Ознакомительная версия.
Генрих недоверчиво посмотрел на крохотный, дрожащий комочек, который я держала на руках и сухо бросил:
— Благодарен. Вы свободны.
Офицер развернулся и выбежал из дома. Надеясь оттянуть время объяснений, я закрыла за ним дверь, боясь обернуться и начать разговор. Генрих в это время внимательно изучал крохотные ножки.
— Кого ты притащила в мой дом? — холодно, с отвращением спросил он, едва я обернулась.
— Позвольте мальчик останется у нас. Он всего лишь ребенок.
— Это еврейский ребенок? — голос его изменился, он был рассержен.
— Он ребенок! — настаивала я.
Я ожидала, что Генрих рассвирепеет, накинется на нас и заберет у меня мальчика, но он смерил малыша равнодушным взглядом и брезгливо поморщился. А перед тем как вновь скрыться в своем кабинете сказал:
— Пусть он не попадается мне на глаза, Анни…
Я хотела броситься ему на шею и покрыть его хмурое лицо поцелуями.
— Спасибо. — Почти крикнула я ему вслед, вкладывая в это слово всю свою благодарность.
Дверь кабинета с грохотом захлопнулась, а я поспешила в свою комнату. Искупав малыша, я одела его в свою теплую ночную сорочку и усадила в постели. Он оказался довольно очаровательным ребенком.
Оставив его всего на несколько минут, я спустилась на кухню и принесла немного еды. За время моего отсутствия он не пошевелился. Сидел на огромной кровати и испуганно взирал по сторонам, хлопая своими большими, темными словно ночь, глазками.
Я не знала, как его неокрепший организм справится с обычной едой, поэтому постаралась нарезать все на маленькие кусочки. Малыш жадно накинулся на еду, быстро запихивая себе в рот все то, что было на тарелке, и не жуя спешно глотал. Это было дикое зрелище, но я выдержала и не расплакалась. После еды, он практически залпом выпил стакан молока и добродушно улыбнулся, показывая свои почти сгнившие зубки. Я погладила его по голове, и к своему ужасу обнаружила кишащих в его волосах вшей. Почти час, я перебирала его густые волосы, доставая отвратительных насекомых, и безжалостно уничтожая следы их пребывания на маленькой головке. Закончив с этой неприятной процедурой, я уложила малыша на мягкие перины. Укрывая его одеялом, я подарила родительский поцелуй.
— Где твои родители? — спросила я, понимая, что они наверняка остались в гетто.
— Мертвы. — Спокойно ответил мальчик.
— Как тебя зовут?
— Адам.
— Я буду звать тебя, Александр. Ты ведь знаешь почему? — ласково пригладив его душистые после купания и кропотливой очистки волосы, спросила я.
— Я теперь принадлежу тебе?
Я улыбнулась.
— Ты теперь будешь жить в моем доме. Хочешь, я стану твоей новой семьей?
— Хочу. — Сонно ответил мальчик.
— Тогда закрывай глазки и засыпай… пообещай мне, что будешь хорошим мальчиком.
— Буду. — Засыпая ответил малыш.
Он обхватил свой большой палец губками и причмокивая, через несколько секунд забавно засопел.
Я еще посидела рядом с ним, затем погасила свет и вышла. Я с ужасом представляла, что родившийся в стенах гетто, Александр, спал на мягких, чистых перинах, возможно первый раз в жизни.
Генрих сидел в своем кабинете. Как обычно, на столе стояла открытая бутылка бурбона и лежала открытая на середине книга. Но Генрих не читал. Откинувшись на спинку кресла, он о чем-то думал. Когда я вошла, он бросил на меня пустой взгляд.
— Что ты хотела? — сухо спросил он.
Я подошла к нему, опустилась на колени, взяла его за руку и продолжая смотреть прямо в глаза — прижала ее к своим губам.
Он вздрогнул, но не оттолкнул меня.
— Спасибо. — Прошептала я.
Тогда Генрих наклонился, обхватил мою голову, больно сжимая волосы и прижался лбом.
— Будь осторожна Анни, я не всегда смогу помогать тебе… — сказал он, затем грубо отстранил от себя. — Ступай.
Я поднялась и вышла.
Возможна ли в жизни радость, когда денно
и нощно приходится размышлять,
что тебя ожидает смерть.
(Цицерон)
В нашем доме воцарилась обстановка обмана. Мы все вместе создавали иллюзию счастливой жизни, в мире, где бушует война, в доме, где этой войны нет. Александр со временем научился принимать пищу спокойно. Он уже не запихивал себе в рот все подряд, а старательно пережевывал и медленно проглатывал. Он становился человеком. Зверек в нем постепенно исчезал.
