Мой отец был в восторге, когда узнал, что я встречаюсь с Дейлом Хендриксом. Будучи преподавателем политологии, он всегда был в курсе политической ситуации в штате и точно знал, кто такой Дейл: наследник империи Хендриксов. Папа хотел, чтобы кто-то обо мне заботился. Он был уверен, что, если я войду в эту семью, ему больше не придется обо мне беспокоиться.
Во время наших экскурсий по Боуфорту мне уже надоело говорить о своем сердце, но Дейл задавал мне тысячи вопросов, и мне приходилось отвечать на все. Он сказал мне, что я потрясающая девушка, а я возразила, что действительно искреннего восхищения достойны родственники донора. И заплакала, что всегда случалось, когда я думала о людях, которых никогда не знала, но от которых получила самый великий дар, какой когда-либо получала или могла получить.
Мы сидели в беседке с видом на Тэйлорз-Крик. Сгущались сумерки, темнели краски заката и вода. Каждый момент моей жизни был прекрасен, но этот, как картина, запечатлелся в моем сознании навсегда. Дейл обнял меня и смахнул одну мою слезу кончиком пальца. Потом повернул меня лицом к себе и поцеловал. Меня очень давно не целовали. Я забыла, как от одного только прикосновения губ по всему телу разлетаются искры. Разве можно настолько потерять рассудок, чтобы быть готовой переспать с человеком, которого я почти совсем не знала? Мы вернулись в Хендрикс-Хаус, тихо поднялись по наружной лестнице, ведущей в его личные апартаменты, и еще не дошли до спальни, как я начала расстегивать на нем рубашку.
При воспоминании об этой ночи я улыбнулась, завернула запеканку в фольгу и сунула ее в холодильник. Потом я взяла трубку и набрала номер Дейла.
— Ты бы не мог прийти сегодня пораньше? Я по тебе соскучилась.
Мне снилось, что где-то в доме плачет моя девочка, но я не могу к ней попасть. Конечно, это всего лишь сон, но от этого мне было не легче. Я бегала по дому, который состоял из множества проходных комнат, иногда таких маленьких, что мне приходилось заползать туда на четвереньках, а иногда огромных, как бальные залы. Плач был надрывный — она звала меня, нуждалась во мне! Звук доносился то с одной стороны, то с другой, и я не могла ее найти.
Посмотрев на рубашку, заметила вокруг сосков два влажных пятна.
— Робин, — донеслось до меня откуда-то. — Проснись, Робби. Тебе что-то снится.
Я открыла глаза. В кромешной темноте только огонек в маленьком телевизоре маячил на моем туалетном столике. От беготни во сне у меня кружилась голова, и я не понимала, где нахожусь. В больнице? В своей детской спальне? Я дотронулась до груди. Сухо.
— Сядь, любимая. — Это был голос Дейла.
Я была в пансионате. Дейл приподнял меня за плечи. Я всем телом прижалась к нему.
— Ты в порядке? Ты так тяжело дышишь. Твое сердце…
— Это только сон.
Сказала это скорее себе, а не только ему. Я знала, что с сердцем у меня все хорошо. Оно было у меня, может быть, здоровее, чем у него. Я получила его от пятнадцатилетней девочки, погибшей в автокатастрофе. Мне иногда снились ее последние минуты, когда она одна, искалеченная, лежала в соскользнувшей с обрыва машине. Иногда мне снилось, как жизнь уходит из ее тела и переходит в мое. А потом — что мы обе живы, и я просыпалась с чувством невероятной радости, которая не оставляла меня, пока я все не вспоминала.
Я наклонилась вперед, и Дейл потер мне шею.
— Надеюсь, я не кричала, — я попыталась засмеяться, — не перепугала гостей.
Когда мы с Дейлом стали любовниками, мы провели эксперимент с целью проверки, насколько шум в моей комнате слышен в номере наверху. Дейл поднялся наверх, а я осталась у себя, издавая эротические звуки и раскачивая кровать, чтобы она заскрипела. Дейл сказал, что ничего не слышал, но все же мы всегда оставались настороже.
— Я действительно кричала? — спросила я.
— Нет, ты только всхлипывала и тяжело дышала. — Дейл обнял меня, слегка покачивая. Он был таким добрым! — Расскажи мне свой сон.
Мгновение я колебалась, но не нашла причины не рассказать ему.
— Мне снился ребенок. Девочка плакала, а я никак не могла к ней попасть. Я искала и не могла найти к ней дорогу. Это было очень… мне так хотелось быть с ней!
