Там он узнал, что ждут его в особом отделе, рядом, в минуте ходьбы.
Дежуривший там лейтенант фуражкою, кителем и погонами не отличался от корабельного офицера, но сухопутность проглядывала в нем отчетливо. Резко и нелюдимо, он сказал, куда идти и кому доложить о себе.
Два подполковника курили у раскрытого в кабинете окна, оживленно обсуждая что-то рыбацко-охотничье, ровно никакого внимания не обратив на Алныкина, лишь досадливо кивнув на стул у двери: садись, жди. «Надо с вечера уходить туда, чтоб местечко облюбовать, присмотреться, угадать, откуда ветер дует…» Докурили наконец и закрыли окно. Стало тихо. Алныкину предложили пересесть ближе к столу, что он и сделал. Подполковники зажали его в клещи, один сел за стол, другой сбоку от Алныкина. Участливо спросили, как служится, есть ли жалобы, не вреден ли климат. Умолкли. Пауза угнетала. Куда девать руки — Алныкин не знал, китель не шинель, волнение в карманы не спрячешь. Отвечал он спокойно и кратко. Ждал, каким еще вопросом прервется молчание, и вопрос последовал. Возникло, сказали Алныкину, затруднение с пропуском в закрытую зону, жена его, Алныкина Леммикки Ивиевна, забыла приложить к анкете две фотокарточки размером шесть на девять, не может ли лейтенант Алныкин сообщить ей об этом — по телефону хотя бы?
Предложение это показалось Алныкину диким, рука его поплавала над услужливо придвинутым аппаратом и убралась. Звонить в Таллин? Леммикки, у которой телефона не было? Кажется, подполковники сами поняли нелепость просьбы, сменили тему, сказали, что личное оружие надо сдать «на временное хранение», с чем Алныкин согласился, тем более что в выданной ему расписке (написал ее приглашенный в комнату майор) значилось «и патроны к нему», то есть к пистолету ТТ номер такой-то, без указания количества патронов. Теперь-то, возрадовался Алныкин, комиссии, которая эти патроны считает, можно смело заявить: в особый отдел обращайтесь!
Вслед за майором, унесшим пистолет, в комнату стали заглядывать сподвижники обоих подполковников, изучающе поглядывали на Алныкина, и тот тоже запоминал их на всякий случай.
Время по корабельному распорядку близилось к обеду, но особый отдел, видимо, жил по иным часам. Открылся сейф, на стол легла какая-то папка, так до конца разговора и не тронутая пальцами особиста, но определенно содержащая чрезвычайно важные сведения о командире БЧ-2 БК-133. Оба подполковника знали эту папку назубок, потому что в нее не заглядывали. Где и с кем провел Алныкин отпуск — они сказали ему об этом, им известно было, что провожала его в Таллин аспирантка. Интересовало: кто познакомил Алныкина с Леммикки Ивиевной Йыги и что посулили ему за брак с нею?
Мелькнула в вопросах и фамилия — Лаанпере. Когда Алныкин спросил, кто это, подполковники подумали и все-таки ответили:
— Ральф Лаанпере — настоящий отец вашей жены, враг советской власти, от справедливого возмездия сбежал в Швецию… А указанный ею в анкете гражданин Йыги — подставная фигура. Так кто же вас, Алныкин, навел на дочь Ральфа Лаанпере? Где познакомились с человеком, от имени отца предложившего вам сделку?
Еще ранее Алныкин заподозрил, что эти подполковники — такие же психованные, как майор Синцов, и ему почему-то стало жалко тихого пьянчужку Иви Йыги, а мать жены, Лилли Кыусаар, показалась совсем уж гадкой.
— С Леммикки Йыги мне предложил познакомиться Игорь Александрович Янковский, он из госбезопасности.
Подполковники были ошеломлены, замешательства не скрывали.
— Где? Когда?
— Пятнадцатого марта сего года. В здании гарнизонной комендатуры. В присутствии помощника коменданта майора Синцова. Он это может подтвердить.
Мне угрожали тюрьмою, если я с нею не познакомлюсь, я ведь за два дня до встречи с Янковским столкнулся на улице с будущей женой, имени не спросил, знакомства с нею не завел.
— Как вы попали в комендатуру?
— Этого я сказать не могу. Мне приказали никому ничего не говорить.
Облегчение снизошло на подполковников… Они, разминаясь, походили по комнате, вновь открыли окно, покурили.
— Ну, тогда иное дело… Всякое бывает… Можете внизу получить личное оружие. Всего хорошего!
Последние слова так возмутили Алныкина, что он забыл о пистолете, отданном «на временное хранение». Доехал до бухты, пошел к домику, шкуркой продраил тумбочку, снимая с нее местами сошедшую краску. За этим занятием его застал помощник, присел, молчал. Поднялся наконец:
— Я с Галкой из сельпо договорился, она тебе кухонный столик презентует.
Три дня спустя тральщик высадил на пирс двух капитанов 3-го ранга, подозрительно молодых и восторженных. Они глянули окрест — и благоговейно сняли фуражки. Обоим нет еще тридцати, обоим до дубовых листьев на козырьках трубить еще и трубить под военно-морским флагом.
