Несколько часов я был мертв. Именно так выразилась моя жена. Я ничего не помню. Она рассказывает, что вернулась с работы и, как всегда, застала меня в кресле-качалке. Я, мол, смотрел как-то странно, приоткрыв рот, из которого текла слюна. Эту подробность можно было бы и опустить. Она звала меня, окликала по имени — ничего. Говорит, что даже с силой встряхнула меня. Я же вроде посмотрел на нее отсутствующим взглядом, ты меня не узнал, понимаешь; и ответил: женщина, вы мне не мать, как я могу забыть свою маму. Ничего, ничего не помню. Как раз в тот момент, продолжала Эмма, раздался звонок в дверь. Точно, в дверь позвонили, я и сам хорошо помню этот звонок — я встал, чтобы открыть. Тогда, по мнению жены, я и пришел в себя. Я был в полном порядке. Только чуть-чуть болела голова. Но я и правда не мог вспомнить, что было со мной за несколько часов до этого. Наверное, от переутомления. Просто отключился.
— Тебе обязательно надо показаться врачу, — сказала жена. — Н… невропатологу. — Я готов поспорить, что первым делом она подумала о психиатре.
— Обязательно, — ответил я.
Разумеется, я не пойду ни к какому врачу. Если это было то, чего я так боялся, врачи все равно не смогли бы мне помочь. У моей тети была болезнь Альцгеймера. Каким врачам ее только ни показывали: они пичкали ее разными лекарствами, а родственникам говорили, что лучшее, что они могут для нее сделать, — это отправить в психиатрическую клинику. Так они называли психушку. Незадолго до конца дошло и до этого. В редкие моменты просветления тетя плакала, как маленькая девочка, которая умоляет своих родителей забрать ее из лагеря. Она жаловалась, что ее поливают ледяной водой, бьют током. Нет, я так просто не сдамся. У этой болезни долгий латентный период. Мне еще удастся немного пожить нормальной жизнью. А может быть, все это и правда от переутомления. Мне надо просто сбавить темп. Если нужно, брошу работу, поищу себе другое занятие. И все же следующим вечером я откопал письма моей двоюродной сестры, которая регулярно писала мне о болезни своей матери. С тех пор прошло уже более десяти лет. Я пропускал все лишнее и останавливался только на тех местах, в которых шла речь о болезни.
…Одна знакомая, евангелистка, сказала мне, что лишь Богородица способна помочь моей матери. Ни Иисус, ни даже сам Господь Бог, ты представляешь… Утром и вечерам я молю Богородицу о помощи. Знаю, ты не веришь в подобные вещи, но мы уже все перепробовали, абсолютно все. Теперь вот запираем ее дома. Несколько раз ей удавалось сбежать, она бродила по улицам, у нее же нет никакого инстинкта самосохранения. Тогда она потерялась в городе, почти голая. Иногда ее ум проясняется, и она меня узнает. Обнимает меня и все плачет, плачет… Потом не может вспомнить, кто я. Раньше всех она забыла папу. Кричала, что не хочет спать рядом с незнакомым мужчиной. Умоляла меня отпустить ее к ее маме, ты ведь знаешь, ее мать умерла пятнадцать лет назад. Я чувствую себя матерью своей собственной матери. Даю ей поплакать, иногда сержусь на нее, как на ребенка. И избегаю смотреть ей в лицо, потому что не хочу ее запомнить такой. Просто не хочу, не хочу ее запомнить такой…
Я никогда не допущу, чтобы со мной произошло то же самое. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда.
Серое сукно тянется в окно.
Если кто-то спросит меня, что я делал весь последний год, я ему спокойно отвечу: курил. Ничему я не отдавался с таким усердием — только курению. Вылазки в город были сокращены до минимума. Работа мне это позволяла. Я почти перестал отвечать на телефонные звонки. Сидел дома с кошками и курил. Время от времени ко мне заходила моя старая знакомая, с трудом сводящая концы с концами. Ее только что выпустили из клиники для наркоманов, она утверждала, что завязала, но ее никто не хотел брать на работу. Как-то не верится, чтобы она очень старалась. Брала у меня взаймы небольшие суммы, которые никогда не возвращала. Зато всегда предлагала мне косячок. Наверное, ей казалось, что таким образом она отдает мне прошлый долг. Я ценю этот жест. Для нее наркота была большим золотом, чем деньги. Еще она утверждала, что на Западе траву давно перестали считать наркотиком. Рассказывала, что в свое время пробовала какие-то лесные грибы, во много раз мощнее героина.
Как откусишь от них кусочек, рассказывала Гаша (от имени Глаша или от слова «гашиш», какая разница), так вот, откусишь кусочек, тебе тут же являются всякие там эльфы, гномы, духи леса и феи. Может иногда и сама королева Маб явиться. Эти грибы, рассказывала она, открывают тебе глаза на вещи, которые, несомненно, существуют, но обычно остаются невидимыми.
