— Ну?
Кэффри ответил:
— Ну?
Герти с интересом следила за разговором.
Который возобновился довольно уместной репликой Каллинена:
— Ну?
Кэффри по-прежнему не находил слов:
— Ну?
Каллинен, чувствуя себя менее уверенно, сказал:
— Ты ничего не видел.
— Но все было слышно.
— Я обесчещен, — подавленно прошептал Каллинен.
— Они думают, что это кошка. Скажешь, что это была кошка.
— А ты подтвердишь?
Кэффри очень внимательно оглядел Герти. Она еще не успела отдышаться.
— Конечно, это была кошка.
Каллинен вынул из кармана свой красивый зеленый платок, украшенный золотыми арфами, и вытер лицо.
— Смотри, — сказал Кэффри, — у тебя из носа кровь идет.
XXXVIII— А вот и они, — сказал Галлэхер.
О’Рурки не обернулся. В комнату в сопровождении Каллинена и Кэффри вошла Герти.
— Это была действительно кошка, — сказал Кэффри.
— Черт возьми! — воскликнул Галлэхер. — Вот они! Вот они!
Маккормак подошел к одной из бойниц.
— Мисс, — сказал утихомирившийся О’Рурки, — мы вам объясняли, что ваше присутствие здесь подозрительно.
— Они струячат по мосту, — крикнул Галлэхер.
— Гады! Откуда их столько?! — отозвался Маккормак.
— Мы приняли решение держать вас под постоянным коллективным наблюдением, — продолжал О’Рурки.
— Стрелять будем? — спросил Галлэхер.
Пулеметы, установленные британцами на деревянных штабелях, затрещали. Свинцовые струи ударили по фасаду почты. На первом этаже застрочил в ответ Келлехер. Кэффри и Каллинен встали рядом с Маккормаком и Галлэхером, стреляющими из бойниц.
— Забирайтесь под стол, — приказал О’Рурки, — и не шевелитесь.
Герти послушно залезла под стол.
О’Рурки запер дверь и сунул ключ в карман. Затем присоединился к товарищам.
Похоже, британцы решили покончить с почтой. Они валили со всех сторон. Судя по всему, они держали в своих руках О’Коннелл-стрит. Мятежникам с набережной Иден было видно, как по улице в сторону моста Митэл вели колонну пленников с поднятыми вверх руками.
— Плохо дело, — сказал Кэффри.
— Это наши товарищи из Центрального бюро, — заметил Маккормак. — Я узнаю Тэдди Ланарка и Шона Дромгура.
— Телефон, — подсказал ему О’Рурки.
Покинув свое место, Маккормак направился к столу директора, мистера Теодора Дюрана, ныне покойника. Он увидел забившуюся под стол и зажмурившуюся от страха Герти. Стараясь не наступить на нее, он сел в кресло, закрутил вертушку и снял трубку. Не опуская трубки и воспользовавшись затишьем между выстрелами (в эту минуту почему-то сильно запахло порохом), он сказал:
— Никто не отвечает.
Его соратники продолжали щелкать британцев. Возможно, они даже не услышали реплику командира.
Не заметили они и того, что сразу же после реплики командир вздрогнул. Они тщательно целились и щелкали; британцы начинали злиться. Передвижение по мосту, а равно как и вдоль набережных, было им по-прежнему заказано под угрозой потерь, превышающих сорок пять процентов личного состава (что по военным меркам могло сойти за отличную результативность). Тем не менее они продолжали отчаянно атаковать.
— Кто это? — произнес чей-то мужской голос на другом конце провода.
Маккормак опустил глаза. У него во рту внезапно пересохло.
— By Jove![12] — произнес мужской голос. — Отвечайте!
Легкий электрический разряд прошелся вдоль его позвоночника, пронизывая со все увеличивающейся частотой спинной мозг.
Запинаясь, Маккормак ответил:
— Это Маккормак.
— Готов поспорить, что это еще один сучий выродок из числа повстанческих негодяев, — произнес голос.
Маккормак не знал, куда деться. Обескураживающее (по отношению к нему) поведение Герти дополнило это оскорбление, лишило его дара речи и заодно пригвоздило к креслу.
— Что вам надо, — пробормотал он.
— Вы еще не сдались, жалкие папские гунны?
Маккормак тяжело сопел в трубку.
— Что с вами такое?
— Fi...fifi...fifinnegans wake, — промямлил Маккормак.
— Чего? Что вы такое несете?
Но Маккормак был уже не в состоянии отвечать. Чтобы заглушить непроизвольный стон, он изо всех сил кусал телефонную трубку.
— Вы издаете странные звуки, — заметил голос на другом конце провода.
И добавил участливо:
— Вас, случайно, не ранили?
