— Не хочешь рассказать, зачем ты меня сюда притащила? — спрашивает Серенити.
— Раньше это был слоновий заповедник, — отвечаю я.
Она выглядывает из окна, как будто надеется разглядеть хотя бы одного слона.
— Здесь? В Нью-Гемппшире?
Я киваю.
— Мой отец изучал поведение животных. Он основал это место еще до знакомства с мамой. Все считают, что слоны могут жить только в жарких странах, например в Таиланде или на африканском континенте, но они очень хорошо приспосабливаются и к холодному климату, даже к снегу. Когда я родилась, у отца было семь слонов, которых он спас из зоопарков и цирков.
— А где они сейчас?
— Когда этот заповедник закрыли, всех слонов забрал слоновий заповедник в Теннесси. — Я взглянула на цепное ограждение в начале пешеходной тропы. — Землю продали государству. Я была еще слишком маленькой, чтобы это помнить. — Я открываю пассажирскую дверцу. — Дальше придется идти пешком.
Серенити смотрит на свои сандалии с леопардовым принтом, потом на заросшую тропу.
— Куда идти?
— Вы мне покажете.
Серенити не сразу понимает, чего я от нее хочу.
— Нет, — говорит она. — Черт побери, нет!
Она разворачивается и идет к машине.
Я хватаю ее за руку.
— Вы же сами говорили, что уже много лет не видели сны. И вам приснилась моя мама. Что плохого, если вас опять посетит озарение, а?
— Десять лет — это не просто дела давно минувших дней, это нечто уже поросшее травой. Здесь не осталось ничего из того, что было в тот день, когда исчезла твоя мать.
— Я же здесь, — возражаю я.
Серенити раздраженно сопит.
— Понимаю, вам меньше всего хочется получить доказательства того, что ваш сон ничего не значит, — говорю я. — Но ведь это лотерея, верно? Если не купишь лотерейный билет, никогда не получишь шанс выиграть.
— Я каждую неделю покупаю эти проклятые лотерейные билеты, но никогда не выигрываю, — бормочет Серенити, переступает через цепную ограду и начинает продираться по заросшей тропинке.
Некоторое время мы идем молча, над головой жужжат насекомые, а вокруг звенит лето. Серенити гладит молодые побеги, в одном месте срывает лист и нюхает его, потом идет дальше.
— Что мы ищем? — шепчу я.
— Скажу, когда найду.
— Мы почти дошли до конца старого заповедника…
— Ты хочешь, чтобы я сосредоточилась, или нет? — перебивает меня Серенити.
Поэтому следующие несколько минут я иду молча. Но одна мысль не давала мне покоя все время, пока мы ехали сюда, будто кость застряла в горле.
— Серенити, — говорю я, — если моей мамы в живых не окажется и вы об этом узнаете… вы же не будете меня обманывать и говорить, что она жива?
Серенити останавливается и упирает руки в боки.
— Милочка, я тебя едва знаю, чтобы проникнуться симпатией, что уж говорить о том, чтобы поберечь твое нежное подростковое сердечко. Не знаю, почему твоя мама не приходит ко мне. Возможно, потому, что она жива, а не умерла. Или же потому, как я уже говорила, что я заржавела. Но могу тебе пообещать… если я почувствую хоть намек на то, что твоя мама — дух или призрак, то скажу тебе правду.
— Дух или призрак?
— Это разные вещи. Благодаря Голливуду все полагают, что это одно и то же. — Она оглядывается на меня через плечо. — Когда тело испускает последний вдох — все, конец. Элвис покинул этот мир. Но душа остается нетронутой. Если человек вел достойную жизнь, ему не о чем сожалеть, может быть, его душа немного побродит по миру, но рано или поздно она закончит переход.
— Переход?
— В иной мир. На небеса. Как хочешь, так и называй. Когда душа проходит через это, она становится духом. Но если, скажем, при жизни ты был ничтожеством, и святой Петр, или Иисус, или Аллах будет судить твою покаянную задницу, вероятнее всего, после смерти ты отправишься в ад или другое неприятное местечко. А возможно, ты злишься, что умер молодым, или вообще не понимаешь, что умер. По какой-то из этих причин ты можешь решить, что еще не готов покидать этот мир, не готов еще быть мертвым. Но вся проблема в том, что ты уже мертв. Назад ничего не отыграешь. Поэтому ты остаешься в этом мире в подвешенном состоянии, становишься призраком.
Мы опять идем плечо к плечу, продираясь сквозь густые заросли.
— Значит, если моя мама дух, она попала… в какое-то иное место?
— Верно.
— А если она призрак, где она тогда?