— Вась, красота-то какая, а?..
— Парадиз…
Офицеры приступили к делу, получили на «Софье Павловне» каюту и вызвали командира БЧ-2 БК-133. Говорили с ним как с закадычным другом.
Отрекомендовались бывшими сослуживцами покойного Ростова, преподавателя кафедры военно-морской географии Училища имени М. В. Фрунзе. Тепло вспоминали о нем, безвременно почившем. Остаются, погоревали они, кое-какие неясности с его смертью, изучаются последние дни и часы покойного. В бумагах обнаружена запись о встрече с Алныкиным накануне злосчастного вечера в «Квисисане». Кстати, что означает цифра «5» рядом с датою и фамилией?
— «Отлично». Так он оценил мои знания, — удивился Алныкин. На дураков эта парочка не походила. Но ведь ради одной цифры командировку в Порккала-Удд не получишь.
Не цифра интриговала прибывших. Они установили, что три недели почти ежедневно Алныкин приходил на кафедру и оставался наедине с Ростовым. О чем тот говорил с ним? Что рассказывал? Швеция, Финляндия, Норвегия, Дания — об этих странах шла речь? Политическая обстановка на Скандинавском полуострове обсуждалась? Морские порты, военные базы, внутренние судоходные пути — вопросы на эту тему задавались?
«Подозреваю, что к следующему визиту вы подготовитесь более успешно…» — только эту фразу и помнил Алныкин. Обычно он вытаскивал билет, думал над ответом минут десять, Ростов же что-то читал, потом вежливо выслушивал, не отрывая взгляда от кончика дымящейся папиросы. «Подозреваю, что…» — Нет… Нет… Нет…
Два вечера отвели на Алныкина приезжие. Хотели использовать его — но для чего, для каких целей? Зачем на «Софье Павловне» открыто говорили всем, что они из разведуправления?.. Алныкин смирился с тем, что он, как все архангельские поморы, и впрямь тугодум, смекалка и хитрость заменены у него честностью, и честно спросил у офицеров, знатоков Скандинавии, кто такой Ральф Лаанпере.
Показалось ему, что они давно ждут этого вопроса. Объяснили охотно. Родился Лаанпере под Петербургом, произошел от четырех корней — сразу и финн, и швед, и русский, и эстонец. Гимназия в Петербурге, университет в Стокгольме, служащий в Эстонии, предприимчивый и ловкий, секретарь Лайдонера, который вместе с Пятсом совершил государственный переворот в 1934 году. Делец от политики, на разных ролях во всех правительствах вплоть до 1940 года.
Перебрался в Швецию, чтоб вернуться в Эстонию с началом оккупации. Настроен крайне антисоветски. Непонятным образом оказался в Швеции до освобождения Таллина. Женат, двое детей, сын — в Америке, дочь — в Западной Германии.
Алныкин долго, загибая пальцы, высчитывал долю русской крови своего будущего ребенка. Сбился.
— Говорят, он — отец моей жены…
И на этот вопрос словообильно откликнулись капитаны 3-го ранга. Отец, это точно. Мать Леммикки служила в доме Лаанпере экономкой или горничной, в 1940 году он сбыл ее сторожу, заставив того жениться на Лилли Кыусаар. Леммикки с детства привыкла к дяде Иви и не сомневается, что он ее отец.
Что касается самого Алныкина, то дела его плохи, очень плохи. А у жены — еще хуже, ее обвинят в дискредитации советского офицера путем обмана и завлечения в брачные узы, в попытке шпионажа на территории арендуемой у Финляндии базы. То и другое, спроецированное на пятьдесят восьмую статью уголовного кодекса, обещает не один год заключения. Спасти могут только чистосердечные признания в том, что шпион-то — муж ее, Владимир Алныкин. А самому Алныкину светит та же 58-я, попытка установления связи с заграничными антисоветскими центрами. Но если признается, что его, неопытного, несведущего и оболваненного любовью, вовлекла в преступную деятельность эстонка Леммикки, то, пожалуй, наказание ограничится судом чести младшего офицерского состава — понизят в звании или уволят в запас.
Короче, или — или. Или Алныкин на свободе, а Леммикки сидит в тюрьме, или сидит Алныкин, а Леммикки разгуливает по Таллину.
Наговорив все это с улыбками, офицеры тепло попрощались с Алныкиным. Им очень нравилось имя «Леммикки», оно, уверяли они, очень редкое. «Рады будем познакомиться с нею…» И отбыли в неизвестном направлении на тральщике. Со шкафута «Софьи Павловны» Алныкин долго смотрел на покидающий бухту кораблик. Поужинал в кают-компании плавбазы, чтоб не терять драгоценного времени, и поспешил к дому. Тумбочка, выкрашенная «слоновой» краской, уже подсыхала, подаренный кухонный столик требовал ремонта, инструмент обещал дать боцман. Окна распахнуты, запах краски выветривается, надо что-то решать с печкой и рамами, дел невпроворот, поэтому к особисту Алныкин попал только после спуска флага.
