Ознакомительная версия.
Однажды я встретил мужчину в супермаркете – он толкал перед собой тележку с покупками, а в другой раз, будучи на Райт-сквер, я видел, как он садился в зеленый «линкольн» последней модели. Правда, ни в супермаркете, ни в «линкольне» при нем не было ни синего ремешка, ни блондинки. Несколько дней спустя увидел я и даму – она выходила из банка. С ней не было никого, кроме верного терьера, которого она вела на синем поводке.
– У нас в Саванне не бывает черно-белых романов, – заявил мне Джо Одом, когда я в разговоре упомянул о виденной мною парочке. – Особенно между черным мужчиной и белой женщиной. За последние двадцать лет в Саванне многое изменилось, но не это. Единственная женщина, о которой говорили, что у нее черный любовник – это Бэднесс, но она порвала с ним. Эта дама была женой одного влиятельного саваннского бизнесмена и большую часть своей с ним совместной жизни имела любовников, что вполне приемлемо. Саванна спокойно терпит выставляемую напоказ супружескую неверность, какой бы вопиющей она ни являлась. Саванна обожает такие вещи, она жить без них не может. И сколько бы ни случилось здесь измен, городу всегда будет мало. Но даже Бэднесс хватило ума понять, что можно, а чего нельзя, и, когда ей стало невтерпеж завести роман с черным, она уехала с ним в Атланту.
Все это мне было понятно и без Джо, но я не мог разобраться в некоторых мелких деталях, касающихся моих компаньонов по бегу. Почему, например, мужчина постоянно носил с собой синий поводок? Когда и где женщина передавала его ему? В конце концов я понял, что именно этих мелочей я никогда и ни за что не узнаю.
Когда мне случалось прогуливаться по Булл-стрит ближе к вечеру, я непременно встречал по дороге очень старого и исполненного неподдельного достоинства черного джентльмена. На нем неизменно был строгий костюм, накрахмаленная белая сорочка и мягкая фетровая шляпа. Галстуки приглушенных тонов в строгую полоску, костюмы отличного покроя, правда, сшитые на несколько более крупного человека.
Каждый день, в одно и то же время, старик проходил через кованые железные ворота грандиозного дома Армстронга и гулял по северной стороне Форсайт-парка, затем он поворачивал налево и шел по Булл-стрит к Сити-холл, откуда возвращался тем же путем. Это был настоящий джентльмен. Встречаясь со знакомыми, он кивал головой и в знак приветствия приподнимал шляпу. Однако, мне удалось заметить, что и он сам и те, кого он приветствовал, играют в какую-то весьма странную игру. Большей частью это были хорошо одетые деловые люди, которые задавали старику такой вопрос: «Все еще прогуливаете собаку?» Было совершенно очевидно, что никакой собаки рядом нет, однако джентльмен с достоинством отвечал: «Да, все еще прогуливаю собаку». Потом он оглядывался через плечо, говоря в пространство: «Пошли, Патрик!», и преспокойно дефилировал дальше.
Однажды, проходя по Медисон-сквер, я увидел старика. Он стоял возле монумента, повернувшись лицом к толпе туристов, и пел. Слов я не разобрал, был слышен только пронзительно высокий тенор. Когда старик закончил песню, туристы зааплодировали, а девушка-гид, подойдя к нему, сунула что-то ему в руку. Певец с достоинством поклонился и пошел своей дорогой. К перекрестку мы подошли одновременно.
– Это было прекрасно, – сказал я.
– Что вы, сердечное вам спасибо, – со свойственной ему вежливостью ответил старик. – Меня зовут Уильям Саймон Гловер.
Я тоже представился и сообщил мистеру Гловеру, что мы с ним часто гуляем по одной улице. Я не стал упоминать о собаке, надеясь, что эта тема всплывет в беседе сама собой.
– О, да, – проговорил он. – Я бываю в центре каждый день в семь часов утра. Мне восемьдесят шесть лет, и я давно на пенсии, но стараюсь не залеживаться. Работаю швейцаром в юридической конторе «Бьюхен, Уильямс и Леви».
В голосе мистера Гловера проскользнули самодовольные нотки. Он произнес название конторы так, словно после каждой фамилии стоял восклицательный знак.
– Сейчас я швейцар, но все знают, что на самом деле я – певец, – продолжил он, когда мы двинулись на зеленый свет. – Я начал учиться пению в церкви, когда мне было двенадцать лет. Я качал тогда за четвертак в день мехи органа, одна леди играла на нем, а другая пела. Я тогда не знал ни немецкого, ни французского, ни итальянского, но так часто слышал то, что пела та леди, что научился петь сам, не понимая ни одного слова. Как-то раз, в воскресенье, во время утренней службы леди не смогла петь, и я исполнил вместо нее «Аллилуйя» и не как-нибудь, а по-итальянски.
– И получилось? – поинтересовался я.
