По увеличившейся продолжительности отдельных кадров и неярким цветам Себастьян догадывается, что соседи уже смотрят новости. Двери и окна дома Даббелинга выглядят точно нарисованные. Себастьян уж начал было сомневаться, что хозяин когда-нибудь вернется домой, как вдруг сад пришел в волнение. Автомобильные фары внезапно выхватили кучку деревьев и тут же отшвырнули ее назад в темноту. Партизанами перебегают через лужайку тени. Ограда наклоняется влево, журавль поворачивается вокруг своей оси. Себастьян подобрал под себя ноги и, уперевшись в землю тремя пальцами каждой руки, изготовился, как спринтер перед стартом. Решетка ворот распахивается. Автомобиль подъезжает к дому и останавливается в нескольких сантиметрах от стены. Вздох тормозов, и фары гаснут. Сквозь щель между баками Себастьян наблюдает за тем, как Даббелинг выходит из машины, театрально зевает и потягивается, расправляя плечи, затем отворачивается и достает с заднего сиденья портфель. Никаких неожиданностей: ни дамочки, выкарабкивающейся с переднего пассажирского сиденья, ни возвращающегося с прогулки запоздалого прохожего возле ворот. Даббелинг вернулся один.
В сущности, Себастьян — слабохарактерный человек. Знакомые и сослуживцы, возможно, сказали бы, что у него сильная воля, но, если всерьез, думает Себастьян, наблюдая за Даббелингом, сила воли-то как раз и выдает в человеке слабохарактерность. Из-за слабохарактерности он все время вынужден проявлять волю. Он вынужден все время трудиться и напрягаться, предпринимать попытки и тренироваться, в то время как у сильного все происходит как бы само собой. Порой ему требуется делать усилие над собой, для того чтобы просто посидеть на скамеечке на берегу Дрейзама, глядя на соответствующий участок реки. Насколько же больше энергии требуется для того, чтобы протянуть руку и схватить черенок лопаты! Себастьян бережно пересаживает улитку на песок и лишь затем поднимает с земли свое орудие.
Даббелинг, как по заказу, замер и простоял истуканом все время, пока Себастьян додумывая начатую мысль до конца. Шум собственных шагов воспринимается его слухом как посторонний звук, будто это кто-то другой большими скачками пересекает подъездную дорожку — некто, за кем Себастьян принужден следить в роли невидимого наблюдателя. Доктор тоже уловил скрип гравия. Он распрямляется. Ошарашенно глядит на приближающегося Себастьяна. Лопата взмывает вверх, следует глухой удар. Вместо того чтобы рухнуть, Даббелинг поднимает голову и смотрит поразительно безмятежно. Себастьян отодвигается для следующего замаха, поворачивает лопату острым краем штыка книзу и что есть силы опускает ее на голову жертвы. Тотчас же с лица Даббелинга сбегает все, что в нем было человеческого. Запахло содранными до крови коленками, сладковато и железисто. На пять голосов щелкает запирающее устройство в судорожно сжавшейся руке доктора. У Даббелинга подламываются колени, он кое-как удерживается и, покачнувшись, цепляется слабеющими пальцами за машину. От следующего удара ноги и руки задергались, как от электрического тока. Но тело все еще отказывается опускаться на землю. На заплетающихся ногах он подается в сторону. Следующий удар Себастьяна падает в пустоту, и, прежде чем он успевает осознать происходящее, Даббелинг пускается бежать. Ослепленный и, вероятно, ничего не соображающий, он, едва увернувшись от елки, всем телом налетает на решетку, и у него еще хватает сил уцепиться руками за прутья. Одним махом он заносит тело наверх, переваливает его на другую сторону и проваливается в бездонную тьму. В ночи сверкают сполохи телевизоров. Себастьян слышит крики, выстрелы и нервозное завывание американских полицейских сирен. Вспышки света дотягиваются до палисадника, пляшут по фасаду. Их дергающееся мигание обретает размеренный ритм и перетекает во вращающийся луч синей мигалки. Пахнет свежескошенной травой.
Себастьян прижимает ладони к глазам. Так никуда не годится! Вместо того чтобы строить план убийства, воображение крутит ему третьесортные фильмы ужасов. Склонившись над раковиной, он плещет себе в лицо водой и берется за кухонное полотенце. Пропитанное Майкиным ополаскивателем, оно не вбирает влагу, а только размазывает ее по лицу. Себастьян замирает, прислушиваясь к холодильнику, шум которого, если хорошенько напрячь фантазию, напоминает отдаленный океанский прибой.
