В самый последний момент он уловил краем глаза какое-то движение. Рыже-ржавое пятно в дальнем углу сада, полускрытое кустом. Он тут же подумал, что это лиса. Лисы каждый вечер появлялись в саду, интересуясь курятником. Заходила рыжая бестия и спокойно рассматривала курятник и его обитателей, словно перед ней стояла математическая задача, которую можно решить терпением и вниманием к деталям.
Существо снова крадучись двинулось сквозь кусты. Джек перевел ствол ружья, быстро прицелился и выстрелил.
Крохотная пулька попала в цель. Вихрь пыли и шерсти, отчаянный прыжок. Существо несколько раз дернулось и затихло. Отец говорил ему, что из этого ружья лису не убить, но все же Джек соскользнул с крыши гаража и, надеясь на удачу, побежал к своей жертве.
Сперва он не мог ничего найти. Потом – заметил. Комок рыжей шерсти под ветхим деревянным забором, окружающим участок. И на шее – маленький красный ошейник.
– Тварь, тварь поганая!
Он присел возле убитого зверька. Это был симпатичный рыжий кот. Глаза его были широко раскрыты, и он не двигался. Джек попробовал пошевелить его.
– Чертова тварь, чертова тварь!
Это был соседский кот, которого он раз или два видел на их дворе; прелестное существо, пожилая хозяйка которого жила в нескольких домах от них на другой стороне улицы. Джек почувствовал тошноту. Было видно, куда попала пулька, – в голову. И крохотный сгусток крови в кошачьем ухе. Вот же не вовремя угораздило заделаться снайпером!
Джек оглянулся на дом. Вряд ли кто-то видел, что случилось. Он обхватил голову руками, стараясь подавить дрожь глубокого раскаяния. Затем пришел в себя, встал и побрел к пристройке, открыл иссеченную выстрелами дверь и отыскал садовую лопату.
Возвратясь к своей жертве, он принялся рыть насколько мог глубокую ямку, но всего через пару футов лопата ударилась о глину, такую твердую, что звенела, как железо. Опустил кота в неглубокую могилку. Подумал: не снять ли красный ошейник, но решил этого не делать. Потом засыпал землей. Сверху навалил кучу листьев, чтобы скрыть следы работы.
Затем вернулся к пристройке, поставил лопату на место и вошел в дом.
Женевьева смотрела, как Джек сбрасывает ботинки у двери и вешает куртку на перила.
– Ты в порядке, Джек? – крикнула она, все еще занятая девочками и тортом.
– Ну да, – ответил он, поднимаясь к себе.
Смысл ее вопроса был не в том, чтобы узнать, все ли с ним «в порядке», а в том, чтобы сказать ему: «Черт возьми, я почти не видела тебя эти три дня». Но по тону его ответа она поняла, что с ним не все в порядке. Она не отрываясь смотрела на то место возле лестницы, где он только что был, словно там оставался его отпечаток или призрак.
– Ты уверена, что это настоящая тетя Тара? – спросила Эмбер.
– Что вдруг ты это спрашиваешь?
– Ну, я слышала, как ты говорила папе, что ей должно быть столько же лет, сколько тебе. А ей не столько. Значит, это не она, ведь так? Она ведь моложе, разве нет?
– Не будь такой дурочкой. Конечно это твоя тетя Тара.
И Женевьева выложила торт в форму и сунула в нагревшуюся духовку.
О дитя, иди скорей
В край озер и камышей
За прекрасной феей вслед –
Ибо в мире столько горя, что другой дороги нет.
У. Б. Йейтс[14]
И он умел замечательно слушать. Как если бы все, что я говорила, было важно. Имело значение. Как и все, что говорил он. Ничего не упускалось и не было пустяком. Мы лежали среди колокольчиков, положив голову на мшистый камень, а в бездонном небе пел жаворонок, и время словно остановилось.
В лесу не было ни души. Обычно в такой прекрасный день в Аутвудсе кто-нибудь непременно гулял, но сегодня мимо не прошло ни одного человека. Я даже не подумала, что это странно.
– У такой очаровательной девушки, – сказал он, – наверняка есть приятель.
– Есть. Но я с ним не очень счастлива.
– Что так?
– Он думает больше о своей музыке, чем обо мне.
– А я люблю музыку и музыкантов. Знаешь, у тебя мог бы и похуже парень быть, чем музыкант.
– Ну, не знаю. По-моему, им просто нравится, когда девчонки пялятся на них. Вот и все.
– Разве это так плохо?
