— И что?
— Да ничего. Бурьян и песок. Дышите полынь-травой и газовой атакой.
— И как же теперь?
— Как? Любуйтесь тем, что ещё осталось… Ну, мне пора. А вот и песочницы-водолазки ваши идут, — так вы их, кажется, окрестили?
— Ну и память у вас!
— Тренирую. Счастливо вам в первый день, — собирает вещи.
— Спасибо, до завтра.
Действительно, сверху напротив машет рукой Анна в ярком полосатом сарафане и белой шляпке-колокольчике. Я хорошо помню её янтарные кошачьи, как у Туськи, глаза, стрижку с рыжиной и веснушки. Вся в веснушках. Как пчёлка, и при случае остроязычно жалится.
А вон на ступеньках стоит-осматривается Лидия со своей неизменной красной соломенной шляпой и алым эффектным шифоновым паре, которым драпируется после купания, закрываясь от палёных лучей. Помню в её современной нарядной квартирке прихожку, где прямо по обоям нарисована большая ярко-зелёная ёлка с игрушками — весь Новый год, и счастливый голос Лиды: «Внучатая малышня! Контуры рисовал старшенький. Захарка помогал изображать звезду с игрушками, самый маленький квацал зелёную краску прямо ладошкой — тонировал. А бесформенный сюр вокруг ёлки — это их новогодний салют».
Лида давно вдовая. Но шли как-то с ней до остановки, она в белых капри, рубашка с узором-прошвой на груди и шляпа с похожим рисунком. Кокетливо беспокоясь, мне:
— Я похожа на грибок?
«Но какой симпатичный!»
— Э-э… тебе сюда высокие сабо на платформе — так и просятся.
— Ага. Займусь…
Поднимаю руки и машу в ответ обеим песочницам-водолазкам. Моё лето, нет — мой июль начинается.
Л. Н.,
храброй и необыкновенной женщине
Нонка, давнишняя подруга и бывшая сотрудница, категорически пригласила к себе на дачу. На сей раз внуками я не отговаривалась. Задумано — сказано — сделано. Еду!
С вечера собралась, а раненько утром была у причала набережной.
Речной трамвайчик. Все заботы на берегу, дома. Вода. Волга. Чайки. Встречный ветерок заглядывает в лицо, обдувает. Щекочет шёпотом, обнимает, голубит…
А вот и Тумак. Спокойным шагом минут двадцать от берега, и я на месте.
Нонка:
— Обед доваривается. Я сейчас, Лидия. — Сама же торчит в роскошном розарии. Любит заниматься декоративным природным дизайном, а потом всех удивлять и гордиться.
Бросила сумку:
— Пока ты снюхиваешься с цветами твоей жизни — я к озеру.
— Лида, не заплавайся там, как обычно.
— Я быстро.
Обхожу усадьбу, рукотворный кусочек рая, вдыхаю полной грудью весь букет Нонкиных сказочных цветов.
Меж деревьев и кустов по шустренькой тонкой стёжечке то вниз к сочно-зелёной, высокой траве, то чуть поднимаюсь вверх. Лесок расступается — и вот он, глазик земли с ресницами-деревьями вокруг.
«Я соскучилась по тебе!..»
Обычно переплываю сначала длину, потом ширину до середины и отдыхаю на спине. Потом — к финишу.
В этот раз плыву под берегом. Ивы гибкими руками-ветками достают меня, гладят по волосам. На зелёном высунувшемся краешке лягушка царевной недоумённо уставилась, — нарушаю. «Не бойся! Я лишь гостья». Не поверила — плюх от меня нырком!
Ускоряюсь. А вот и противоположный берег. Подержаться за его травянисто-шёлковый чубчик, поболтать-поволновать ногами задумчивую воду озера.
Назад, до середины. Вдыхаю, выдыхаю. Приятно, легко дышать. Каждый вдох — бесценен. Каждый взмах руки — чудо! Радость во мне, и я — в радости. Сливаемся…
А солнце смеялось,
В душе расцветало моей,
Улыбки бросая
На свежесть зелёных ветвей.
Надо же, рифмуется, складывается…
Отдохнуть. Переворачиваюсь на спину, вытягиваю ноги, затылок топлю, лицо над водой. Раскидываю руки — крыльями. Небо смотрит бирюзой, а в его глубине редкие мутноватые лужицы облаков.
Я лечу. В небе. Или в воде. Свободна — как Бог в своём горнем мире. Закрываю глаза: «Я знаю, ты здесь, со мной. Останови миг! На миг, на мгновенье…
Как же мне хорошо!.. Благодарю тебя».
Открываю глаза. Нет неба. Тень надо мной. И птица. Огромная! Крылья раскрыты, чёрные, с подпалинами, грудь мощная, светло-бежевая, когтища — что у орлища. Клюв хищно вогнут. Орлом зорко глядит, надо мною стоит. Как крылатое распятье в небе. И я — распятьем в воде. Совпадаем…
«Что думаешь обо мне, редкий благородный красавец?..»
