного пункта тут же поступил приказ занять места в кабинах самолетов. Я и Матцулейт полезли в самолет. Майор же Витгенштейн, до последнего момента оставался на командном пункте, чтобы быть в курсе воздушной обстановки. Оттуда он позвонил нам, сообщив, что вылет состоится с минуты на минуту. Мы подсоединили к стартеру передвижные аккумуляторы и выкатили машину из ангара.
Как только стало окончательно ясно, что англичане уже находятся над морем и приближаются к Голландскому побережью, Витгенштейн вскочил в штабной автомобиль и поперек летного поля помчался к своему самолету. Механики помогли ему натянуть комбинезон и князь быстро вкарабкался в машину.
Первым его приказом на борту было: "Взлетаем!" Я связался с руководителем полетов, и как только с башни поступило разрешение, Витгенштейн дал моторам полный газ. Мы промчались вдоль тусклых огней взлетной полосы и секунды спустя растворились в темноте ночного неба.
Набирая высоту, мы взяли курс на Гельголанд. Где то над Северным морем наши с подлетавшими англичанами курсы должны были пересечься. Вокруг была абсолютная темнота, и только фосфоресцирующие приборы проливали в кабине скудный свет.
Полет проходил исключительно вслепую. Я получал подтверждение наших координат от наземных служб наблюдения, и по внутренней связи передавал эти данные майору Витгенштейну, который корректировал курс самолета.
Над Северным морем погода улучшилась. Теперь сплошной облачности не было. На небе стало возможным наблюдать звезды. А в пяти тысячах метров внизу мы смогли наблюдать морскую зыбь. Мы стали набирать высоту, и поднявшись до семи тысяч метров приготовились встретить первых англичан. Я щелкнул включателем локатора и включил экран. Мы были на достаточно большой высоте, чтобы с помощью радиолокационной станции обнаружить англичан задолго до прямого визуального контакта. Внезапно справа небо осветилось лучами прожекторов. Стало ясно, что там, на побережье наши зенитчики уже ведут бой с английскими бомбардировщиками.
Витгенштейн заложил правый вираж, и мы понеслись навстречу врагу. Наконец на экране локатора появилась первая цель. Прямо по курсу в шести километрах. Я сообщил об этом Витгенштейну.
Напряжение в кабине возрастало. До английского бомбардировщика уже оставалась только тысяча метров. Англичане ничего не подозревали о подстерегавшей их опасности. И вот, мы уже позади и чуть ниже англичанина. Это был "ланкастер", подобно огромной крестообразной тени, висящий почти прямо над нами. Нервы были напряжены до предела. Бортинженер взвел затворы пушек и включил свой прицел.
Витгенштейн сблизился с "ланкастером" на дистанцию пятидесяти метров и уровнял скорости наших самолетов. Как только Витгенштейн в своем прицеле увидел то место, где на правом крыле между двумя двигателями находились топливные баки, он нажал на гашетку "шрагемюзик". Трассеры потянулись к крылу "ланкастера" и мгновение спустя, все крыло и оба правых двигателя охватило страшное пламя. Пилот "ланкастера" бросил свою машину в правый вираж, и чуть было не задел наш самолет.
Витгенштейну с большим трудом удалось увернуться от столкновения. Мы еще три минуты наблюдали за тем, как по большой дуге, охваченный пламенем четырехмоторный бомбардировщик падал на землю… Наконец, Мацулейт доложил о времени и месте падения врага. В течение нескольких минут мы летели вне строя англичан, но то здесь, то там видели объятые пламенем падающие бомбардировщики – это были результаты успешных атак наших товарищей. Но вот на моем радаре снова появилась цель. Потом еще одна. Мы выбрали ближнюю к нам, и все повторилось как несколько минут назад. Витгенштейн подошел сзади и снизу и огнем из "шраге мюзик" отстрелил "ланкастеру" правое крыло вместе с обоими двигателями. Бомбардировщик, завертевшись в штопоре, понесся навстречу земле. Судя по всему никто из десяти членов экипажа не смог выбраться из крутящейся и кувыркающейся машины.