Маккормак не ответил. Эбонит треснул.
— Эй! — воскликнул его собеседник. — Что с вами случилось?
У Маккормака из рук выпала трубка, а изо рта вырвался протяжный хрип. До него отчетливо донесся далекий голос, который, шипя и гнусавя, предложил:
— Мы предлагаем вам немедленно сдаться.
Затем кому-то доложил:
— Не отвечает...
А после очередной серии выстрелов предположил:
— Наверное, убили...
Сквозь полуприкрытые веки командир различал О’Рурки, Галлэхера, Кэффри и Каллинена, которые старательно отстреливались. На него они не обращали внимания. Еще сильнее запахло порохом.
Маккормак опустил глаза и увидел Герти, которая, закончив дело и вытерев рот тыльной стороной ладони, снова забралась под стол.
Он повесил трубку, встал, ощутив при этом сильную дрожь в коленях, и произнес:
— В той колонне действительно были наши товарищи из Центрального бюро.
— Мы не сдадимся, — объявил О’Рурки.
— Конечно, — подтвердил Маккормак.
Слегка пошатываясь, он потянулся к своей винтовке и с первого же выстрела уложил британца, который вздумал перейти по мосту О’Коннелл.
XXXIX— Нам крышка, — прошептал Диллон.
Келлехер не отвечал. Он нежно поглаживал свой пулемет, медленно остывающий после последней атаки.
Британцы собирались с новыми силами на штурм почты. Доносились лишь далекие и спорадические выстрелы.
— Ну как ты? — спросил Диллон.
Келлехер ответил:
— Никак.
Он похлопал по пулемету:
— Мой милый зверек.
И добавил:
— Если не в этот раз, так уж в следующий — точно.
— Ну! — воскликнул Диллон. — За нашу родину я совсем не боюсь. Она будет существовать вечно, наша Эйре, как и христианская эра. Я беспокоюсь за нас.
— Да. Только между нами; скоро нам придет конец.
— Ну и как ты?
— Рано или поздно это должно было случиться.
Диллон задумался:
— Может быть, выкрутимся...
— Нет, — сказал Келлехер.
— Нет? Думаешь, нет?
— Нет. Думаю, нет.
— Почему?
— Погибнем все до одного.
— Ты так считаешь?
— Но не сдадимся.
Диллон хрустнул пальцами:
— Корни, какой ты смелый!
Келлехер встал и в задумчивости сделал несколько шагов по комнате.
— Интересно, что же все-таки произошло наверху?
— Наверху? Они сражались, как и мы.
— Я имею в виду девчонку.
— На это мне наплевать, — сказал Диллон и, подняв голову, спросил: — Тебя это беспокоит?
Келлехер не ответил.
— Вертихвостка, — продолжал Диллон. — Как она нас достала. Наплачемся еще с ней. Со всеми женщинами так. Уж поверь мне, я их знаю. Ты еще молод. А я за двадцать лет работы их изучил. Да, и еще. Мне будет жалко расставаться со своей работой, конечно, не так, как с тобой. Все эти костюмы, я так их любил. И платья, когда мода менялась. Да что там мода! А материал: шелк, кружева, гипюр с ирландским стежком...
Он встал, взял Келлехера за плечо, прижался к нему:
— Знаешь, мне жаль с тобой расставаться.
И добавил:
— А ты на самом деле думаешь о той девице, что наверху?
Келлехер высвободился из объятий Диллона, не резко, но решительно. И молча. После чего они услышали добродушный голос Галлэхера:
— Ну что, цыпочки, отношения выясняете? Какая ревность!
— Я этого все-таки не понимаю, — добавил Каллинен.
— А вашего мнения никто и не спрашивает, — ответил Диллон.
— Ну! — ввернул Галлэхер. — В нашей ситуации приходится мириться. Ничего не поделаешь.
— Нам нужен ящик с патронами и несколько ящиков уиски. Там еще осталось? — спросил Каллинен.
— Да, — ответил Келлехер.
— Как настроение? — спросил Каллинен. — Боевое?
— Нам крышка, нет?
Это уже спросил Диллон.
— Погибнем все до одного, — объявил Галлэхер с такой радостной легкостью, что у портного потяжелело на сердце.
— Что такое, Мэт? — спросил у него Каллинен. — Ты ведь не струсишь, правда?
— Вот еще. Вот еще.
Галлэхер и Каллинен обменялись взглядом, пожали плечами и отправились в импровизированный склад.
— Все-таки здорово, что мы зафигачили трупы в воду, — сказал Галлэхер. — С той самой минуты я себя чувствую так легко; никаких душевных терзаний.
— Внимание! — воскликнул Келлехер, который не отрывал глаз от амбразуры.