С того дня, как в доме появился Александр, я стала замечать что Генрих начал чаще бывать дома. Он с любопытством следил за нами, когда мы играли в саду, или танцевали в гостиной, под аккомпанемент рояля. За роялем сидел Руви, один из наших еврейских служащих. Оказалось, что в недавнем прошлом он был музыкантом.
К моему большому восторгу, со временем Генрих позволил мальчику сидеть с нами за одним столом во время приема пищи. Хотя он и смотрел на ребенка настороженно. Однажды я попросила у него небольшую сумму денег, предназначенную для покупки чистой одежды на Александра. Генрих без эмоций открыл портмоне и протянул мне несколько купюр.
— Пошли Еву. Сама не ходи, это не безопасно. — предупредил он, это были его единственные слова на всю ситуацию и мое желание сделать жизнь Александра лучше.
Ева тайком от своих сторожей, сходила в город, и не без риска для жизни, накупила Александру много новых и красивых вещей. Когда она вернулась, я радовалась наверно больше остальных. Мы одели Александра в чистые одежды, я посмотрела на мальчика и не смогла сдержать слез радости. Он был похож на маленького лорда из моей любимой сказки Александра Грина. Твидовые брючки, белая рубашка, жилетка темно серого цвета и чистые ботиночки, на резиновой подошве. Чистый и опрятный ребенок, теперь казалось, излучал внутреннюю энергию, и только темная грусть, в его огромных глазах, предательски блестела застывшими кристалликами слез.
Чем дальше заходило наше общение с Александром, тем больше я понимала, насколько он смышленый, отважный и умный. Несмотря на все беды, пережитые им в гетто, он часто улыбался, обнимая меня за шею и восторженно шептал, щекоча своим дыханием: «Люблю тебя, Аня». И я любила его. Всем сердцем, всей душой. Любила как самого близкого и родного. Он стал моим ребенком, рожденным другой женщиной.
После того, как Александр поселился в нашем доме, Ева стала относиться ко мне теплее, и каждый раз спешила на помощь, стоило мне только окликнуть ее.
Повязку со звездой, сорванную с одежды Александра, я сожгла в тот самый день, когда он появился в нашем доме. Все наладилось, кроме того, что у Александра не было документов. И при выходе на улицу это могло стать серьезной проблемой. Каждый раз я старалась предупредить Александра, чтобы он никогда не убегал от меня.
Прошла ровно неделя. Неделя спокойной и размеренной жизни, нашей новой семьей. В тот вечер, Генрих как обычно, без стука вошел в мою комнату. Я сидела в кресле, на руках у меня был Александр. Мы читали «Алые паруса», книжку, найденную в библиотеке прежних хозяев нашего особняка. Она была написана на польском, но Александр в свои года уже умел бегло читать знакомые слова, мне оставалось только добавлять или поправлять его по памяти, предполагая по смыслу.
Поймав наши удивленные взгляды, Генрих замешкался, вытянулся на пороге, бросил на мальчика задумчивый взгляд, подошел ко мне и протянул какую-ту бумагу. Не дожидаясь когда я открою ее, он вышел. Его лицо не выражало никаких эмоций. А в моей голове пронеслось множество мыслей. Что он мог принести в наш мирный и спокойный быт? Какую очередную подлость мог задумать? Что следует ожидать от него? Я дрожащими руками развернула бумагу.
Это было свидетельство о рождении Александра, конечно же поддельное. По новым документам, Александр стал чистокровным немцем. Я до сих пор не знаю, хотел ли этим поступком, Генрих обезопасить себя, или вновь проявил свою доброту, которую я все же сумела рассмотреть в его холодном сердце. В ту ночь, я впервые оставила Александра в своей комнате, и пришла ночевать к Генриху.
Прежде я не заходила в его покои. Меня страшила сама мысль, оказаться в обители его сна. Комната выглядела дружелюбно. Темная дубовая мебель, мягкий диван у окна, королевская кровать, у северной стены, и одинокая дверь в гардеробную. Не наступая на пятки, я подошла к кровати. Генрих спал. В бледном свете одинокого ночника, я увидела его суровые черты, не смягченные даже блаженным сном. Я откинула одеяло и осторожно опустилась рядом, положила голову ему на грудь и обняла. Генрих проснулся, но на его лице не отразилось удивления. Он посмотрел на меня, взглядом теплым и тревожным. Осторожно убрал мои волосы с лица и крепко обнял. Эта была первая ночь, которую мы провели вместе. После той ночи, по немому соглашению, я каждый день приходила к нему. Мы лежали молча, крепко обнявшись, и я часто слушала, как бьется его сердце.
Ознакомительная версия.