У меня потекли слезы, и я порадовалась, что в комнате темно. За две недели после рождения Ханны мне уже не в первый раз снился мой ребенок. Днем все было в порядке. Никаких проблем. Но когда я засыпала и не контролировала свои мысли и эмоции, она вдруг появлялась, была где-то рядом, она плакала, и я никак не могла проникнуть к ней. В одном сне я очень огорчилась, потому что не знала, как ее зовут. Я не знала имени собственного ребенка. Как ее назвал Тревис? Была ли она здорова и счастлива? Я знала, что мою проблему с сердцем она не унаследовала. Отец говорил мне, что ее обследовали сразу после рождения и она была вполне здорова. Это было чудо, если подумать о количестве лекарств, которые я принимала, будучи беременна. Большую часть времени я была способна вытеснить ее из моего сознания. Теперь она пыталась туда прорваться.
Дейл засмеялся.
— Ты слишком много времени проводишь с Алисой и Ханной. Однако, — добавил он серьезно, — ты так ей помогаешь! Она… она никак не привыкнет к тому факту, что стала матерью.
— Это гормоны, — сказала я. — Как только она вернется в школу, к своим друзьям, все наладится.
Я сама не верила в то, что говорила. У Алисы были основания тревожиться о своем будущем. Никому из ее друзей не нужно будет бежать после школы домой к ребенку.
— Ты будешь замечательной матерью, — сказал Дейл.
Я была рада, что в комнате темно и что он не видит, как я смутилась. Говорила же ему, что у меня может и не быть детей. Медикаменты, которые я принимаю, чтобы предотвратить отторжение моего нового сердца, сделали зачатие и вынашивание для меня делом крайне рискованным. Доктор сказал мне, что появление у меня детей «маловероятно, но не невозможно». У Дейла это «маловероятно» совершенно испарилось из памяти. «Мы найдем способ», — сказал он, и я не возразила по привычке: я никогда не возражала, когда что-либо могло привести к конфликту. Я желала детей, но была готова воспитать приемных. По тому, как отреагировали Дейл и его родители, когда Алиса сказала, что отдаст ребенка на усыновление, я поняла: такую идею они вряд ли воспримут положительно.
Мне показалось, что я снова слышу где-то плач ребенка, хотя я уже окончательно проснулась. Я зажгла лампу на ночном столике. Темнота меня угнетала.
В глазах Дейла отразился свет. Они были у него серебристо-серые, цвета океанской волны в сумрачный день. И внезапно до меня дошло: я вдруг поняла, почему влюбилась в Дейла. Когда я впервые его увидела, придя на собеседование по поводу работы, у меня сразу же возникло желание его обнять. Тогда мне показалось, что это любовь с первого взгляда, но мое подсознание сыграло со мной злую шутку: теперь стало очевидно, что в нем я увидела Тревиса.
— Ты что? — спросил он, и я осознала, что смотрю на него так, словно в первый раз его вижу.
— Ничего, — покачала головой я. — Что-то никак не приду в себя.
Со мной что-то происходит, и мне это не нравится. Ребенок Алисы подействовал на меня как-то странно, и мне сейчас это было совершенно ни к чему. Меньше всего мне было нужно терзаться воспоминаниями о Тревисе и о его ребенке. Так в чем же дело?
«Твой ребенок в безопасности, — говорила я себе. — У нее есть отец и мать, которые ее любят, и она здорова».
Я едва ли когда-нибудь думала о ней. Трансплантация сердца — именно это повлияло на меня, а не ребенок. Ребенок — всего лишь примечание в книге моей жизни. Мне всегда удавалось думать о дочери без всяких эмоций. Сегодня ночью стало ясно почему, и я испугалась. Твердая строчка рассудка защищала меня от чего-то, что могло порвать меня на части. Теперь, с появлением в моей жизни Ханны, швы начали расходиться.
— Ты готова снова уснуть? — Дейл потер мне плечо.
Я кивнула, хотя не думала, что мне удастся заснуть. Сон, казалось, снился мне уже давно, но оставил после себя столько тревожных ощущений, что я боялась выключить свет. Однако я его все-таки выключила и прижалась к Дейлу, вдыхая его запах, стараясь вспомнить, кто он. Стараясь думать о том, какая у меня будет замечательная жизнь, когда я стану его женой. А вместо этого в ушах звучал голос отца:
«Этого ребенка никогда не было. Оставь все это в прошлом, Робин. Ничего этого в твоей жизни не было». Я думала о своем сне и своем отчаянном стремлении добраться до малышки. В этот момент я поняла, что можно любить кого-то, кого ты не знаешь и никогда не узнаешь. Любить всем сердцем.
После этого несчастья я возненавидела сон. Стоило мне опустить голову на подушку, и передо мной вставал пирс. Поэтому я не входила в спальню, пока у меня окончательно не слипались глаза. Когда мне очень везло, сон овладевал мной раньше, чем пирс. Поэтому две недели спустя после моего переезда в эту квартиру я в два часа утра все еще бодрствовала, и до меня доносились «Звуки музыки» по телевизору.
