Ознакомительная версия.
— Ты, наверное, забыла, что я не отец, а дерьмо? Деньги будут завтра.
— Не нужны мне твои деньги!
— Судя по тому, как ты прекрасно выглядишь и как ты одета, тебе мои деньги действительно не нужны!
Инга близко подошла к нему. Когда-то, когда она вот так близко подходила, у него начинала кружиться голова. Сейчас — ничего.
— Подлец ты. Всегда был подлец.
— Конечно. Особенно если сравнивать с тем «великим» режиссером, который на тебе почему-то так и не женился! Не стал разрушать свою здоровую советскую семью!
Тогда она подняла руку и вдруг испуганно и неловко ударила его по щеке. Этого он не ожидал. Отступил от нее и подошел к окну. Опять идет дождь. Надоело.
— Прости, — пробормотала она своим низким и ломким голосом, от которого он прежде сходил с ума.
— Прощаю, — сказал Хрусталев, не оборачиваясь.
Ночью ему приснился странный сон. Он ходил по городу и подбирал бездомных животных. Животных было очень много, но все они умещались у него в сумке. Он понимал, что ему все равно не удастся прокормить такое количество щенков и котят, но продолжал ходить и подбирать их, потому что кто-то сообщил ему, что завтра будет объявлена облава и всех этих бездомных заберут на опыты. Потом рядом с ним появилась Аська, заплаканная, похожая на Ингу, и сказала, что в море убили китов.
— В каком еще море? — спросил он. — Нет здесь никакого моря, это ты с Коктебелем перепутала.
— Это ты все перепутал! — плача, сказала она. — Море есть везде.
Они вышли на берег моря, оно было красным. Он понял, что Аська сказала правду.
В десять часов утра секретарша сообщила Пронину Семену Васильичу, только что пришедшему на работу, что в девять заходил Виктор Хрусталев и «зайдет еще». Через пятнадцать минут Хрусталев действительно «зашел».
— Ну что? — перебирая бумажки на столе и насупившись, спросил Пронин.
— Я буду снимать.
— Ах, будешь? Ну, то-то.
— Семен Васильич, одно уточнение. Вернее сказать, просьба.
— Опять просьба? — Лоб у директора «Мосфильма» начал пылать.
— Да пустяки, а не просьба! Дело в том, что мы с вами вчера решили, что как только я закончу эту картину, можно будет приступать к сценарию Паршина. Но Паршин не только мне завещал эту работу, он в письменном виде оставил заявление, что доверяет свой сценарий одному режиссеру, молоденькому, но очень способному. Зовут Егор Мячин. Он у нас дебютант, ни одной своей постановки за плечами, но я его диплом видел. Вы знаете? Блеск!
— Ты что же это, Кривицкого подмять решил?!
— Кривицкого? Я? Да при чем здесь Кривицкий? Мальчишку стажером возьмем. Для галочки просто.
Пронин безвольно замахал руками.
— Но только чтобы Федор не обиделся, слышишь? Стажером возьмем. И не больше. Ты понял?
Притом что вроде бы сейчас все складывалось более или менее благополучно, и даже забрезжила какая-то надежда, Хрусталев чувствовал себя куклой из театра Образцова. Его дергали за веревочки. И чем больше он пытался освободиться, тем больше становилось этих веревочек, за которые его дергали. Теперь он был подвязан не только за руки, за ноги, туловище и голову, его хотели подвязать отдельно за каждый палец, каждое ребро, каждый волос на затылке.
Нужно объясниться с Полыниной. Он снова подумал, что у Люси никого нет, дом у нее пустой, неприбранный, и запах материнского больного тела как будто стоит еще в этом жилище, не хочет его покидать.
Люся ругалась с осветителем, задрав голову кверху.
— Убери ты эту бандуру к чертовой матери! Ты что, сам не видишь?
— А как я ее уберу? Тогда вся «Заря» полетит! — орал осветитель.
Увидев Хрусталева, Люся расплылась в улыбке и протянула ему обе руки сразу.
— По делу пришел или так?
— Ну, в общем, по делу.
— Тогда говори.
— Дело в том, — сказал Хрусталев бесстрастно, — что твой фильм передали мне. Я его буду снимать.
От растерянности улыбка еще несколько секунд оставалась на Люсиных губах, как будто внутри рта растянулась какая-то резинка, которую она не сразу выплюнула.
— В каком это смысле?
— В прямом. Его предложили мне, и я не отказался. Хочешь, дай мне по физиономии, хочешь, иди вторым оператором.
— Но ты же сволочь, Хрусталев, — тихо и удивленно сказала она. — Я ведь не знала, что ты сволочь.
— Теперь будешь знать.
— Теперь буду знать, — с тем же удивлением повторила она.
