Да, так я и сказала. Сейчас я не очень уверена, что в этом есть какой-нибудь смысл… Слушай, тебе не кажется, что здесь немного душно?
Мы сейчас же уйдем, но прежде выслушай меня. Ты говоришь, что для тебя в жизни есть много важных вещей, и я понимаю это. Так бывает со всеми неодномерными людьми — такими, как мы с тобой. Но если мы задумаемся о смысле нашей жизни, то увидим нечто такое, что пронизывает все важное для нас; следовательно, есть что-то основное, главнейшее, являющееся как бы осью нашего поведения, вокруг которой оно вращается в сторону добра или в сторону зла, в положительном или отрицательном направлении. Мне бы хотелось понять, что является таким вот главнейшим, основным для тебя, потому что именно в этом коренятся причины, заставляющие тебя принять то или другое решение в нынешней ситуации. Ты меня понимаешь? И… прости, не перебивай, сейчас говорю я. Именно поэтому я и спросил, за какое убеждение ты, по твоим словам, борешься, или против какого убеждения, по твоим же словам, ты борешься, потому что, если как следует подумать, здесь присутствуют обе возможности: или ты борешься за то, чтобы поддержать это убеждение, или ты борешься за то, чтобы стряхнуть с себя его груз. Однако в любом случае — я возвращаюсь к своему прежнему аргументу — совершенно логично думать, что твое убеждение заключается именно в смысле, в связи, объединяющей все важные для тебя вещи. А если это так, то именно об этом мы сейчас и говорим — вернее, именно об этом ты и хочешь поговорить: о том, что мотивирует твою тревогу и беспокойство, то есть о предложении Армстронга и о том, как оно влияет на твою жизнь.
Уфф! Ты просто убиваешь меня своим талантом. Погоди, дай немного прийти в себя. Интересно, сумею ли я переварить такую дозу когерентности.
Ладно, приходи в себя, а я пока расплачусь за выпитое, и мы покинем душную атмосферу этого заведения. Мы переберемся в какое-нибудь более спокойное место, согласна? Но это не игра. Теперь мы поговорим серьезно… если ты захочешь. А если нет, будем продолжать пить и веселиться. Знаешь, что хорошо в этой стране? Что каждый испанец мечтает иметь свой бар, чтобы остальные — хоть и не вполне ясно, на что они будут жить и где добывать деньги, — заходили к нему выпить. Таким вот образом и поддерживается главная отрасль нашей промышленности: индустрия веселья.
Я настаиваю: ты сказала, что ведешь ужасную борьбу против некоего убеждения. Это сказала ты — не я.
Ну, просто так говорится, за этим не стоит ничего конкретного.
Неправда. Ты проговорилась. Послушай, не играй со мной. Как только дело дошло до настоящего разговора, ты начала пятиться. До сих пор все было изящно, остроумно, талантливо, в общем, просто идеально.
Ты все преувеличиваешь. Моя проблема — что мне делать с семьей.
Ничего подобного. Это только видимость. Давай, наберись храбрости.
Это правда. Это единственное, что выбивает меня из колеи. Я шатаюсь потому, что земля уходит у меня из-под ног.
Тогда беги — убеги оттуда, где ты находишься, и все придет в норму. Это Армстронг раскачал под тобой землю? Тогда все просто: скажи ему «нет», и она перестанет качаться.
Да дело вовсе не в этом!
Разумеется, не в этом, потому я и говорю тебе: ищи. Ищи, в чем оно. Давай.
Черт побери, не дави на меня, не зли меня.
Ты же знаешь, что обманываешь меня, ты это отлично знаешь.
Но о чем ты говоришь? Ты меня просто замучил.
Я говорю о твоем убеждении. Об этом твоем таком важном убеждении. Давай, покопайся немножко в себе. А точнее, постарайся найти в себе капельку смелости, чтобы сформулировать его — вслух.
Нет! Оставь меня в покое! Сейчас мне не хочется разговаривать!
Давай, не отступай.
Какое это имеет отношение?..
Имеет, имеет. Ищи. Ищи.
Забудь об этом, ладно? Забудь об этом и оставь меня в покое.
Я не собираюсь забывать об этом. Ищи.
Так говорят собакам.
Собаки не занимаются самокритикой. Ищи.
Слушай, в последний раз повторяю: оставь меня в покое.
Давай же, ищи. Ищи, моя милая собачка, ищи…
Да будь ты проклят! Это твоя мать собака, а не я, идиот.
А ты — трусиха.
Это неправда!
Трусиха.
Неправда!
Ну, давай, поплачь. Обычная история, обычное средство — слезы. Тебе не хочется играть всерьез? Не хочется помериться с кем-нибудь силами? Разве мы не равны? Ну, так давай, не тушуйся. Не прячься за слезами.
