"Что, что такое?! Бояре аж обиды забыли", - великокняжеский посланник грудью раскидал толпу.
- Где, кто восстал?! - враз замолкли, потянули с голов шапки.
- Сядьте! - сам тоже сел. Игорь Голубов, стоя:
- В двух воровских боярских вотчинах восстала чернь. Дружины к мужикам переметнулись. Бояре и ихние тиуны убиты... пошли к Кокшаре - уже к моей вотчине подошли...
У Андрея Воронцова побелели скулы, крылья носа: "В такое-то время... - бунт!.." - вслух:
- Сядь!.. - помолчал, глядя в угол, где висел Никола Чудотворец, перекрестился. Поневоле все повернули головы туда и тоже двуперстно осенились крестами. Полегчало, лица помягчели, успокоились. - Бох поможет - все одолеем!.. Я сам пойду на них. Игорь, вышли наперед скоровестников - грех проливать братскую православную кровь, - пусть сложат оружие, выдадут главарей и по домам разойдутся, тогда сохраним ихние жизни, избы с семьями, животиной... (Если бы не поход - упрашивали бы? Каждый смерд, осмелившийся поднять руку на своего господина, должен понести кару!)
А потом ругался:
- Иван, почему не даешь мечи, наконечники новые? К ним еще древки нужно примерить, сделать?
- А кто за них платить будет!..
- Сказано - так выдавай, - перебил боярин Андрей Воронцов. - Потом оплатим - из царской казны.
- Дак я ж плачу за железо, кузнецам!..
- Плати!..
- Ведь чем-то жить надо...
Чей-то голос из дальнего угла:
- Ты бы дома здак-то не делал - поди, накопил - кубышка-то с златом...
- Я не прячу!.. Все отдано - вон чуть ли не каждый год снаряжаю полк для великого князя, а вотчина не то что у вас - хоть из рода князей я...
Примолкли. Теперь уже он грозно:
- Не стараетесь! Где корма?!
- Запасы делаем...
- Запас само собой, но мужиков-воев счас нужно кормить, на худом мужике не повоюешь!.. Я приметил, - великокняжеский боярин поискал глазами, не нашел, - Степка Кривой смуту сеет, мешает... Говорит, что ушкуи потонут, потому что зимой строят, - Андрей Воронцов зло оскалился, заплясала нижняя губа, глаза темные, грозные: - Кто еще так думает?! Смотрите, башку велю отрубить... Чуете - воевода слаб, немочен!.. Дак вот, если умрет... - перекрестился, - господи, не допусти! - Я буду великокняжеским наместником - в Москву уж отосланы скоровестники...
На следующий день вьюжным темным утром Андрей Воронцов вывел великокняжеских воев, три сотни вятчан из Хлынова. Войско разделил на два отряда: с москвичами и с сотней вятчан пошел на Спасское - на усадьбу покойного боярина Гривцова; две остальные сотни послал на другую вотчину.
Гришкина десятка с ватаманом Иваном Заикиным шла во главе вятской полусотни - за ними московская рать.
Другая полусотня была разделена на ведомцев-заслонцев: головной отряд вел сам сотенный Евсей Великий; боковые, защищавшие от внезапного нападения с флангов, шедшие по проселочным дорогам слева и справа, вели десятные ватаманы.
Ехали, делая короткие остановки, чтобы накормить коней, самим пожевать. Ночевали, где ночь застанет.
На третий день сотенный Евсей Великий, едущий - в верстах - впереди, послал к боярину Андрею Воронцову коннонарочного, - сообщал, что в лесу сделана засека "зело крепка", - сходу не смог взять.
На подмогу боярин бросил сотню во главе с Аникием.
Многодневный буран со снегопадами сделал местность непроезжей - только по узкой дороге шли войска.
Московская сотня спешилась. Прошли мимо Гришки, тяжело ступая, утопая в снегу, великокняжеские вои. За ними двинулись вятчане.
Обстреляв издалека засевших за засекой мужиков-разбойников тяжелыми стрелами из самострелов, московская рать узким клином пошла в атаку. На острие, в железной личине44, - молодой рослый сотенный Аникий.
Подпустив воев на два десятка шагов, мужики, укрытые за стволами наваленных деревьев, ответили; но широколезвные стрелы не пробивали пластинчатую броню москвичей, окованные железом щиты и личины...
Государевы вои в изображающих медвежьи морды личинах - у кого не было, защитили лица щитами, - с грозным боевым кличем, от которого снег пластами попадал с мохнатых веток темных елей, пихт, - сблизились, вступили в рукопашный...
Гришка с товарищами, в легкой бранной одежде, ждал сигнала: "Преследовать противника!"
Снежная завеса поднялась над сечей. По шуму можно было предположить - бой ожесточился...
А погода портилась. Белый снег короткого зимнего дня посерел. Пошел снег, подхваченный вьюжным ветром, он несся над землей, забивал рот, ноздри; и было уже не понять, откуда идет снег - то ли валится сверху, то ли метелит снизу, - в нескольких шагах трудно разглядеть человека.
