— И какого же рода работу? — Она засмеялась — весело, но без издевки. — Будете ловить рыбу?
— Какая найдется, — сказала Аурелия. — Моих сыновей Господь силой не обделил, особенно Асдрубаля; они с детства привыкли трудиться — море очень сурово.
— Представляю себе, — прозвучало в ответ. — Я мало с ним знакома, но, думаю, оно должно быть суровым. Суровым и опасным. Что вы знаете о коровах? — Она бросила взгляд на Айзу. — Предполагаю, что уж коров-то, по крайней мере, ты видела… Или нет?
— Коров на Лансароте тоже нет, — простодушно ответила девушка. — Только козы.
— Боже праведный! Ушам своим не верю. — Селесте Баэс покачала головой, словно это был самый невероятный разговор, какой ей когда-либо приходилось вести. — А как насчет земледелия? — не унималась она. — Разбираетесь в земледелии?
— Нет.
— Нет? — удивилась она.
— Лансароте имеет вулканическую почву, а там, где мы живем, сплошной камень. Камень и песок. Единственным деревом в Плайя-Бланка была мимоза во дворе сеньи Флориды. — Айза вспомнила свой остров, и ее голос потеплел: — В некоторые годы, когда шли дожди, мы поднимались до Уга посмотреть на траву; на севере растут пальмы и есть земля, которую можно возделывать. Но мы, рыбаки с юга, в этом ничего не понимаем. Мы разбираемся только в море и рыбе.
Селесте Баэс, казалось, размышляла о том, что только что услышала, а потом кивнула налево — на равнину, уходящую за горизонт.
— Видите это? — сказала она. — Здесь начинаются льянос, которые простираются до сельвы на юге и до границы с Колумбией. Здесь нет ничего, кроме лошадей, коров, пахотной земли, диких зверей, нескольких индейцев и угонщиков скота. Как же вы собираетесь зарабатывать на жизнь в таком месте?
— Что-нибудь да найдется.
— В любом другом месте вам было бы проще. Даже на Луне.
— Пережившим кораблекрушение не дано выбирать, к какому берегу прибьет их течением, — заметила Айза. — А мы сейчас как раз и есть пережившие кораблекрушение.
— Понятно.
Долгое время, может полчаса, они ехали в молчании по нескончаемому и однообразному шоссе, которое не предлагало взору никаких неровностей, кроме собственных рытвин да какой-нибудь промоины, да еще травы, которая мало-помалу завладевала растрескавшимся асфальтом. По прошествии этого времени Селесте Баэс кивнула в сторону группы деревьев и деревянного домишки на вершине холма.
— Хочешь взглянуть на лошадь вблизи? — спросила она и, не дожидаясь ответа, сбавила скорость и свернула на едва заметную тропинку, которая вела к небольшому леску и пастбищу.
Метис неопределенного возраста с погасшей сигарой в зубах, переплетавший тонкие полоски кожи, покинул гамак, натянутый между столбами под навесом его крохотного канея[17], и двинулся им навстречу, ни на секунду не прекращая работы.
— Добрый вечер! — поздоровался он. — Чем могу вам помочь?
Селесте, которая, ловко выпрыгнув из кабины, приблизилась к ограде, махнула рукой в сторону полудюжины животных, пасшихся неподалеку.
— Вы не возражаете, если мы взглянем на ваших жеребцов? — спросила она. — Сеньора никогда не видела лошадей.
Человечек повернулся и посмотрел на Айзу, которая вылезала из машины вслед за матерью, и погасший окурок сигары выпал у него из губ, когда рот раскрылся от изумления. Никто не мог бы сказать, то ли его поразило известие о том, что на свете существует человек, никогда не видавший лошадей, то ли на него произвело впечатление появление девушки.
В конце концов, отыскав в пыли свою сигару и вновь обретя дар речи, он широким жестом указал на калитку:
— Можете пройти и взглянуть на них с такого расстояния, с какого вам будет угодно. Они смирные, за исключением буланого, который держится особняком: эта сволочь кусает и лягает всякого, кто к нему приблизится.
Он открыл калитку, и вскоре стало ясно, что Селесте Баэс умеет обращаться с лошадьми, потому что они ели у нее с руки, а она целовала их в прекрасные морды.
— Иди сюда! — крикнула она Айзе. — Подойди поближе! Не бойся.
Айза поддалась на уговоры — ее мать и братья за ней наблюдали — и робко погладила животных, которые позволили ей почесать им лоб и провести рукой по спине.
— Ведь правда красавцы? — допытывалась Селесте.
— Очень красивые.
