Муж научил меня счастью. Он доказал, что это не яркая вспышка, не мимолетная эйфория и не призрачная тень, а искусство жить в мире. И что любовь зреет в семье. Да, я не испытывала к нему трепета и жажды, от которой сходила с ума при виде Паши. Но я ощущала где-то внутри, в себе, не чувство долга, а чувство комфорта и защищенности. Моя любовь не была нищей попрошайкой, протянувшей руку за горсточкой счастья. Я прошла мастер-класс и стала счастливой женщиной. Может, и громко будет сказано, но я покорила тот айсберг, на который мечтала забраться в детстве. Ледовитый океан находится не только на карте мира, но и в Книге Судеб.
Смотрю на малыша и вижу, как его занимает все вокруг — игрушки, предметы, ручки и карандаши, как он из маленького свертка превращается в маленького человека со светлыми завитками, внимательными глазами и резкими движениями. Как шевелятся его губы при виде теней, как он улыбается и зажмуривает глаза от солнечных зайчиков, которые показывает ему папа. Тени… вечные безмолвные свидетели моей жизни. Как оказалось, вы служите не только мне, но и всем вокруг. Просто кто-то перешагивает через вас, не обращая внимания на своих молчаливых двойников, а кто-то вглядывается и ищет невидимый смысл в видимом проявлении. Когда муж показал мне наброски будущих новелл, я едва не потеряла дар речи, узнав, что все они посвящены теням. И когда читала седьмую тень, посвященную Пашке — его жизни и смерти, думала, что вот-вот и потеряю сознание от каждого слова, обнажающего все чувства мира. Мне хотелось закричать, встать на колени перед мужем и во всем ему признаться… Но невидимая рука крепко притянула меня к реальности, не позволяя разрушить созданное счастье. «Мапа, мапа…» — сын показывал пальцем на мою тень, проявившуюся на стене. Слог «ма» еще жив, а слог «па» уже умер или заново родился — я тихо прошептала мысли вслух. Па…ша…
Воспоминания… Иногда по ним ступаешь как по теплому песку, а иногда они похожи на раскаленные угли, вонзающиеся в ноги. Чем старше становится Павел, тем больше подтверждаются мои мысли… Да, он, как и тысячи детишек, тянется рукой к книжным полкам, на которых стоит множество сказок и романов, но сын выбирает только любимые произведения Паши — Марк Твен, Даниэль Дефо, Астрид Линдгрен… Точно так же, как и он, приоткрывает от удивления рот, смешно морщит нос и неторопливо перелистывает книгу. Затем останавливается на каком-то понравившемся моменте, усаживается на ковер, и уже никакими уговорами не заставишь его встать с пола и начать делать домашние задания. Слава злится, то ли от того, что сыну неинтересны его сказки, то ли считает, что я слишком балую Павлушу. «Мама, у меня выпал еще один зуб…» — скоро все молочные зубки сменятся на постоянные коренные. Точно так же сменится и характер. До чего же он смешон! Просто любит, просто сердится. Всего лишь мгновение назад кричал: «Не хочу тебя видеть!» на мою просьбу сложить игрушки и выключить телевизор, а уже спустя минуту сидит на коленках у отца и просит рассказать какую-нибудь интересную историю. Ребенок живет мгновением, взрослый — сожалением и надеждой.
После работы… Да, раньше то, чему я посвящала все свое время, называлось творчеством, теперь — работой. О, балет, ты давно остался в прошлом… Тот, настоящий и великолепный танец, сводящий меня с ума. Теперь я обычный педагог по танцам. Мое сердце не бьется под аплодисменты благодарной публики, мое тело уже не такое легкое и грациозное, мои движения потеряли красоту. Но это то, над чем время имеет власть. Безумно больно осознавать, что в какой-то момент ты имеешь право танцевать лишь в воображении да в пустом зале, перед десятком зеркал, отражающих только тебя… Самое печальное — это вовсе не воплощенная в реальность мечта, а ее увядание. Когда прекрасное в один момент становится явью, а потом, оставив на твоей жизни сотни следов, исчезает, как облако, кажется, что это и есть настоящая маленькая смерть… Недоигранная мелодия, заевшая на миноре. Вместе с мечтой меркнет один из огоньков души.
Однажды Паша рассказал мне о своей мечте — из всех инструментов, звучащих в оркестре, больше всего ему нравился саксофон и, если бы у него была возможность научиться игре на нем, то он бы точно стал великим музыкантом. Я взяла семилетнего сына за руку и повела его на концерт, в филармонию. За кулисами мы познакомились с музыкантами-саксофонистами. Я так и думала, все, как по известному сценарию мелодрамы. От золотистого инструмента он пришел в восторг и тут же отобрал у молодого парня «мечту Павла». Пальчики стали активно нажимать на кнопки с перламутровыми кружочками, и звук постепенно начал приобретать музыкальный окрас. Ребята-музыканты удивленно переглянулись… Сын так уверенно нажимал нужные кнопки, что со стороны могло показаться, будто бы пальцы сами прекрасно знали технику игры на инструменте. С этого момента у нас в доме постоянно звучал диск Чарлза Гейла — американского джазового саксофониста. Слава вначале улыбался увлечению сына, а потом, когда понял, что дело «зашло всерьез», купил ему настоящий саксофон. По вечерам мы водили мальчика в музыкальную школу, где все педагоги не переставали восхищаться его талантом. «И в кого же он такой гениальный?» — иронизировал Слава, не замечая моих опущенных ресниц.