Мое единственное убеждение, сукин ты сын, которое отравляет мне всю жизнь, состоит в том, что я хочу быть кем-то. Нет, не богом, но кем-то я быть хочу. Хочу знать, что имею какой-то вес в этом мире. Вес в этом мире. Ты можешь смеяться сколько тебе будет угодно, тебе это может показаться смешным, но ты не знаешь, каково это — когда приходится все это завоевывать. Это ты трус, если смеешь говорить со мной так. Будь проклят тот час, когда мне пришло в голову явиться к тебе.
Отлично, вот ты и сказала это. А теперь успокойся.
Не хочу!
Ты все еще сердишься? Ладно, подождем, пока у тебя это пройдет. На самом деле ты очень не любишь проигрывать. И это не новость — так было и раньше. Все идет хорошо до тех пор, пока с тобой играют по твоим правилам. Но как только игра уходит в сторону от намеченной тобою линии и ты замечаешь это, ты превращаешься в фурию. Я не виноват, что ты не желаешь видеть очевидного.
Дело не в том, что я не люблю проигрывать. Просто меня бесит, когда меня заставляют говорить то, чего я говорить не хочу.
Ты хотела сказать это.
Нет. Не хотела. Хотела бы — сказала бы, но я не хотела.
Ну, возможно, я несколько опередил события, но какая теперь разница? Ты ведь приехала поговорить о проблеме, которая беспокоила тебя, и мы бродили вокруг да около нее, обсуждали ее внешнюю сторону, но никак не ее суть; потом я решил сделать рывок по прямой — то есть выполнить твое желание, — и заслужил этим твой гнев.
Это моя проблема, и я имею право говорить о ней так, как угодно мне. А представь, что я не захочу говорить ни о чем, соберусь и уеду… Это мое дело.
И мое тоже. Разве ты не вовлекла меня в него?
Я еще не решила, вовлекать тебя или нет.
Понятно. Ты приехала просто меня прощупать.
Да — в общем, да.
Нет, дорогая, но мы не будем из-за этого спорить. Так что я прошу у тебя прощения, однако что произошло — то произошло. Это единственное, что сейчас следует иметь в виду. Если хочешь уехать, уезжай, я не стану тебе мешать, и за язык тебя тянуть тоже не буду. Но в одну вещь необходимо внести ясность: то, что ты называешь прощупыванием, кончилось в тот самый миг, как прозвучала твоя исповедь. Если ты не хочешь прямо перейти к сути дела — тебе хорошо известно, что я не сплетник, — забудем о нем, и все. Ты останешься здесь столько, сколько захочешь, но о деле, касающемся твоей будущей жизни, ни полслова.
Вот-вот. В довершение всего ты же изображаешь из себя обиженного.
Какие там обиды! Ничего подобного. Я ведь уже сказал: я только хочу внести ясность. Такой уж я человек — или мы договариваемся о правилах игры, или бросаем ее. Играть просто ради самой игры, чтобы провести время… это неинтересно, здесь нет ничего заманчивого, никакого стимула. Я хочу сказать: не делай из меня удобную жилетку для выплакивания своих проблем — эта пассивная роль не для меня. Насколько я понимаю, ты приехала поговорить со мной потому, что знаешь: я буду спорить с тобой, не обращая внимания ни на какие твои выпады и вспышки ярости. Со мной говорят для того, чтобы знать, а не для того, чтобы скрывать. Договорились?
Я кое-чего не сказала тебе: мы с мужем не были женаты, когда умер наш ребенок. А что хуже всего — мне так и не удалось освободиться от ощущения, что его смерть была чем-то вроде кары. О нет! Пойми меня правильно. Это не имеет никакого отношения к традиционной морали — тут все посложнее. На самом деле мы не ожидали, что появится ребенок, это произошло случайно, но мы приняли это, оба приняли: будет — значит, будет, очень хорошо. Но все же если бы я хотела его осознанно, то предварительно вышла бы замуж: разумеется, не потому, что так надо, а потому, что официальный брак — это вопрос стабильности, и он дает ощущение стабильности. Ребенку нужна стабильность; если ты не можешь обеспечить ее для себя, то вряд ли сможешь и для ребенка. Ребенка нужно заводить, когда ты готова к этому, а мне пришлось, так сказать, вскакивать на этот поезд уже на ходу. Может, потому мы и не поженились. Не знаю. Не знаю, как это выразить. Мне нравится принимать решения, очень нравится, и если уж я принимаю какое-либо решение, то выполняю его до конца, но если нет… тогда я чувствую себя немного растерянной и вижу все в ином свете. Так произошло и тогда: я, вернее — мы как будто сели и стали ждать, что будет дальше. Мы хотели, чтобы само появление ребенка убедило нас в том, что стремление к стабильности — это наше дело, наше решение. Ты понимаешь?