— И умные. На ранчо есть один такой, что каждое утро перемахивает через изгородь, сует морду в окно моей спальни и будит меня. — В улыбке женщины сквозила печаль. — Но он уже стар. С каждым днем ему все труднее перескакивать через ограду. Это-то и плохо в лошадях: ты не можешь к ним слишком привязываться, зная, что однажды их потеряешь.
Айза не ответила.
Она продолжала машинально гладить животное и при этом не отводила взгляда от буланого, который держался в стороне.
— А с тем что не так? — спросила она.
— Возможно, его не сумели усмирить. Или же у него с головой не все в порядке. Или у него просто-напросто дурные наклонности. Такое иногда случается!
Девушка ничего на это не сказала. Она как-то очень пристально продолжала смотреть на коня и вдруг, словно сама не осознавая, что делает, шагнула в его сторону.
Заметив это, метис заволновался.
— Не делайте этого! — взмолился он. — Я же вам сказал, что этот негодяй опасен.
Но Айза как будто его и не слышала: она продолжала стоять, не сводя взгляда с коня, который поднял голову и в свою очередь воззрился на нее.
В течение нескольких мгновений, показавшихся бесконечными, они так и стояли и смотрели в глаза друг другу, и никто из присутствующих не пошевелился и не проронил ни слова, словно все вдруг поняли, что происходит что-то необычное — что-то такое, чему они не в силах дать объяснение.
Затем, очень медленно и продолжая глядеть на Айзу, буланый двинулся с места, словно какая-то неодолимая сила влекла его к девушке, которая ждала его в полной уверенности, что не подвергается опасности.
Подойдя ближе, животное остановилось и покорно склонило голову, позволив себя приласкать.
На равнине стало так тихо, что казалось, звенит в ушах, и на несколько волшебных секунд время словно замерло, а женщина-девочка полностью подчинила себе волю животного.
Затем она повернулась и пошла назад, а конь следовал за ней по пятам, будто послушный пес или ягненок.
Человечек, сигара которого успела где-то безвозвратно исчезнуть, ошарашенно спросил:
— Черт возьми! Как она это делает?
Аурелия Пердомо, стоявшая рядом с ним, смиренно закрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Она усмиряет зверей, — сказала она охрипшим голосом. — Она всегда это делает. С того самого дня, как родилась.
Селесте Баэс любила лошадей.
Она любила их намного сильнее, чем любого представителя человеческого рода, потому что со стороны животных встречала только любовь, тогда как о людях сохранила слишком мало приятных воспоминаний.
Ее мать умерла молодой, а отец наполнял дом временными любовницами, которые оттесняли ее на задний план — с каждым разом все ближе к конюшням, лошадям и долгим прогулкам верхом по бескрайней равнине. Поэтому не было ничего удивительного в том, что однажды жарким летним днем, когда ей еще не было и шестнадцати, один пеон[18], парень грубый, поставил ее на карачки на куче соломы и насел сверху, точь-в-точь как самый мощный из племенных ослов — Центурион, который в то утро проделал это при всем честном народе с самой молодой и хрупкой из кобылиц.
Тот душный вечер и еще сто за ним последовавших были, пожалуй, единственным стоящим воспоминанием Селесте о ее связи с противоположным полом, поскольку неграмотный и неотесанный Факундо Каморра обладал не только огромным членом, но еще и способностью к самоконтролю, благодаря которой мог больше часа беспрерывно всаживать член в тело женщины, рискнувшей встать к нему спиной; в итоге той приходилось кусать старый хлыст, чтобы стены не сотрясались от ее криков удовольствия.
Но в один злосчастный вечер с очередной любовницей отца случилась досадная неприятность: в самый неподходящий момент у нее начались месячные. По этой причине дон Леонидас Баэс покинул спальню в неурочный час и решил самостоятельно оседлать свою лошадь.
По-видимому, картина, открывшаяся в конюшне, ему совсем не понравилась, потому что он выскочил оттуда как ошпаренный и ничего не сказал, однако два дня спустя Факундо Каморра был найден мертвым на берегу пересохшего ручья. Говорили, будто ему пришла в голову неудачная идея помочиться рядом с гнездом мапанаре[19]. Змея ужалила его в головку огромного члена, убив за считаные минуты. Бедняга скончался в самых жутких мучениях, которые когда-либо довелось испытывать льянеро.
Селесте отослали в «Кунагуаро», самое дальнее и богом забытое имение среди всех, принадлежавших семейству Баэс на обширном пространстве венесуэльской равнины, и она оставалась там в компании неразговорчивой супружеской пары старых слуг до тех пор, пока не появился на свет — и покинул его за считаные минуты — нежеланный отпрыск незадачливого Факундо Каморры.
