Ознакомительная версия.
– Дю, ну чего закис? Свобода! Ты не рад?! – звучный голос вклинился в размышления Андрея.
– Рад, конечно, – вяло проговорил он. – Просто… мир изменился.
– В каком смысле?
– Я полтора года провел в вакууме, а сейчас могу дышать, но боюсь опьянеть, что ли.
– Это пройдет.
– Конечно.
– Позвонишь Ольке?
– Завтра. Хочу увидеть детей.
– Правильно. Сегодня будем кутить.
– Нет. Хочу собраться с мыслями. Побыть дома.
– Поедем к маме?
– Больше некуда. К своей собственной квартире я не могу даже приближаться и, честно говоря, не собираюсь рисковать.
– Отхапнула квартирку твоя любезная, да? – хохотнула Гелька.
– Давай не будем об этом.
– О’кей. Молчу. Тогда давай завтра мы рванем с Толькой в твой любимый кабак, где Гиргадзе играет?
– Хорошо.
Гелька лихо гнала машину, обходя на виражах жукообразные грузовики и скромные неказистые «жигулешки». После нее в жизни Андрея появились еще две девушки, и он долго метался между ними, не зная, с какой остаться. В итоге нахрапистая Алена прибрала его к рукам и быстренько окрутила. Через месяц после свадьбы он застал ее с начальником-англичанином в весьма фривольной позе. И развелся. Надо сказать, что Алена не особо и печалилась. Она познакомилась с партнером своего босса и уехала жить в Канаду. Написала бывшему мужу пару писем о грусти, о тоске по русским кудрявым березкам, сделала карьеру, родила ребенка. Теперь у нее собственное дело, большой двухэтажный дом и все хорошо. На присланной Андрею фотографии типичная американская семья: стройная смуглокожая красотка в белом брючном костюме, с голливудской улыбкой, низенький толстенький пухлячок с ранней лысиной, в дорогих очках с тонкой золотой оправой, придающих ему самоуверенный вид холеного победителя жизни, и веснушчатый бутуз, крепенький, как груздь, похожий на отца. От этого периода остались в памяти только огромные печальные глаза другой подруги, любившей его тогда, но не пожелавшей «бороться за счастье». Андрей как-то раз, уже после второго развода, упрекнул Асю за это. Она спокойно посмотрела на него и ответила: «Милый, я не борец сумо, и мы были не на татами. Ты сам так решил». «Я сам решил быть шутом и веселить окружающих. Я не давал себе возможности думать, потому что могли закрасться в голову мысли, которых я не желал», – признался себе Андрей. Странно, но после психушки он начал больше размышлять, стал тише и мудрее. Руки его лежали на коленях, как у примерного школьника, иногда теребя потрепанную материю брюк.
– Приехали, – прервала его размышления Ангелина и повернула к нему лицо.
Андрей заметил маленькие лучики морщинок у глаз, чуть прорезавшуюся скорбную складку рядом с правой ямочкой щеки, усталый взгляд первой жены.
– Спасибо, Гелюшка, – мягко произнес он. – Попей со мной чаю, пожалуйста. Ты по-прежнему очень красива и ничуть не изменилась.
– Да ладно тебе, Дю, – рассмеялась она. – Вижу, что твою галантность Казановы не прошибет ничто.
– Стараюсь, – криво усмехнулся он. – Я нынче парень холостой, на выданье. Правда, кому теперь такой нужен?..
– Придется мне найти для тебя парижаночку, которой приглянется русский мачо.
– Да уж. Только хватит с меня браков. Я вляпывался уже три раза, пора бы и поумнеть.
– Что ты будешь делать дальше?
– Хочу увидеть детей. Встану на учет в диспансер. Схожу в налоговую и в пенсионный фонд. Попробую найти работу, хотя с моей «родословной» это затруднительно.
– Дю, я оставлю тебе денег на первое время.
– Не откажусь, хотя брать деньги у женщины гусары не должны. Ты знаешь, мать работать не может.
– Ты не рад, что вышел?
– С одной стороны, рад, с другой – меня пугает будущее. Кажется, что его у меня просто нет.
– Дю, мы обязательно что-нибудь придумаем.
– Я рада, что ты вышел, Андрей, но ты уверен, что для тебя это к лучшему? – голос Ольги звенел жесткостью.
– Время покажет.
– Собираешься искать работу?
– Да.
– Я могу тебе дать в долг немного денег. Много у меня нет, надо кормить и одевать детей.
– Как они?
– Хорошо.
– Вспоминают обо мне?
– Нет.
– Денег не надо, хочу увидеть детей.
– Исключено.
– Почему?
– Не хочу портить им психику, она и так неустойчива. Детей приходилось консультировать у психолога после твоих развлечений.
– Но я им отец.
– Какой ты отец?! Денег не зарабатываешь, выглядишь как бомж, с тобой идти рядом стыдно. Ты что, подашь им хороший пример в жизни? Чему ты их научишь? Как рубить соседям топором дверь? Как заявлять в милицию о подложенной в доме взрывчатке? Извини, мне пора уходить.
