- Сообщники? Назовите имена!
Наконец-то! Может, всплывут имена главных? Ибо Сен-Жюст не верил, что люди, обыкновенные простые люди, могут по собственной воле делать что-то сознательно во вред Революции, Революции, которая в итоге принесет всему народу Свободу, Равенство, Братство, Процветание и Счастье. Кто-то стоял за ними, подстрекая и провоцируя, умело использовал их корысть и недомыслие. Миссия Сен-Жюста в том, чтобы нащупать нити этого гигантского заговора и выявить истинных врагов Революции. Кто они? Ничтожный Людовик Шестнадцатый не годился на эту роль, служил лишь символом... Каждый раз, когда в корзину с соломой на Гревской площади отлетала голова очередного интригана, Сен-Жюст думал: "Все. Отныне в стране наступит мир и спокойствие. Осталось всего-то прогнать интервентов". Казнили Барнава и Вернио, генерала Кюстина и герцога Орлеанского, Эбера и Шометта, Дантона и Демулена (последние вряд ли являлись главарями заговора - на свою беду, позволили себя втянуть) - и что ж? Заговорщики прятались на какое-то время, а потом начинали еще с большим усердием свою подрывную деятельность. Кто? Имена? Враги нашептывают, будто Сен-Жюст жаждет крови... Сен-Жюст вершит справедливый суд! Если лейтенант подставная фигура, а за ним скрываются матерые хищники, или, что еще пикантнее, след тянется в Париж... Имена! Пусть солдаты узнают, кто на них наживается. Казнокрадам не будет пощады! Относительно самого лейтенанта - посмотрим, почему он согласился участвовать в этой интриге.
Но лейтенант, как, увы, и предполагал Сен-Жюст, ускользнул от прямого ответа. Или врал. Или надеялся, что сообщники его выручат.
- Комиссар... раз я взял вину на себя, я обязан следовать кодексу офицерской чести.
- Ложной морали, оставшейся от Капетов и Бурбонов, которая покрывает мерзавцев и воров! - Сен-Жюст еле себя сдерживал. Ну и нравы! Мало того, что воруют, так нет, стараются, чтоб это выглядело красиво. - Подойдите ближе к своим солдатам, полюбуйтесь, во что они обуты.
Армия-победительница топала в Бельгию в рваных ботинках с подошвами, подвязанными веревочкой. Стыд! Даже в королевских войсках такого не бывало...
- Кстати, вы им обещали по три пары сапог. Интересно знать, вы их купите на свое жалованье или вы получили наследство?
Действительно, где он их возьмет? Сообщники подбросят? Кто? Или существует некий фонд взаимовыручки? Интересно знать.
- Комиссар, - лейтенант улыбнулся ему как несмышленому, - что происходит, когда армия берет штурмом город, известно любой маркитантке. На войне как на войне. И у меня есть карта Шарлеруа, где обозначены склады интервентов.
"Дожили, - с горечью подумал Сен-Жюст, - вот какие настроения в войсках".
По идее, революционная армия должна нести соседним народам освобождение от деспотизма, а оказывается, солдаты намерены грабить местное население. Спасибо, Мервиль хоть на этот раз сказал правду. И вроде он сам участвовать в грабеже не собирается.
- Себя, однако, вы обеспечили заранее.
Мервиль снял свои новенькие сапоги, вызвал из шеренги неуклюжего гренадера, обменялся с ним обувью.
Сен-Жюст молча наблюдал эту сцену и не вмешивался. Его удивил не поступок Мервиля (эффектный жест на публику проигравшего картежника!), удивляли его собственные мысли... Минут через пять неподвижное тело лейтенанта с красными пятнами на мундире положат на носилки. Бедный парень. В другое время его бы осудили на несколько лет тюрьмы, а там, глядишь, восстановили бы в армии... Он бы мог еще отлично воевать, дослужиться до полковника, уйти с почестями в отставку, иметь семью, детей... Не повезло лейтенанту. Теперешние чрезвычайные обстоятельства требуют наказать его по всей строгости военных законов, чтоб другим неповадно было. Однако трагическая судьба Мервиля как-то свяжется в будущем с судьбой самого Сен-Жюста. Не помилует он его сейчас, не помилуют потом и Сен-Жюста в той непонятной и невероятной жизни, которая настойчиво напоминает о себе в его снах.
Резким движением руки Сен-Жюст отбросил упавшую на лоб прядь волос, а заодно и эти странные размышления, пришедшие, конечно, из его ночных кошмаров. Даже если допустить, что наивного лейтенанта запутали коварные сообщники, оставшиеся в тени, Сен-Жюст бессилен что-либо изменить. Когда боги хотят погубить человека, они лишают его разума. Ну вот что Мервиль наболтал сейчас перед строем? Открытый призыв к грабежу и мародерству! Хоть капельку соображать надо...
- Комиссар, я знаю фортификационный план Шарлеруа. Прошу вас, даруйте мне жизнь. Нашему батальону нужны люди, которые умеют воевать. Лучше я погибну на поле брани...
Сен-Жюст ответил, как должно было ответить, а Мервиль рухнул перед ним на колени и исступленно зашептал:
- Комиссар, я люблю женщину. Она беременна. Она ждет от меня ребенка. Революция не воюет с женщинами и детьми...
"Бедняга, совсем потерял разум, - подумал Сен-Жюст, брезгливо отодвигаясь от Мервиля, - вот уж о чем не следовало мне говорить, так это о бомонской девке. Батальону нужны люди, умеющие воевать на поле брани, а не в борделе".
И вдруг Сен-Жюст увидел в глазах лейтенанта свои глаза. Среди бела дня вернулись его кошмарные сны. Вместо лица Мервиля он видел свое лицо, страшный старый лик больного человека! И свои глаза, отчаянно умоляющие кого-то...
- Встаньте, лейтенант, - очень тихо сказал Сен-Жюст. - Пожалуйста, встаньте. Вы не должны были этого делать. Мы не должны были этого делать. Нельзя позорить мундир офицера.
И пытаясь прогнать эту картину из ночных снов, которая продолжала маячить перед его взором - жалкое, изуродованное старостью лицо и молящий взгляд, Сен-Жюст в бешенстве заорал слова команды. И он знал, в кого нацелены ружья. И он знал, что солдаты не промахнутся.
- Огонь! Огонь! Огонь!!!
