– Бред, – фыркал Витя. – Отстой.
– И «Бродяга к Байкалу подходит» – тоже блюз! Старинный русский блюз-романс!
– Бродяга к Байкалу подходит. Подходит… И камнем на дно! – невесело заржал Наполеон-Пигусов.
Правда, глянув на Ходынина, быстро ржачку прекратил, сказал уважительно:
– А вы прямо-таки – блюзовед стали!
– Блюзовед звучит как лизоблюд. Рвать пора блюзоведов четвероногих!
– Что вы, зачем же рвать… – Витя испугался. – Про блюзоведов это я так… Случайно вырвалось…
– А вот вам еще один русский блюз!
Дикий мед —
Блудный блюз… —
забасил Ходынин.
Баритонально всплакнул в ответ ему Витя. Но не удержался и от критико-режиссерской оценки:
– Русские частушки из дельты Миссисипи! Вот что такое ваш «дикий мед»!
Ходынин побагровел. Широкая спина его взбугрилась. Доверчивые лермонтовские глаза сузились. Он встал:
– Не мути, мутило! Русский рок – он ведь бывает не только черный! Теперь он еще и красный! Целое направление русской музыки теперь можно называть: «красный рок»!
– Красный рок? – ужаснулся Витя. – Как это понимать – красный? Рок бандитов, бандюганов?
– А вот как понимать!
Ходынин резко переместил свой увесистый кулак прямо к Витиному подбородку…
Гремя эмалированными ведрами, к столику подошел официант.
Он был в крахмальной рубахе и в резиновых, залепленных густой болотной тиной сапогах.
Официант прерывисто дышал: тяжелые ведра были накрыты широкими эмалированными, неудобными для транспортировки тазами.
– Чего… Чего вам, любезный? – Витя испугался официанта больше, чем Ходынина.
– «Ужин браконьера» заказывали? – хрипло выкрикнул официант.
– Да… То есть – нет! Теперь уже не надо… Я думал, что это… Мне нельзя есть на ночь! – внезапно взвизгнул Витя.
– Заказывали – получите, – официант взгромоздил одно из ведер на стол.
– Я не хочу, не буду! Вы – бандит! Несите свои ведра обратно!
– Давайте мне, – Ходынин расслабился. – Я оплачу этот «ужин браконьера». Что там у вас?
Официант взгромоздил на стол и вторую посудину. Подняв двумя руками один из тазиков, сунул голову прямо в ведро, но тут же выдернул ее обратно.
Крылышки ноздрей его при этом нервно затрепетали, как у необученного птенца в полете.
– Осетрина снулая! – старательно перечислял официант. – Кости семги! Э-э… Плотва московская водоканальная, слабо мутирующая. Голова севрюжья, на кол насаженная, лампадным маслом сбрызнутая. Рябчик распутинский, в сметане, краденый! Ножки тапирьи, свежерубленные, зоосадовские!..
Из второго тазика был аккуратно вынут небольшой изящный поднос. Конфузясь, официант посунул его по скатерти, в сторону все еще стоящего на ногах Ходынина.
На подносе, перетянутые накрест аптечными резинками, сверкали таблетки в ярких современных упаковках.
– Ширяетесь, четвероногие? – подхорунжий попытался схватить официанта за грудки.
Тот отшатнулся:
– Никак нет-с: полагается! К каждому из блюд браконьерских набор таблеток полагается!
– Что за таблетки?
– Эспумизан, пурген, сульгин, касторка. Активированный уголь, рвотный корень, солодка. А также после рвоты на выбор: «Виагра» или четверть таблетки клофелина – возбудиться или забыться.
Ходынин рассмеялся и полез головой во второе, сияющее холодным блеском эмалированное ведро.
Подошедшей в эту минуту Симметрии от вида эмалированных тазов и ведер стало зябко. Ища тепла, она оглянулась по сторонам.
Олежка все не возвращался. Подхорунжий копался в ведрах и хвалил растерявшегося Витю за необычный заказ.
«Кончай финтить! Займись делом! – сказала сама себе Симметрия и тут же задумалась: не пройти ли в задние комнаты для лучшей подготовки к встрече с Олежкой?
Витя продолжал хандрить. «Ужин браконьера», напомнив о недавних речных страданиях, вызывал досаду, затем и легкий ужас.
Быстро заключив перемирие с Ходыниным, новый ведущий рок-программ, заслуженный артист России, стран балтийского побережья и третьего мира Виктор Пигусов, вздрагивая, побрел к сцене.
После купания в Яузе Витя жизненного актерства посбавил. Баритон его зычный треснул. Выходя с недавних пор на сцену представлять очередную рок-группу, он теперь долго не разглагольствовал. Умом посетителей не стращал. Стишки читать бросил. После стёбовой предвариловки колобком укатывался со сцены.