Ночью ему, против ожидания, удалось проспать два часа; разбудил его звонок в дверь. На площадке он увидел Даббелинга. Тот пришел в желтом трико и с какой-то нечеловеческой вежливостью попросил взаймы ножницы для разделки птицы. Себастьян с криком очнулся ото сна, подскочив в постели, и понял, что сидит на кровати весь мокрый от пота. Он снова упал на подушку, закрыл глаза и попытался как можно медленнее пропустить через сознание воспоминания прошедшего дня. В глубинах тела работала бездонная воронка — мощный центр гравитации. Это был страх. Себастьян с удивлением осознал, что способен страшиться всего, — ему страшно было вставать, но страшно и лежать в постели, страшна нескончаемая ночь, но и страшен грядущий день. Ужаснее всего была тревога, как бы своим страхом не накликать еще новую беду. Имя Лиама делало все одинаково невозможным. Итак, первое условие — всячески избегать мыслей о сыне. Отметая все лишнее, он выстроил в мыслях новый порядок. Лиама нет, потому что он сейчас в лагере скаутов. Себастьян воспользуется временным отсутствием семьи, для того чтобы избавиться от соперника. Ему предложен этот мотив, и он намерен действовать в рамках плана, составленного для него шантажистами. «Свобода для меня, — подумал он, — заключается в повиновении, и в этом мой единственный шанс». Его нисколько не смутило, что таким образом он следует одному из самых распространенных заблуждений. Напротив, это принесло ему облегчение.
Открыв глаза, он увидел стоящего в изножье кровати человека. На голове у него был бумажный пакет. При попытке броситься в бегство Себастьян запутался ногами в простыне. Разбив лоб о выступ платяного шкафа, он очнулся в гостиной на кушетке перед включенным телевизором. На экране двигался широкий рот женщины, поющей беззвучную мелодию. Словно незрячий, Себастьян вслепую бродил по квартире. Все вещи жались по углам, затаившись в глухой тишине, которую ты слышишь, когда заложены уши. Он подозрительно ощупал листья растения в горшке, повертел в руках лежащие на виду письма, проверил порядок на книжных полках и убедился, что все, как и прежде, на месте. На пути в ванную он заметил необычное вздутие под покрывалом на кровати. Осторожно подойдя ближе, он понял, что возвышающийся предмет поднимается и опускается в одинаковом ритме с его дыханием. Он откинул покрывало и увидел собственное лицо с вытаращенными глазами и губами, растянутыми в мерзкой ухмылке. Внезапно последовал резкий толчок, разделивший пространство и время, и Себастьян очутился в постели на месте своего двойника. Он впился себе ногтями в ляжки, стал бить ладонями по стене, пока не почувствовал боль, поднялся с кровати и раздвинул наконец занавески. Над крышами соседних домов забрезжила зеленоватая полоска рассвета.
После душа первое впечатление, оставшееся от ночных пробуждений-недопробуждений — будто бы он находится в плену какого-то мира, в котором сбились все границы, — никуда не ушло. Хуже всего было то, что в целом свете у него нет ни-ко-го, кто помог бы ему выбраться из этой ловушки. У него нет ни-ко-го, с кем можно поговорить, ни-ко-го, чтобы спросить, не приснился ли ему вообще весь вчерашний день. Или же, напротив, все, что произошло на автозаправочной станции у шоссе А81, было явью, к которой он пробудился после десятилетий, проведенных во сне. Реальность, подумал Себастьян, — это соглашение между миллиардами сторон. Его вынудили расторгнуть это соглашение в одностороннем порядке. Поэтому утреннее пробуждение ничего уже не гарантировало. Ему не оставалось ничего другого, как принять новый день без сертификата, удостоверяющего его реальность.
Холодная вода вернула телу ощущение силы. С трудом он подавил в себе желание немедленно броситься в кабинет и уничтожить все свои теоретические записи, внезапно показавшиеся ему дьявольским наваждением, нацеленным лишь на то, чтобы навести путаницу во времени и пространстве, а тем самым подорвать основу, на которой зиждется здравый смысл и рассудок. Ровно в восемь он набрал номер скаутского лагеря в Гвиггене и извинился за то, что сын не приехал, потому что заболел гриппом. Девушка с австрийским акцентом сообщила, что заплаченные за Лиама деньги не могут быть возвращены. Себастьян на это не вскрикнул, не взвыл, а просто сказал «до свидания».
После такого удачного начала Себастьян решил сперва заняться поврежденным «вольво». Ему потребуется надежная машина, да и отвлечься на чисто бытовые заботы было даже приятно. Поэтому он сел в машину и направился в город мимо декораций, в которых разворачивается действие постановки под названием «Утро понедельника»: мимо молодых людей в деловых костюмах, которые с портфелями на багажнике катят на велосипеде по улицам, напряженно стараясь всем своим видом выражать радостное настроение в связи с хорошей погодой. По пути он принял для себя три главных принципа, которыми будет руководствоваться в ходе своей предстоящей деятельности. Максимум двадцать четыре часа на планирование. Столько же на исполнение. Стопроцентная гарантия успеха.