Мне нравилась эта история про грибы, но я оставался верен дыму. Я всегда чувствовал себя немного виноватым перед Гашей. Еще в школе мы вместе начали курить. Она на этом не остановилась. Не знаю уж, завязала ли она с «грибами», но уверен, что она уже давно жила среди эльфов. Перед ней я чувствовал себя как школьник, который вместе с другими собрался было прогулять урок, но в последний момент передумал. Другие наверняка сказали бы, что я спасся. Кто знает. По мне, так спасена была Гаша. Уже два года она говорила, что сбежит в Израиль. Стоило мне только заикнуться об этом во время редких наших встреч с ней, как она неизменно отвечала: а я уже в Иерусалиме. Наверняка так и было, в то время как я по-прежнему сидел в своей гостиной в районе Младост-4.
Пепельница моего отца — финская, с крышкой. Она скорее походит на маленький ковчег с углублением для единственной сигареты. Мне нравилась идея личной пепельницы, как могут быть индивидуальными только зубная щетка и бритвенный станок. Сбоку пепельницы абсолютно незнакомыми мне буквами была выгравирована надпись (отец тоже не знал, что она значит). Много позже, когда мне прочитали эти письмена, я был поражен их буквальностью: «Все пепел».
Когда я курил, я несознательно повторял движения отца. Энергичное постукивание по сигарете указательным пальцем, сдвинутые брови, когда затягиваюсь, — вообще вся эта сосредоточенность и важность жестов. Сложнее всего мне было усвоить естественный легкий сгиб указательного и среднего пальцев, между которыми была зажата сигарета. У меня они были как-то неестественно напряжены и зажаты.
Когда я листал одно иллюстрированное довоенное издание, мне попалась коротенькая заметка о мужчине, который поставил рекорд по количеству выкуренных папирос за один день. Когда этого человека спросили, почему он прикуривает от спичек, а не от зажигалки, которые как раз тогда входили в моду, он ответил, что не хочет портить себе зубы продуктами распада газов, выделяющихся из зажигалки. Настоящий курильщик — заботящийся о своих зубах эстет.
Да что там, мне ничего не надо было от жизни, только бы сидеть на заднем дворе дома, в зарослях цикуты и крапивы, откинувшись на спинку кресла-качалки, с пачкой дешевых сигарет. И втягивать вместе с дымом все, что попадается на глаза, — облака, черепицу, пассажирские самолеты, Млечный Путь, все. Немного дыма — и можно проглотить все, что угодно. Хочу ощущать, как дым оседает на моих легких и выводит на их белизне настойчивые никотиновые телеграммы. И как потом он выходит оттуда, синеватый и ослабленный.
Есть в этом что-то ангельское — закончить свою жизнь вот так, умереть, медленно выкуривая сигарету за сигаретой на заднем дворе дома. В урне уникальной финской пепельницы, только твоей, в которой однажды обнаружат твой пепел. И ничего больше. Ничего, за что можно было бы зацепиться, — ни тела, ни потемневших от никотина пальцев, ни проеденных легких, ни пожелтевших зубов. Горстка пепла. А если ты конченый курильщик, то и пепла не будет. Только дым. Серое сукно…
А может, на той пепельнице было написано, что все дым? Звучит более обнадеживающе. И как-то экологичнее.
29
К ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ МУХ
Мухи относятся к разряду двукрылых и обладают парой хорошо развитых передних крыльев. Испокон веку большинство видов мух обитает в соседстве с человеком, поэтому их называют синантропами (от syn — связь, antropos — человек). Они селятся в домах, рядом с человеческими экскрементами, на мусорных кучах и т. п. В этом смысле вполне правомерно предположение, что типичные представители синантропных мух, известные нам сейчас, являются невольным созданием человека. Или продуктами его жизнедеятельности. Некоторые ученые утверждают, что мухи существовали задолго до человека и, опять же, питались трупами и экскрементами. Но они не отрицают, что с появлением человека мухи сразу же признали в нем хозяина и навязчиво влезли к нему в дом. С тех пор и до сегодняшнего дня хозяин не может смириться с присутствием этих досадных гостей, несмотря на то что они сыты даже крохами с его стола, и всячески стремится их прогнать. Для этого вешает шелестящие ленточки на дверь, чтобы мухи не проникли внутрь; использует палки с куском плотной ткани, чтобы их бить; блюдца с уксусом, чтобы их топить; он, наконец, ловит их руками и сажает в спичечные коробки. Еще более эффектно то, что обычно практикуют маленькие дети. Они ловят муху и отрывают ей крылышки, после чего она тут же перестает относиться к разряду двукрылых, становится сухопутной букашкой и служит для назидания и страха всем остальным мухам. Все это, к счастью без особого успеха, совершается людьми только из-за того, что они не понимают, насколько важна и полезна муха.