Испугаться его, что ли, и нырнуть? Но я же не рыба, не добыча. Я — женщина. Хотя и Рыба.
«Воля твоя, царю, представитель силы!.. Никого. Только ты — в небе и я — здесь. В воде…»
Закрываю глаза. Боязно. В городе дома Натка. И внуки, трое, мальчишки. Средний, Захарка, на меня, говорят, похож. Господи, как долго когда-то с мужем искала по детским домам светленькую девочку… Приехали за ней. Подбежала беленькая малышка, обняла мои ноги: «Мама…»
Пахнуло ветром в лицо. Открываю глаза, а птица не спеша, гордо, с достоинством разворачивается от меня могучими крыльями ангела, прощально покачиваясь, плавно отдаляется и улетает в свою неведомую жизнь. Выше, дальше, за верхушки деревьев… Не видно. Всё.
Зоркий птичий гений угадал, увидел мои мысли… А может, это и был ангел. Мой. Наш…
Переплываю озеро в ширину. Вода тёплая, с бьющими бодрыми струйками родников. Мягкая, зеленоватосиняя, тихая. Не течёт, как моя Волга. Снова поворачиваюсь в воде к небу…
Взмахнуть бы руками посильнее, оттолкнуться от зеркала воды и журавушкой в его высоту запредельную, недосягаемую! Да узнать, каково там женщине плавающей — без опоры. Ничего и никого не боюсь. Никогда. Особенно после его смерти. «Мой друг, единственный, муж мой… за двадцать лет не успела на тебя наглядеться… как сейчас на птицу чудную, минутную.
Где летит она теперь?.. Вы там вместе. И так далеки от меня…»
Подплываю к раскидистой, нагнувшейся берёзе. Она низко опускает ко мне тонкие пальчики-ветки, приветствует, успокаивает моё внезапное, но сладкое волнение.
Из-под одной что-то отдаляется-отплывает в мою сторону. Ближе. Возле меня. Это желтеющий листочек скорлупкой-лодочкой, а в нём стрекоза-дюймовочка блестит голубизной на солнце, — ну прямо-таки брошка природы!
Пусть будет она как бы на мне. Красиво, нарядно… Я запомню.
Стою на берегу, смотрю. Нет предела диву дивному!
«Спасибо тебе, озеро, за подарки. Да не иссякнут родники в тебе.
Так хорошо, покойно с тобой и бесконечно, что возвращаться не хочется…
Но надо».
Утро задалось. Что дальше?
Отпуска у нас с Анной совпали десятидневкой. С восходом по утрам встреча на Волге. Спускаюсь от сквера, а она — со стороны высоток, в малиновой бретелечной майке, светлых бермудах, при белой шляпке. По ходу вместо приветствий дурашливый диалог с большой буквы. Начинаю я:
— По бдительно-строгому разрезу янтарных глаз прозрачно видно, что вы женщина строгого и не лёгкого поведения, но есть одно подозрительное но… — Анна готовит улыбку. — Сын в детстве полевые колокольчики называл позвоночниками. Так вот они на поле вашей шляпки фатально зовут-таки в туманную даль.
Моя спутница, широко усмехаясь, не остаётся в долгу:
— Со своей стороны должна заметить, что вы нынче феноменальная богиня в зелёном. Если купальник на вас болотный, с пронзающей огненно-бирюзовой молнией на трусиках, то…
— … то я позову в болото?
— То романтическая встреча с французским комильфо неотвратима. Бусики-то на вас малахитовые?
— Как шкатулка. Но эти комильфо, говорят, расчётливы и скучны. Чем займёмся?
— Будем симулировать здоровье. Вчера позвали на работу, в институте отмечали день рождения сотрудника, на четверых. Спустились вечером к Волге подышать. Как ударила палец на ноге — не помню.
— Да, распух. Хотя походка — от бедра. Прописываю совет: компресс из водки и воды. По фифти. Если это ушиб без трещины. Водка-то осталась от вчерашнего?
— Пили как обычно. Чисто символически. Да и жарюка. Но всякошного-рыбного — пока не отвалились. Ах, если бы не палец…
— Я тоже не помню, чтоб так когда-нибудь беспокоила задни… то есть крестец. Немеет и в ноги даёт.
— Если утром проснулась и что-то болит, значит — жива. Сейчас и полечимся.
А вот и наш камень посередь песка. Предлагаю:
— Словами размялись. Может, сразу и сплаваем?
— Да, на стремнину, туда никто не доплывает.
Выныриваем из одежды: Анна в леопардном купальнике, я в молниеносно-болотном. Подходим к воде.
— Э-эх!.. — моя вольная тулачка смачно зануривает-врезается и легко плывёт, я за ней:
— Ань, открою тебе секрет: я думаю, что лучше Волги может быть только Волга.
— Пхы-ы… я это давно для себя решила, поэтому нашу квартиру если и будем разменивать для сына, то только в этом районе.
— К своему заполотновскому на Казармах я тоже привыкла. На высоте, просторно. И деревья, которые мы сажали, получив квартиры двадцать пять лет назад, выросли.