Из белой кутерьмы вынырнул вой. Без шапки, с мокрым лицом - сосульки на бороде. В руке оголенный меч, с обоюдоострого лезвия крошатся ошметки красного льда; пошатываясь, прошел мимо расступившихся вятчан к боярину.
Немного погодя вызвали сотенного Евсея. Вернулся Евсей Великий построжавший, брови сурово сдвинуты. Собрал десятных ватаманов, воев и, стараясь перекричать посвист-вой бурана, заговорил:
- Разбойники засели крепко... За засекой снежно-ледяные городки настроили... Велено обойти... Разделимся: с первыми я пойду, со вторыми Иван Заикин. - Гришка по пуп в снегу вышагивал за длинным, по-журавлиному переставлявшим ноги воем. "Вот бох росту дал! Мне бы так", - позавидовал по-хорошему. Гришке совсем было не страшно идти по лесу навстречу разбойникам,
Дядя Иван - так называл он ватамана Ивана Заикина, - назначив длинного воя десятником, ушел в голову отряда.
Гришка дышал полной грудью, хватая ноздрями сыроватый, пресный лесной дух; вспомнил отца, дядю Митяя - с ними вот так ходил по лесу во время охоты, - правда, не пехом, а на широких подбитых лосиной шкурой лыжах.
Шумели вершины деревьев, пыхтели, кряхтели вспотевшие вои, у кого-то что-то брякнуло. Зло шипя ("Чисто журка", - весело усмехнулся Гришка), повернул длинную шею десятный, погрозился шепотом. Но вои лишь скалили зубы и громче всхлюпывали соплями...
Неожиданно подали команду по цепочке: "ложись!" Гришка, погрузившись, как в перину, в рыхлый снег, зажмурился, широко разинул опушенный курчавой золотистой бородкой рот, стал ловить падающие снежинки.
Верховой ветер подвывал, посвистывал, раскачивал верхушки елей, сосен, изредка сыпал комья снега, хвою.
В полушубе тепло, - только еле ощутимая прохлада мягко щекотала потную спину...
Вдруг ком снега ловко влетел в рот, заткнул глотку - Гришка поперхнулся, перевернулся на живот и кашлянул на весь лес...
Пушечным выстрелом послышался Ивану Заикину грохнувший сзади кашель. Вскочил на ноги, побежал, споткнулся - упал, встал, побежал и снова упал, и тогда на четвереньках - по-медвежьи, махом - поскакал назад, где нарушили его строгий наказ: "Не шуметь!.. Не кашлять, не чихать, штоб ветка не треснула - идти-красться..."
Ватаман Заикин безошибочно определил охальника. Подскочил к перепуганному, с выпученными глазами Гришке; ничего не говоря - хлесть! - Гришка безмолвно, по-щенячьи упал на спину... Усы, подбородок окрасились кровью.
- Мотри! Пожри-ко еще снег - убью!.. - прохрипел Иван Заикин.
Вернулся на место - в голову отряда. Лег на снег.
Тревожилась в груди душа - видать, что-то предчувствовала, и от этого волнение усиливалось...
"Рядом ворог, а они ведут себя... А может, не хотят воевать с ними?! Поговорить бы с ребятами, - ох, не прост русский человек: душа его как океан-море..."
Послал вперед трех ведомцев - ушли с улыбочками. Лежи и жди теперь, а они там не пошевеливают... А ждать уже нельзя - скоро сумерки укроют землю, и тогда в темноте, в незнакомом лесу, много не наворочаешься. И он повел за собой 26 воев.
По всем расчетам они должны были уже выйти на дорогу - в тыл противнику, а ведомцев все нет... "Што с ними?!" И тут же впереди, на небольшой поляне, увидел их - лежащих..."Убиты!.." - бухнулся в снег, протер мокрое лицо, сбросил рукавицы и, не отрывая взгляд от полянки, окруженной черными стволами елей, подал знак, чтобы приготовились к бою, делали как он; опираясь левой рукой на древко копья, правой держа меч, Иван Заикин ловко пополз. Шагах в пяти от ближнего ведомца, уткнувшегося головой в снег, со стрелой на шее, замер, прислушался... Кинув в ножны обледенелый меч, повернулся на левый бок и из кожаной сумки-колчана заученным движением вытянул лук и стрелу... Суетно торкнулось сердце, какая-то нечистая ворохнула волосы на затылке - заставила повернуться и глянуть на широкую ветвистую ель, и в этот миг правым глазом увидел огромных размеров острие стрелы... Молния! - боль!!!
...Неожиданно Гришка заметил двух притаившихся разбойников; он попытался незаметно сообщить об этом лежащему впереди десятнику - ткнул его жалом копья в "мягкое место", но тот не понял: шепотом богохульно выматерился, больно лягнул...
Сморщившись от боли и обиды, Гришка сплюнул на снег кровь, схватил лук, положил стрелу с узким ромбовидным сечением - бронебойным - на лосиную жилу-тетиву и... - тут лес обрушился ревом мужицких глоток...