Впервые пишу записку об упокоении душ Татьяны, Павла и отца мужа. Уходят близкие люди. Безвозвратно. Ты понимаешь, что больше никогда в жизни не услышишь их голоса, не увидишь их глаз и не прикоснешься… Душа — вечна. Но кто она без тела? Пугающий призрак, странствующая тень или звезда, вспыхнувшая на небе. Никто этого не знает. А люди уходят… Кто-то молча, как бы смирившись, кто-то болезненно расстается с жизнью, кто-то внезапно, по воле несчастного случая. Когда понимаешь, что финал жизни у всех один, становится как-то спокойнее, легче что ли… Глядя в гроб, начинаешь видеть пустоту несчастий, которым в буднях мы придаем особое значение. Это напоминает коробку из-под ботинок, в которой бережно хранятся старые фотографии или записки из дневника. Слава держит сына за руку и подводит к могиле своего отца. «Папа, а люди не умирают, ты не плачь! Они живут, только чуть выше, чем мы на земле. И улыбаются, глядя на нас. Не плачь, пожалуйста…» — маленькой ладошкой он смахивает с лица отца слезу. Тень от величественного дуба, раскинувшего ветви над могилами, накрыла Павлушу. «Пойдемте!» — Слава резко направился к выходу, к маленькой калитке, рассказывая по дороге, что на кладбище никогда нельзя попадать под тень — от дерева, креста или памятника, от чего угодно, потому что это единственно уцелевший «наряд» покойника. Для мужа-писателя тени давно стали если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Страшно, что из детской забавы даже тень со временем превращается в злого врага. Но ведь на самом деле мы боимся собственного двойника, и чем быстрее мы бежим от тени, тем быстрее она нас догоняет… Над нами пролетела черная ворона и, усевшись на дерево, насмешливо закаркала.
Он упирается лбом в зеркало и вздыхает так, словно прожил тяжелую жизнь. Убедившись, что отец ушел прогуляться после очередного скандала, выходит из ванной комнаты, садится за стол, молча опустив голову, и неподвижно смотрит в тарелку. «Мама, но ведь я люблю ее. Очень! Неужели ты не можешь этого понять? Вот ты когда-нибудь любила по-настоящему? До дрожи?..»
Пашке исполнилось 17 лет — время безоглядных чувств, когда под ногами не видно даже собственной тени. «Юлька… она… она просто нереальная!» О рыжей бестии он может говорить часами, взахлеб, так, как я мечтала, чтобы обо мне говорил Паша. Влюбленность шлейфом тянулась за ним, как аромат легкого фруктового парфюма. Я не могла его ругать и уж тем более приказать расстаться с девушкой. Пусть сам принимает в жизни решения и сам несет за них ответственность. К тому же не у каждого человека из чувства — маленького зернышка — прорастает цветок любви. Почему? Потому что зерно в безопасности — оно спрятано в душе, а цветок, чтобы раскрыться, должен бороться с почвой, камнями, скалами. Он должен пробиваться к солнцу — источнику света. Любовь — это всегда преодоление.
Слава лишь тенью существует в семье. Творчество захватило его целиком. А я спокойно смотрю на будущее, без прикосновений к былым мечтам. Раньше я точно знала, чем заполнить свое время — балетом и любовью. Мне казалось, что я смогу менять жизни людей посредством искусства, жить вдохновенно и хорошо. А сейчас на горизонте виднеются пустые дни, в которые мне нечего вложить, кроме заботы о сыне и муже. Пока глаза моргают, надо дышать, надо жить, надо видеть… хотя бы своих близких.
Я вижу, что Слава начинает меня жалеть. Нет ничего хуже, чем то, когда твой собственный муж смотрит на тебя печально и едва не плачет от былых воспоминаний. Зеркало демонстрирует мне героиню программы, в которой женщин переодевают модные стилисты. Только сегодня, спустя 25 лет совместной жизни, я задумалась об изменах. Интересно, был ли у Славы кто-то на стороне? Мысль, как ни странно, не щекотала мои нервы, а прозвучала точно так же, как и сотни других. А Пашка сияет при виде Юльки. Я вижу, как они сплетают под обеденным столом руки, как целуются в подсобке, как смотрят друг на друга и благодарю того, кто живет выше нас, за то, что мой сын любит страстно и увлеченно. Это счастье, за которым многие готовы отправиться на край света.
