Кабан сердечно попрощался с обоими Колями-Васями и переступил порог скупки. Чего здесь только не было: гитары, комбики, мобильники, МР3, CD, DVD, КПК, золото, серебро, магнитолы из машин, синтезаторы, даже телевизоры и компьютеры. И кому какое дело, что тут краденое, а что – нет. Подходи, покупай и не спрашивай.
Народу в этот раз не было, только какой-то залетный вор, видимо, немой. Скинул две магнитолы. Жестом показал, сколько он за них хочет. Взял деньги и ушел.
– О-о, Кабан! Давно тебя не видел, – заулыбался Гоша-барыга. – Как твое ничего?
– Да ничего пока!
– Чем порадуешь?
Кабан выложил «Мотороллу RAZRV3». У Гоши-барыги заблестели глаза. Он повертел ее в руках, рассматривая со всех сторон, вставил симку, позвонил на другой номер, рабочая! Пощелкал по кнопкам и отдал Кабану реальную сумму. Здесь не положено было торговаться, все знали расценки.
– Спасиб, Кабаненок. Побольше бы таких мобил! Передай Шонику привет.
– Передам.
Он вышел со скупки. Сел на корточки. Закурил. Вдруг «Блестящие» начали рвать его мобильник. «Восточные сказки». Он достал мобилу, глянул на экран: «Девятое июня. Цыган. День рождения. Поздравить».
– Мать твою… Завтра же Цыгану двадцать два года стукнет!..
Спасибо «Блестящим»! Напомнили, что нужно купить подарок. Повезло, что денег у них достаточно, подарок будет сногсшибательным!
Кабан подхватился и заспешил к своим. Медведь, Оленька и Рина топтались около входа в «Атриум».
– Ну что, успешно?
– Успешно. Но только не разевайте рты на эти деньги.
– Чего так?
– Того так… Завтра у Цыгана дэрэ! Забыли, что ли?
– Блин… точно, – вспомнил Медведь.
– И я даже знаю, что ему дарить!
– Гитару! – выкрикнула Рина. – Видели, на каких он дровах играет?
– Ага, – сказала Оленька – поет шикарно, играет крышесносно, а гитара – полное говно!
– Какие вы, блин, догадливые, – разочарованно произнес Кабан. – Конечно, гитару…
– А я вообще-то хотел одеколон подарить, – сказал Медведь.
Все заржали.
– Думаешь у него своего нету, что ли? А вот гитара… Он спит и видет «Martinez».
– Ага, бля! – возразил Медведь. – Все деньги на «Martinez» ухлопаем…
– Не вибрируй, – остановил его Кабан. – Есть у нас лавэ… И на «Martinez» хватит. И еще два косаря остается!
– Круто! – крикнула Оленька. – Удолбимся!
– Удолбимся, удолбимся. А сейчас поехали на Масловку. В «Аккорд».
– В «Аккорде» дорого! – уперся Медведь. – Лучше в десятый павильон.
Все-таки этот Медведь странный человек. Может швырять деньгами направо-налево, вон Шонику весь их заработок до последней копейки отдал. А иной раз начинает жмотничать – как его понять?
– Охренело твое лицо?! Я Цыгану говно всякое бэушное дарить не буду.
– Ладно, ладно.
– Ну, погнали.
Они вписали аппаратуру Жене-охраннику и отправились в метро.
– Щас, билетик куплю, – сказала Рина и всех рассмешила. – Не поняла?
Пусть богатые покупают билеты.
Кабан дал ей проездной, который вчера отработал у панка и сказал:
– Иди первая, если пристраиваться не умеешь.
Знакомая бабка-контролерша уже приметила их. Ее сонные глаза засияли азартом, она потерла руки, изготовилась играть на кнопках – регуляторах турникетов, как на клавишах рояля. Когда Рина проходила контроль, Кабан прилепился к ней вплотную. Бабка нажала кнопку, но не успела. Не та реакция. Кабан проскочил за турникет, повернулся к бабке и широко улыбнулся. Она улыбнулась и погрозила ему кулаком, мол, придет мое время, я тебя все-таки хлопну. Эх, ну до чего наивная! Пока Кабан отвлекал ее внимание, проскочили Медведь и Оленька. Она, признавая поражение, закивала головой: ладно, сегодня опять ваша взяла. А потом помахала музыкантам рукой, задиристо, как любимым противникам. Они помахали ей в ответ. И спустились по эскалатору на «Курскую-кольцевую». Как раз поезд подкатил. Нырнули в вагон. И у всех троих, Рина заметила, сразу забегали глаза по сторонам. Они высматривали все то, что плохо лежит. Оленька глазами показала на пожилого мужчину, с фирменным пакетом аптеки «Ригла» в руке.
Кабан стал пробираться поближе к мужчине. Состав начал тормозить. Голос по динамику объявил: станция «Комсомольская».
Кабан спросил обладателя желанного пакета:
– Извините, вы выходите?
Мужчина молча посторонился, что от него и требовалось. С другой стороны его приняла Оленька.
Двери с шумом открылись. Поток пассажиров вынес компанию на перрон. За спиной раздалось, как музыка: «Осторожно, двери закрываются!» И через мгновение поезд исчез в тоннеле, мигнув на прощание красными огнями последнего вагона.
– Есть! Есть! – порхала Оленька. – Глядите! Это же буторфанол!.. Десять ампул! Десять ампул, Кабан!
– Супер, Оленька! Красава. Считай, сэкономили четыре сотни.
На редкость везучий день им выдался. Удача сама бежала навстречу.