– Для меня да. Хочу быть особенной для кого-то. Не хочу быть с человеком, который засматривается на других женщин.
– Придется как следует постараться, чтобы найти такого парня, – сказал он.
В нормальной ситуации подобное замечание укололо бы меня. Он насмехался над моей наивностью, но при этом так мягко улыбался, отчего вокруг его глаз собирались милые морщинки, что я ничуть не обиделась. К тому же он был взрослый и опытный, и это так привлекало в нем. Он держался со мной очень свободно, Ричи же всегда был очень напряжен, очень несдержан. У Ричи или любого мальчишки в этой ситуации все мысли были бы сосредоточены на том, как забраться тебе в трусики, – чем испортил бы все удовольствие от общения. Хотя я видела, что этого мужчину влечет ко мне, он получал такое удовольствие от нашей встречи, которое передавалось и мне, что казалось, его ничуть не заботит или не интересует, что может последовать дальше.
– А как насчет тебя?
– Насчет меня?
Он прекрасно понимал, что я имею в виду и что хочу узнать, женат он или у него есть подружка. Но поддразнивал меня.
– А ты уже занят?
– Занят? Какое забавное выражение.
– Мы здесь так это называем.
– А я не отсюда.
– Тогда откуда?
– Ну, если не отсюда, то, наверно, оттуда.
Я выдернула травинку и бросила в него.
– А ты хитрец, да?
– Пожалуй.
– Так ты женат?
– Ха-ха-ха!
– Значит, нет?
– Не нашел подходящую девушку. Вот ищу. Когда найду, сразу пойму, что это она.
– То есть ты веришь в любовь с первого взгляда?
– Нет, не верю. Сперва ты должен испытать небольшое волнение.
– Волнение?
И он принялся рассуждать о физических процессах – не самая, должна сказать, романтическая вещь, чтобы заставить биться девичье сердце. Этот предмет не слишком интересовал меня прежде. То есть мы проходили физику в школе, но она меня совершенно не трогала. Он заговорил о столкновении молекул и о том, что лишь определенные столкновения обладают энергией для эффективного соединения, в силу того что лишь некоторые из молекул имеют достаточную энергию в момент удара, чтобы разорвать существующие связи и образовать новые. Затем он взглянул на мое лицо и, наверно, увидел, как я сижу с раскрытым ртом, потому что громко засмеялся, и стал кататься среди колокольчиков, и хохотал как безумный, хватаясь за бока, словно чтобы не лопнуть от смеха.
– Прости, прости, прости, – выговорил он и снова засмеялся.
Я обхватила руками колено и смотрела в небо, пока он не успокоился.
– О боже! – сказал он, переводя дух. – Ты меня уморила! Я имел в виду вот что: ты встречаешь кого-то. Думаешь о нем. Встречаешь его снова, думаешь о нем немного больше, снова меняешься. И так это продолжается. Ты меняешься прямо сейчас. На моих глазах.
– Я – я меняюсь?
– Да. Благодаря встрече со мной.
– Ты высокого мнения о себе, да?
– Может быть. Но знаешь, это действительно так.
И он посмотрел мне в глаза, я – в его, и я поняла: то, что он говорит, – правда, и подумала: «Хочу узнать больше о тебе».
– Когда-то это называлось ухаживанием. – Мне показалось, что в его голосе прозвучала легкая грусть. – В наше время, как это ни прискорбно, такого уже нет. Вы, допустим, встречаетесь на танцплощадке, пять минут третесь голыми животами с одним или одной, потом с другим, другой. Сейчас это значит просто переспать, я же дожидаюсь встречи, предначертанной Небесами.
– Где ты живешь? – поинтересовалась я.
Он неопределенно махнул рукой на запад и сказал, что живет на самой границе графства, и я решила, что речь о границе между Лестерширом и Дербиширом или Ноттингемширом. Он сказал, что там протекает ручей и можно стоять над ним одной ногой на земле одного графства, а другой – на земле другого. Сказал, что живет в доме у озера и что в доме нет ни электричества, ни телевизора, потому что не любит он эти вещи. Предпочитает солнечный свет и лунную дорожку на воде.
– Красиво, – сказала я. – Очень поэтично.
– Может, когда-нибудь придешь посмотреть мой дом, Тара?
– Я не говорила тебе, как меня зовут.
– Говорила.
– Нет.
– Да.
– Не говорила.
Он встал и отошел. Я подумала, что он, возможно, обиделся, но он пошел за своей белой лошадью. Через минуту вернулся с ней, подвел ее ко мне по колокольчикам. Остановился, держа лошадь за уздечку и глядя на меня.