Он бы, наверное, все-таки сломался: запил бы, запершись в квартире, и пошли они все к черту! Но Марьяна сидела на лавочке у подъезда и ждала его. На ней было светло-синее платье с белым воротничком. Волосы она заплела просто в косу, перекинула ее через плечо. Увидела, что он идет, сразу встала. Она подбежала к нему. Хрусталев оторвал ее от земли и всем лицом уткнулся в ее шею. Опять на него пахнуло ландышами, и опять то же чувство чего-то уже свершившегося, важного и невыносимого счастливого охватило его.
— Прости, я звонила, звонила, звонила, — шептала она, — и не выдержала, приехала. Ну, я не могу без тебя.
— И я не могу.
— Мне кажется, я не могу даже больше. Я, знаешь? Совсем не могу.
В квартире было жарко, он забыл задвинуть шторы, и солнце, палившее весь день, раскалило кухню до того, что вода в чайнике была теплой.
— Ты ведь, наверное, голодный, да? — спросила она. — Ты хочешь поесть?
— Хочу только тебя, — прошептал Хрусталев. — И быстро. Как можно быстрее!
Она посмотрела на него с удивлением и какой-то поразившей его покорной готовностью, быстро сняла босоножки, расстегнула молнию на платье, которое сразу же упало к ее ногам, переступила через него и подошла, обняла, словно стремясь успокоить Хрусталева своим прикосновением, запахом, поцелуями, от которых он сразу же задохнулся.
В шесть часов утра он разбудил ее. Марьяна спала крепко-крепко, слегка улыбаясь во сне. Ее ярко-черные волосы блестели, как мех.
— Что? Надо вставать?
— Да, надо вставать. Очень быстро!
— Ты куда-то спешишь?
— Спешу запечатлеть тебя для вечности, — усмехнулся он. — Нельзя, чтобы твоя красота принадлежала мне одному. Это несправедливо. Волосы не заплетай. И знаешь? Пожалуй, и не умывайся. Да. Так будет лучше.
Неподалеку от его дома был маленький парк. День начинался, влажный, немного туманный, но солнце все же пробивалось сквозь облака, и нужно было успеть поймать этот хрупкий, как будто немного прищуренный свет.
— Встань вот к этому дереву, — строго сказал Хрусталев. — И обними его. Обними его так, как будто ты обнимаешь меня.
Она покорно подбежала к березе и прижалась к ней.
— А теперь удивись, что я не обнимаю тебя в ответ.
— Как это? — Она широко радостно сияющие раскрыла глаза, и они наполнились удивлением. — Почему ты не обнимаешь меня?
В эту секунду он и щелкнул фотоаппаратом.
— Вечером я покажу, что получилось.
Она вдруг огненно покраснела, до слез.
— Меня вечером пригласили в «Современник». Я обещала пойти.
— Кто тебя пригласил?
— Один молодой человек, он Санчин приятель.
— Ну, после спектакля увидимся, — сказал Хрусталев равнодушно. — Ты бабушке скажешь, что к Светке идешь, и я заберу тебя после спектакля. Сходи в «Современник». Все хвалят, сходи.
Мячин был человеком неожиданностей. В «Современник» он приехал на мопеде Улугбека Мазафарова. После спектакля попросил, чтобы Марьяна села сзади и как можно крепче обхватила его за талию. Представив себе, что сказал бы Хрусталев, увидев, как она мчится на мопеде, обхвативши обеими руками постороннего ей Мячина, Марьяна отрицательно покачала головой.
— Егор, я лучше на метро…
— Но я же должен вас проводить! А кто меня пустит с мопедом в метро?
Она осторожно опустилась на заднее сиденье.
— Крепче держитесь! Крепче! А то свалитесь! Ну, все! Завожу!
Они понеслись с такой скоростью, что ей не осталось ничего другого, как прижаться к нему изо всей силы и закрыть глаза от ужаса. Через двадцать минут бешеный мопед остановился у ее подъезда.
— Ну, здорово, правда? Чего вы молчите?
Марьяна стянула с головы газовую голубенькую косынку и прикрыла ею глаза.
— Марьяна! — восторженно и так громко, словно из-за этой косынки она могла не услышать его, заговорил Мячин. — Выходите за меня замуж! Этот мопед не мой, это мопед моего соседа по комнате, но после того, как вы за меня выйдете, я сразу куплю такой же мопед. Даю вам слово. И мы поедем с вами в Канны на фестиваль, в Венецию…
— На мопеде поедем?
— Да что вы смеетесь! На самолете полетим! Я вам такую жизнь устрою! А главное, я вас люблю.
— Егор. — Она испуганно улыбнулась. — Можно я вам что-то скажу? Или лучше знаете что? Я вам лучше погадаю. Вот дайте мне вашу левую руку.
— Я обе вам дам.
— Нет, обе не надо.
Ознакомительная версия.
