— Это означает, — продолжал Эдгар, задыхаясь, — что, если кто-то бежит по крыше поезда, который движется со скоростью света, он думает, что движется только с той скоростью, с которой бежит. Но для того, кто стоит и смотрит на поезд, он движется со скоростью с плюс тысяча метров в секунду. Одно событие происходит относительно одного человека, или наблюдателя, а другое — относительно другого. Это и называется относительностью.
— Уууууу! — взревел оглушительный голос. — Я сломал себе передний верхний зуб. Железо очень жесткое. Но я скоро, мальчуган, очень-очень скоро. Уууууу! Ужасно болит! — Рев сотрясал весь дом. Гром тоже ревел, будто от жалости.
— Скорей, скорей, скорей! — ревел, то есть пищал, Альберт.
СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ СКОРЕЕ
— Поэтому, — продолжал Эдгар, задыхаясь, — человек, смотрящий на человека, бегущего по крыше поезда, может считать, что этот человек бежит со скоростью света, а не быстрее — ведь быстрее невозможно, — только если он удлинит секунды — то есть секунды в движущейся системе, то есть в поезде. По-моему, так.
— Ты хочешь сказать, — пропищал Альберт, — что в движущейся системе пространство сжимается, а время удлиняется.
— Я хочу сказать… — повторил Эдгар и с громадным облегчением увидел, что люк приходит в движение. Тяжелая плита начала подыматься, и послышалась сладкозвучная музыка, как бы приветствуя его на пути к свободе.
— Удачи, — пропищал Альберт. — Ой, я вижу его пальцы. Заберусь-ка лучше в свою щель.
И он убежал. Эдгар горячо поблагодарил его вслед и сам бросился к люку, чтобы залезть в открывшееся отверстие. Он оглянулся и увидел, что рука уже протиснулась через пролом от вышибленной двери и корежит железную перегородку. Вот рука зашарила по комнате; она была очень волосатая и со сломанными ногтями. Рука начала заполнять всю комнату.
— Сейчас я тебя поймаю, вот-вот нашарю. Ах, Эдгар, как чудесно мы проведем время вместе!
Эдгар видел перед собой сплошную тьму. Он полез в нее, нащупывая ногами ступеньки. Но ступенек не было — только длинный плавный спуск. Эдгар полетел вниз, скользя сквозь тьму.
Глава 8 СКВОЗЬ ДЫРОЧКУ В ПАРТЕ
Тьма, тьма, тьма, тьма, тьма и вой ветра, но ливень и гром были уже позади и затихали. Проблеск света, отблеск света, блеск света — и он уже мигал от сияния дня, хотя, когда он начал спускаться, уже был вечер. Эдгар осмотрелся и увидел тысячи людей, снующих туда-сюда, радостных и возбужденных — хотя некоторые дети плакали от перевозбуждения — и одетых по старой моде: женщины в огромных юбках с турнюрами, мужчины — с тростями, в серых цилиндрах. Он оглянулся: увидел, что отверстие, откуда он появился, постепенно закрывалось и сливалось с поверхностью гладкой стены. Эдгар поднял голову и увидел огромную стеклянную крышу, через которую светило солнце. С ним заговорил высокий мужчина:
— Как ты странно одет, мальчик! Наверное, ты часть Экспозиции?
— Какой экспозиции, сэр? — спросил Эдгар, готовый, оказавшись в безопасности, быть со всеми вежливым, любезным и воспитанным.
— Великой Экспозиции, разумеется, — засмеялся мужчина. — Ты слышала, Марта? — сказал он своей маленькой толстенькой жене. — Вы слышали, Летиция, Евгения, Мэри, Фиби, Вики, Эрминтруда, Гертруда, Энни, Хлоя, Альберта? — обратился он к своим многочисленным дочерям. — Юноша интересуется: какая экспозиция? — Все они рассмеялись, но довольно добродушно. — Да это же Величайшая Экспозиция в мире, — сказал мужчина. — Здесь есть всё. Ее можно объехать только на железной дороге.
Тут же, пыхтя, подошел поезд, и машинистом с кочегаром оказались не кто иные, как Боб Эклс и Николас, два матроса, которые отвезли Эдгара с корабля на остров.
— Лезь к нам в кабину, малец, — сказал Николас. — Спой нам песню, чтоб дружно мы поезд вели.
— А где — гм — юная — гм — леди? — поинтересовался Эдгар. — Рода какая-то.
— Рода Флеминг?! — воскликнул Николас. — Все там же, и все ворчит. Она не любит темноты, поэтому я, как видишь, слегка распахнул рубашку, чтобы она выглядывала. Залезай, малец.
Эдгару очень хорошо было стоять в кабине, среди раскаленного воздуха, пара и смазанного железа. Они покатились, пыхтя, и Эдгар запел:
Вперед паровоз по рельсам летит,
И хоть в угле кочегар,
И хоть машинист от жары кряхтит,
Но ходит поршень, и клапан свистит,
И топка как самовар пыхтит,
И нет лучше дыма, чем пар!
А Боб Эклс и Николас подхватили припев:
Ты стучишь по колесам своим молотком,
Чтоб в колесах найти неполадки,
Но другие считают, что штука вся в том,
Чтоб найти, что всё в полном порядке.