Они вышли на «Савеловской». Подались по Нижней Масловке к магазину музыкальных интрументов. «Аккорд» – это Мекка музыкантов. Здесь многие из теперешних знаменитых эстрадных и рок-певцов в разное время приобрели свою первую гитару. За струнами Кабан ездил только сюда. Он любил этот магазин. В «Аккорде» его знали как облупленного. И тоже любили. Лет пять назад, начав учиться играть на гитаре, он объявился в «Аккорде», занюханный детдомовец, попросил, чтобы его научили настраивать шестиструнную подругу. С того дня он стал в магазине своим человеком.
Кабан первым вошел в «Аккорд». Так лишь в сказке бывает. Масловка, сука, шумная. А только закрылась за компашкой дверь магазина – тишайшая тишина! Дизайн в «Аккорде» – полный отпад! Полумрак, подсветка… А инструменты, блядь… Красивые, словно женщины в казино… Глаза у всех загорелись, как полчаса назад в метро, когда Оленька просекла про буторфанол. Но буторфанол – это такая ерунда по сравнению с тем, что они сейчас увидели!..
– Привет, Леха, – сказал весь из себя ухоженный продавец, выйдя из-за прилавка. – Тебе опять струны? Какие?..
А Кабан ничего не слышал. Взгляд его пробежал по инструментам: «Фина», «Ямаха», «Фэндэр», «Trembita», «Resonata», «Epiphone» – все было! Пожалуйста, на любой вкус. Но вот она – «Martinez»! Та, ради которой они приехали! Совершенство! Вся белая, даже пороги абсолютно белые, только лады черные.
– Можно, Илюша?
– Ради бога, – сказал продавец.
Кабан, стараясь не дышать на гитару, осторожно снял с подставки, провел по струнам и повернулся к друзьям.
– Вы только поглядите на нее… Богиня… Богиня!
– Да видим, не слепые… Давай уже покупай богиню, – заторопила Оленька.
– Не гони волну, подруга. Ничего ты не понимаешь, тут спешить нельзя, – сказал Медведь. – Это же «Martinez»!
Он подошел к Кабану, взял у него гитару, провел по струнам.
– Охренеть… Окабанеть! Какой звук! Сильный и красивый… Ты слышишь, Кабан?
– Слышу, не глухой. Ну что, берем?
– Берем!
– Ты ведь не хотел…
– Отвали! Иди в кассу, рассчитывайся.
Кабан еще и чехол взял, и два комплекта роскошных струн «D'adario».
Он бережно, чуть ли не на вытянутых руках, вынес «Martinez» из магазина. И сказал, захлебываясь головокружительным возбуждением:
– Нет, я ширнуться должен… Тут один дом есть… Ща туда зайдем и втрескаемся!
– Ух… Давай… скорее бы, – подхватила Оленька.
Дом высился сразу за Савеловским вокзалом. Кабан привел их туда, без проблем разобрался с кодовым замком, и они забрались на последний этаж. Кабан достал пятикубовый баян и сказал Медведю:
– Щас четыре ампулы вмажу. Пожалуйста, последите за мной… Чтобы я никакой херни не натворил.
– Четыре… Не много ли тебе? – спросила Оленька.
– Хочу убиться, – сказал Кабан и вобрал в баян одну за другой четыре ампулы. Засучил рукав.
– Если надо – значит, надо. С богом, Поросенок! – благословил Медведь. – Мы тебя пасем.
– С богом, – ответил Кабан, надавливая на поршень шприца.
Веки его отяжелели, зашторили глаза и сознание поплыло. Завихрили видения, голоса зазвучали…
«Парнишка кепку носил набекрень… а за ухом сигаретку… еще в его карманах лежала газетка… но может быть, она не должна была там лежать… а меня нету… нету меня… на земле вращение есть… а где земля и где небо… только не здесь… »
Мысли его скакали, тычась, в разные направления.
«Дайте мне еще хотя бы разочек взглянуть… взглянуть в эти глаза… в какие глаза?.. в ее глаза… не знаю… просто в глаза… не дайте умереть, пацаны… дождись меня… кто – дождись… не знаю… только дождись… кто бы ты ни была… мир без тебя исчезает… таинственным образом застывает в реках вода… но не покрывается льдом… это не лед… вода застывает на месте… город затих, город умер… отключилось электричество, встали троллейбусы… машины… метро вдруг вырвалось из-под земли… тоже замерло… вместе с людьми… отцвели цветы… засохли деревья… все умерло… понимает Кабан… это он отчетливо понимает… Москва вымерла… она обнесена стеной… в землю глубоко-глубоко врыта решетка… сверху каменно-ватный потолок… люди вымерли… никого не осталось… ничего не осталось… только песни… „Только Женя“… только Женечка… и больше никого… только она там… на Каховке… а он здесь… на Савеловской… и если он найдет Женечку… надо во что бы то ни стало найти Женечку… тогда все закрутится сначала… начиная с Курского вокзал… начинается жизнь с Курского… заканчивается Херсонской улицей… Женечка там… она ждет… все вымерли… видел кто-нибудь человека с бараном… не боюсь… не прошу… никому не верю… бог умер… нет. Сеня сказал, что это какой-то Ницше сказал… какая разница… не знаю… столько наговорено… гамбит… при чем тут гамбит… кажется пешкой надо пожертвовать… то есть мной… или Риной… все мы пешки… надо пожертвовать… город большой… женщина плачет… мужчина плачет… как же в бассейне приятно… плавать хочу с тобой… ты слышишь, Кабан… плавать… Кабан, Каба-ан…»