То, как Витя смешивал музыкально-критическую терминологию и московский стёб – вопреки его собственным ожиданиям – многим нравилось.
В тот вечер, объявив одну из питерских подпольных групп: «К нам приехал Питер-Питер… Ждете, я срифмую – литер? Фигушки! Я просто скажу: музыка у них своя, незаемная, некоммерческая, с причудливыми гармониями и приличной ритм-группой. Есть склонность к импровизу, временами вы можете ощущать чудный свинг…» – Витя без замедления скатился со сцены.
Неожиданно для самого себя он двинулся ко все еще одинокой в этот ночной час Симметрии. Ходынин куда-то ушел, Синкопа отсутствовал начисто, бояться было некого.
Витя подступил к Симе с тихой жизненной укоризной. Пожаловался на район проживания. Подсыпал – с отвращением – и стишков: «В этой маленькой избушке все сидели друг на дружке…»
– Мушчина, – кокетливо отвечала Сима, все еще размышляющая о задних комнатах, а также про Ходынина и Олежку разом. – Какая избушка, мушчина? Гляньте лучше на сцену: вот там – басила-сила! А вы? Вы просто слабая копия всего, что было до вас. А тогда чего зря языком молотить? Закажите лучше даме текилки! Наша русская текилка – дикий крутняк!
– Да ведь избушка – не простая! Понимаете? Стоит терем-теремок, а напротив что? Думаете – харч-рок? Нетушки! А напротив – наш Кремлек! – Витя сел и, как пес перед вытьем, завернул голову в сторону и вверх, давая понять: он в курсе Симиных посещений кремлевско-ходынинской «каморки»!
– Здесь и там гиппопотам, – с неменьшим значением повела в сторону реки прекрасным плечом своим Сима. И во второй раз призывно глянула на Витю: после всего пережитого ей необходимо было выпить.
Витя понял: Симметрию стихами не прошибешь. И помощи от нее в трудном актерском, только что им задуманном, деле ждать не приходится!
Оторвав от стула свой немалый зад, Витя подался в задние комнаты – переходить от оптимизма к унынию, догадываться о смутном, далеком.
И уже на следующий вечер Витин унылый оптимизм дал ростки: он признался завернувшему на вечерок Ходынину: пустынного канюка, то бишь сокола Харриса, украл именно он, Виктор Владимирович Пигусов.
С готовностью указал и места, где пропавшего каню следовало искать.
Ходынин искал три дня.
Безрезультатно.
Сокол Харриса словно в воду канул!
А потом подхорунжему стало не до поисков.
В узких прорезях Беклемишевской башни, над бойницами косого боя – машикулями, горел тревожный свет. Рок-музыка не давала покоя. Симметрия каждый день где-нибудь подхорунжего отлавливала, спрашивала глумливо про Тайницкий Небесный Сад, о котором по неосторожности было ей сказано лишнее…
Спрашивала Симметрия, кстати, и про реально существующий, закрытый для обычных посетителей Московского Кремля, Тайницкий сад.
А это уже никуда не годилось.
– В бочку, в бочку бы ее смоленую! И под лед за такие вопросы! – мечтал вслух о законопаченной Симе, направляясь в ночной час из рок-харчевни в сторону Кремля, подхорунжий Ходынин.
«Кстати, как там, в смысле льда? Крепок ли? Хорошо бы подсадную ворону – да ранним утром, а лучше ночью – на лед! Вдруг ястребки ее возьмут?» – озаботился уже про себя подхорунжий.
Крепость льда подхорунжему захотелось проверить лично. Он решил, пройдя по набережной в сторону высотки-«Иллюзиона», спуститься в известном ему месте на замерзшую Москву-реку.
Серый сумрак царил на льду…
Сильно наискосок от Кремля, ближе к слиянию Москвы-реки и Яузы, в том месте, которое Ходынин когда-то мысленно предназначил для дополнительных ночных тренировок умного канюка и глуповатых ястребов, вдруг обнаружилась какая-то рыбацкая халабуда.
Издали халабуда напоминала островерхий шатер.
Медленно по набережной Ходынин побрел к шатру-халабуде.
Из шатра вдруг выступил человек.
Словно отгоняя от себя предутренний сон, он помотал из стороны в сторону головой, скинул прямо на лед тулуп, остался в белой полотняной рубахе, а поверх нее – в фартухе из рогожи с широким нагрудным карманом. Обут вышедший был в алые сапожки с загнутыми кверху носами…
Дунул и сразу опал сыроватый речной ветер.
Тот, что скинул тулуп, сходил в шатер и выволок оттуда, как санки, за веревочку, неширокий и невысокий деревянный помост. Затем сходил еще раз и вернулся с длинным, узким и скорее всего старинным ножом. Под мышкой человек нес здоровенные щипцы с расплющенным носом и аршинными ручками. Из рогожного фартуха маленькой жуковатой головкой торчали клещи…