Положив гудящую короткими противными гудками трубку, Андрей подошел к окну. Зябнущие прохожие торопливо спешили по своим делам. Ветер гнал по тротуару скукоженные пожухлые листья и мусорные бумажки, поднимал людям воротники, бросал в лицо пыль и песок, норовя попасть прямо в глаза, проникал в оконные щели и гулко свистел, похохатывая. Дорога загромождена возмущенно ревевшими, застрявшими в пробке автомобилями. Андрей, стоя за стеклом, чувствовал себя в том же отделяющем его ото всех вакууме. Через несколько дней у него день рождения. Сорок третий или сорок четвертый? Вроде бы сорок четвертый. Надо спросить у мамы. Можно же посмотреть в паспорте! Сорок четвертый. Андрей поднес зажигалку к сигарете. Руки дрожали. «Я сказала детям бежать из школы домой, не оглядываясь. Если ты посмеешь подойти к ним на улице, они будут звать милицию», – вспомнилась ему одна из первых фраз жены. «Теперь мною пугают моих собственных детей», – отрешенно подумалось Андрею. Он прошел в коридор, включил свет и стал придирчиво рассматривать себя в зеркале. «Я постарел. Появилась седина, новые морщины, хотя старого шрама на лице почти не видно. Неужели я страшен? Прохожие от меня не шарахались и вроде не косились, когда я выходил в булочную. Гелька привезла мне чемодан приличных вещей своего очередного мужа, почти новый фирменный шерстяной свитер, демисезонное пальто. Надо будет только купить ботинки. Размерчик у меня маловат. Но на ботинки-то мне хватит, а еще на игрушки детям останется. Как бы их увидеть?» Хорошо еще, что сердобольная теща разрешила по две минуты поговорить с каждым из них по телефону. Тоненькие механические голоски монотонно отвечали: «Привет, папа. У нас все хорошо. Мы ходим в школу и стараемся хорошо учиться».
В замке нерешительно ворохнулся ключ, и из коридора выглянуло смущенно-счастливое лицо матери.
– Дюнечка, – торопливо зашептала она, – я тебе кефирчику принесла с булочкой. – Она говорила несколько в сторону, слегка накренясь и отводя виновато-помутневшие глаза. Терпкий и душный запах дешевого портвейна сладковато тянулся за ней вуалью.
«Опять, – удрученно подумал Андрей, – не могла не найти повод».
– Спасибо, мама, я не голоден. Пойду, пожалуй, прилягу. Что-то я устал.
– Иди, соколик, полежи, – обрадованно затараторила та. – Я тебе блинков испеку.
Андрей лег на кровать носом к стене, услышал шаркающие неуверенные шаги матери. Она подошла и постояла рядом. Погладила его робко по голове, вздохнула и двинулась на кухню.
«Как она постарела, – подумалось Андрею. – А когда-то давно все было хорошо. Я ходил в школу, ездил в пионерские лагеря. На выходных отец брал меня на футбол, и мы вместе с его друзьями завороженно наблюдали за ходом игры, взрываясь криками от неудач и восторженно вопя от мастерского гола. Вместе с родителями мы ездили летом на пикники и рыбалку, ночевали в палатке, варили уху… Сидя поздним вечером у костра, я смотрел, как отец нежно нашептывает ей что-то на ухо и как она, зардевшись, шутливо хлопает его по руке, а загадочные звезды мигают в черной вышине неба, танцуя свои странные танцы и будоража воображение неразгаданной, но притягательной тайной. Когда отец внезапно умер от инфаркта, мать изменилась. Казалось, что все ее силы уходили на стремление удержать рядом с собой угасающий образ отца. Она стала задумчивой, постоянно теряла ход мысли в разговоре с окружающими, часто замолкала на полуслове и устремляла взгляд в одну точку, выходила же из своей медитации неохотно и часто плакала, мучилась бессонницей. Кто-то из врачей посоветовал ей выпивать на ночь по пятьдесят граммов коньяка. С этого все и началось. Потом были больницы, монастыри, но это оказалось бесполезным – она давно жила в том мире, где находился мой отец. Странно, но кажется, что сейчас она начинает потихоньку возвращаться ко мне. Может быть, еще не все потеряно у нас обоих?»
– Ну, Дю, не робей, мы пьем за тебя, – заявила Ангелина.
– За тебя, Дюш, – сказал Толик.
– Спасибо, – ответил Андрей и поднял фужер с минеральной водой.
Его мучило желание присоединиться к друзьям и тоже пригубить огненной жидкости, хотя он и понимал, что это ему противопоказано. Он танцевал с Гелей, потом смотрел, как лихо она отплясывает с Толиком какой-то сумасбродный танец. Рука сама потянулась к пузатой бутылке с янтарным напитком. Он нерешительно повертел ее в руках – выдержанный, пять звезд. Воровато оглянувшись на друзей, быстро плеснул в бокал коньяк и замер, все еще борясь с собой, но тут же сдался и опрокинул его в рот. Неожиданное тепло окутало, разгораясь изнутри живота и постепенно доходя до самых кончиков пальцев. Жизнь стала казаться лучше. Смазались первые впечатления от неожиданной свободы, оказавшиеся далеко не радужными. У него есть друзья, которые его не оставят, поддержат в трудную минуту, а потом уже можно будет собраться с силами и жить дальше: устроиться на работу, увидеть детей, вылечить мать…
Ознакомительная версия.