Мистер Гловер остановился и внимательно посмотрел на меня. Потом он широко открыл рот и набрал в легкие побольше воздуха. Откуда-то из глубин его необъятной глотки раздался высокий, дребезжащий звук: «Ааааа ли луууу йаа, ааа ли луу йаа, ааа ли луу йаа!» Я слышал сейчас не тенор, а самый настоящий вибрирующий фальцет. Видимо, в памяти старика намертво запечатлелось сопрано, которым много лет назад пела в церкви этот гимн «та леди».
– Ааа ли луу йаа, ааа ли луу йаа, ааа ли луу йаа, ааа ли луу йаа, ааа ли луу йаа, ааа ли луу йаа! – Мистер Гловер на секунду остановился, чтобы набрать в легкие еще одну порцию воздуха. – А заканчивала леди всегда так: ААААААААааа ли луууууууу йаа!
– Таким, значит, был ваш дебют, – заметил я.
– Сущая правда! Так я начинал. Потом та леди научила меня петь по-немецки, по-французски и по-итальянски! О, да! В шестнадцатом году я стал музыкальным директором первой африканской баптистской церкви. Я дирижировал хором в пятьсот человек восемнадцатого ноября тысяча девятьсот тридцать третьего года, когда в Саванну приехал президент Франклин Рузвельт. Я так хорошо помню дату только потому, что в этот день родилась моя дочь. Я назвал ее Элеонор Рузвельт Гловер. Я даже помню, что мы исполняли в тот день – это была песня «Приезжай к нам». Я пел вместе с хором, а доктор в это время говорил моим друзьям: «Передайте Гловеру, что он может надрываться сколько ему угодно, но я только полчаса назад был у него дома и оставил ему на память маленькую девчонку. Так что пусть он теперь придет ко мне и не забудет принести пятнадцать долларов».
Мы расстались на углу Оглторп-авеню, и только тут я вспомнил, что ничего не узнал о воображаемой собаке, о Патрике. Приблизительно неделю спустя я снова встретил мистера Гловера и на этот раз решил непременно прояснить интересовавший меня вопрос. Однако, старик был склонен поговорить на совершенно другие темы.
– Вы конечно, наслышаны о психологии, – начал он. – Вы учили ее в школе, а вот я на вокзале учил хитрологию. Во время войны я служил вокзальным носильщиком, и надо было как следует ублажить клиента, чтобы он расщедрился и дал тебе пятьдесят центов, а то и целый доллар. Бывало, говоришь: «Подождите секунду, сэр! Вы поедете на клубной машине, а у вас галстук сидит криво». Его галстук прям, как стрела, но это не важно. Ты сам делаешь его кривым и тут же поправляешь. Клиенту это обычно нравится. Такая вот наука – хитрология!
Всегда держи в кармане одежную щетку и старайся при каждом удобном случае почистить одежду клиента, даже если ему это не нужно. Почисти и поправь ему воротник. Если надо, сверни воротник набок, а потом поправь. Пусть барышне не нужна коробка для шляпки – неважно, но ты будь добр, возьми и положи ее шляпку в коробку! Если будешь сидеть и ничего не делать, то ничего и не получишь!
Усвоил я и еще кое-что. Никогда не спрашивай у человека: «Как поживает миссис Браун?» Нет, надо спрашивать: «Как поживает мисс Джулия? Скажите ей, что я интересовался ею». Я, к примеру, никогда не спрашивал мистера Бьюхена о миссис Бьюхен. Я спрашивал: «Как поживает мисс Хелен? Передайте ей, что я спрашивал о ней». Это очень нравилось мистеру Бьюхену, и он дарил мне свои старые костюмы и ботинки, а мисс Хелен дарила мне пластинки из своей коллекции, какие хочешь пластинки. Там были такие, которых у меня самого никогда бы не появилось. Я и не слыхал о таких. Я получил от нее даже запись этого великого оперного певца Генри Карузо!
– Я все время занят, – продолжал мистер Гловер, – а не сижу сложа руки. Я получаю пятьсот долларов страховки и уплатил за нее все, до последнего цента. Я семьдесят лет платил по двадцать пять центов в неделю, а теперь получаю их назад! На прошлой неделе страховая компания «Метрополитен» прислала мне чек на тысячу долларов! – Глаза мистера Гловера горделиво засверкали. – Нет, сэр, я не сижу сложа руки.
– Гловер! – раздался сзади громкий оклик. Нас догонял высокий седовласый мужчина в сером костюме. – Все еще прогуливаешь собаку?
– Да, сэр, конечно. – Мистер Гловер слегка поклонился, притронулся пальцами к полям шляпы и сделал жест в сторону несуществующего пса. – Я до сих пор прогуливаю Патрика.
– Рад это слышать, Гловер. Так держать! Ты уж заботься о нем. – С этими словами мужчина поспешил дальше.
Ознакомительная версия.