Рода Флеминг визгливо проговорила из-под рубашки своего владельца:
— Слишком шумно, я не слышу собственного визга.
Никто не обратил на нее никакого внимания, тем более что они как раз подъехали к маленькой станции, где на платформе приплясывали мистер Эк Кер Ман, мистер Эк Хар Т и человечек, который помогал им в конторе на пристани; и, порхая над ними, орал попугай.
— Здесь сходить нельзя! — закричали они. — Вы должны показать билеты контролеру…
Тоненький голосок сказал:
— Вору впору.
— А у нас его нет. Но мы все-таки посмотрим ваши паспорта, — продолжил человечек, — чтобы проверить, как вы сюда попали.
— Ну нет, — отрезал Николас, — мы не согласны, раз вы не пускаете нас на берег. Или одно, или другое.
Вдруг из дверей, над которыми было написано ВЫХОД, на платформу с грохотом ворвалась лошадь. На ней сидела дама и щелкала кнутом.
— Эй, ты! Джильди, сюда-а, или я тебя запорю до полусмерти, ты, паршивокожий.
После чего появился маленький индус.
— Боже мой, я пытаюсь достать шоколад из шоколадного автомата, мисс сагиб.
— Брось шоколад. Нам нужно сесть на поезд. Я не вижу вагона для лошади, — сказала она, хмуря брови.
— На поезд нельзя! — закричали мистер Эк Кер Ман и мистер Эк Хар Т. — Контролера нет и кондуктора тоже нет. — И оба мистера Эка махнули поезду, чтобы он отправлялся.
— Поехали, — сказал Боб Эклс. — Вперед! — И они тронулись.
На платформе заскакали от бешенства, и очень отчетливо был слышен голоса индуса:
— О Боже милостивый, я должен находиться в Бомбей, да, и ни одного поезда до дальнейшего извещения. 146
Дама начала щелкать над ним кнутом, но он все время успевал увернуться от удара.
— Мне очень хочется пить, — сказал Эдгар. Его и вправду мучила жажда от угольной пыли и жары.
— Если хочешь, переберись через тендер с углем, оттуда залезь в поезд через крышу и разыщи, что называется, вагон-ресторан.
Среди глыб угля Эдгар обнаружил пекаршу и мистера Квимби. Последний с удовольствием уплетал кусочки угля, пачкая лицо угольной пылью.
— Чудесно! — повторял он. — И, осмелюсь заметить, прекрасно приготовлено, мэм.
— Это уголь, — ответила пекарша, — и, по-моему, вы просто смешны.
— Ах, но ведь всё в сознании! — воскликнул мистер Квимби. — Для моего сознания это восхитительная индейка с клюквенным соусом и тыквенный пирог. Ням-ням-ням, — продолжал он, с видимым удовольствием вгрызаясь в черный блестящий кусок. Ни он, ни она Эдгара не заметили. Эдгар переполз через груду угля и увидел в крыше первого вагона дверцу, из которой высовывался джентльмен в одежде Шекспира. На его плече сидела мышь в старомодном дамском наряде. Эдгар сразу их узнал. Мистер Эдем сказал:
— Мы не можем ехать туда, куда мы, по их речам, едем, — этих мест еще нет на карте, следовательно, их не существует.
— Конечно, сэрр, — сказала мышь Мария, — не говорите ли вы прямо моими словами?
— Привет вам обоим, — сказал Эдгар. — Я тут познакомился с мышонком Альбертом, ужасно умным. Он вам не родня?
— Ах, сэрр, прозываясь Альбертом, он не мог не уйти далеко в фужерологии и дедологии и прочем вздоре.
— Нет такого места, — продолжал ворчать мистер Эдем. Эдгару любезно дали пролезть в вагон через крышу (поезд явно не мчался со скоростью света — ЧЕМУ ОНА, КСТАТИ, РАВНА? ПОМНИТЕ ЛИ ВЫ? НЕТ? КОГДА ВЫ ДОЧИТАЕТЕ ЭТУ ИСТОРИЮ, МЫ ПОГОВОРИМ, — ничего похожего).
Эдгар оказался в купе, где сидели худые хмурые люди в маленьких золотых коронах. Вдобавок к маленьким золотым коронам они носили длинные волосы и бороды. Их тела были почти целиком закрыты кольчугами. Один из них сказал:
— Ты, я вижу, пролез вперед ногами. Было бы забавнее, если бы ты пролез вниз головой.
Тогда другой прорычал такого рода стихи:
Пролез вперед главою, пал на стопы,
Пал на стопы, в воздухе власы,
Не важно, как он пал.
— О, это ужасно! — воскликнул третий. — Дорогой мой Эадуард Старший, тебе следует больше заниматься нашим любимым англосаксонским языком.
Эдгар преисполнился благоговения. Он спросил:
— Вы, сэры… ваши величества… англосаксонские короли Британии?
— Вне всякого сомнения, — ответствовал Эадуард Старший. — Тут и Эадмунд Железнобокий, и Эадред, и Эадуард Исповедник, и — не могу же я помнить, как их всех зовут.