— Здесь. Она остается частью этого мира, но не такой, как ты. — Серенити качает головой. — Как бы тебе объяснить… — бормочет она и щелкает пальцами. — Как-то я видела мультфильм об аниматорах компании «Дисней». Там речь шла о просвечивающихся слоях бумаги с нанесенными на них линиями и цветами, эти слои укладываются пачкой друг на друга, чтобы получился один Дональд Дак или Гуфи. Мне кажется, то же можно сказать и о призраках. Они очередной слой, наложенный поверх нашего мира.
— Откуда вы все это знаете? — интересуюсь я.
— Так мне сказали, — отвечает Серенити. — Насколько я понимаю, это всего лишь верхушка айсберга.
Я оглядываюсь, пытаясь разглядеть призраков, которые, возможно, парят где-то на периферии моего поля зрения. Пытаюсь почувствовать маму. Может быть, не так уж плохо, если она умерла, но продолжает находиться где-то рядом.
— А я могла бы об этом узнать? Если бы она была призраком и пыталась связаться со мной?
— С тобой когда-нибудь бывало, что слышишь телефонный звонок, берешь трубку, а на том конце тишина? Возможно, это призрак хотел тебе что-то сказать. Призраки — это энергия, поэтому для них простейший способ привлечь внимание людей — манипулировать энергией. Телефонными линиями, компьютерами, включая и выключая свет.
— Они и с вами так общаются?
Серенити раздумывает над ответом.
— Для меня это больше похоже на тот момент, когда я впервые надела контактные линзы. Так и не смогла привыкнуть, потому что чувствовала, что в глазу постоянно находится посторонний предмет. Никакого неудобства он не доставляет — просто инородное тело. У меня возникает такое же чувство, когда я получаю информацию извне. Словно запоздалая мысль, только не мне пришедшая в голову.
— Похоже, вам от этих мыслей никуда не деться? — спрашиваю я. — Как от песни, которую продолжаешь напевать себе под нос?
— Что-то вроде того.
— Раньше мне казалось, что я повсюду вижу маму, — негромко признаюсь я. — В людном месте я вырывала у бабушки руку и бежала к маме, только так никогда и не смогла ее догнать.
Серенити смотрит на меня каким-то странным взглядом.
— Возможно, ты экстрасенс.
— А может, когда человек кого-то теряет и хочет найти, ему кажется, что тот где-то рядом, — отвечаю я.
Серенити резко останавливается.
— Я что-то чувствую, — торжественно заявляет она.
Я оглядываюсь, но вижу только небольшой холмик, поросший высокой травой, парочку деревьев и медленно кружащих над головой хрупких бабочек монархов.
— Мы неподалеку от американского клена, — замечаю я.
— Видения похожи на метафоры, — объясняет Серенити.
— Что само по себе ирония судьбы, потому что метафора — это сравнение, — отвечаю я.
— Что?
— Ничего. — Я снимаю с шеи голубой шарф. — Может, вам поможет, если вы его подержите?
Я протягиваю ей шарф, но она отшатывается от него, как от чумного. А я уже отпустила его… Порыв ветра подхватывает и несет шарф ввысь — крошечный торнадо, уходящий все дальше и дальше.
— Нет! — кричу я и бросаюсь за шарфом.
Он опускается и поднимается, дразня меня. Его подхватило воздушными потоками, и мне никак не удается его схватить. Через пару минут шарф запутывается в ветвях метрах в шести над землей. Нахожу опору, пытаюсь вскарабкаться на дерево, но на стволе нет ни узелков, ни впадин, чтобы зацепиться ногами. Расстроенная, я падаю на землю, из глаз брызгают слезы.
У меня почти ничего от мамы не осталось.
— Полезай.
Серенити опускается рядом на колени, сцепив руки, чтобы подсадить меня.
Взбираясь на дерево, я оцарапываю щеку и руки; ногти ломаются о кору дерева, когда я пытаюсь ухватиться покрепче. Но мне удается забраться достаточно высоко, до первой ветки. Цепляюсь за нее рукой, я нащупываю землю и веточки — покинутое гнездо предприимчивой птицы.
Шарф за что-то зацепился. Я тяну и наконец высвобождаю его. На меня и Серенити сыплются листья и ветки. И что-то потяжелее попадает мне в лоб и падает на землю.
— Что за черт? — восклицаю я, вновь заматывая и крепко завязывая шарф на шее.
Серенити изумленно таращится на свои руки. Протягивает мне упавшую вещь.
Это потрескавшийся черный кожаный кошелек с нетронутым содержимым: тридцать три доллара, кредитная карта «мастеркард» старого образца с диаграммой Венна. И водительские права, выданные Элис К. Меткаф штатом Нью-Гемпшир.