Приметы оказалось достаточно. Он остановился у добротного, недавно отремонтированного двухэтажного особняка и длинно посигналил.
Из дома вышел, вернее, выпал очень высокий, очень худой и очень нескладный белобрысый мужчина с заметной пролысиной и длинными висячими усами, закрывающими рот.
- Мне нужен Мрачновский.
- Нужен – бери, вот я, - добродушно ответила басом человеческая оглобля, приветливо улыбаясь глазами.
- Вам ящик от Сосновского.
- Вываливай, если сможешь.
Владимир осторожно, стараясь не запачкаться, открыл задний тент, влез в кузов и в разбросанном за ухабистую дорогу грузе с трудом отыскал небольшой продолговатый ящик с пометкой «С».
- Вот, - он поставил ящик на задний борт.
- Жмотина жидовская! Пся крев! – негромко выругался неблагодарный адресат, взял ящик сильными руками и небрежно бросил к забору. – Ты куда едешь?
- В Брест.
- Возьмёшь с полтонны бочек, я заплачу?
Владимир не сразу сообразил, что директор торговой базы в открытую предлагает ему, шофёру, левый груз. Почему и не взять? Пусть достанется смершевцам, будет ещё одна улика против врага народа. И тут ему на ум пришла неожиданная дельная мысль.
- Возьму, а вы мне устроите телефон с минской автобазой – я должен сообщить, что задерживаюсь в рейсе. Вот и будем в расчёте.
Каланча опять приветливо посветил водянистыми голубыми глазами и согласился, донельзя обрадовав вымогателя.
- Добре, езжай к конторе, я через 10-15 минут буду. Раньше часа звонить бесполезно – там обедают.
Снова разогнав настырный молодняк, Владимир спросил у сторожихи:
- Воюешь? – настроение улучшилось достаточно, чтобы поболтать с алебардницей. – Чего они лезут-то?
- А свалка-помойка там дармовая, чуют скоты.
Владимир заглянул в ворота, но увидел не свалку, а старенький «газик», возможно, со свалки, с откинутыми крышками капота. Положив толстую ногу в грязном кирзаче на крыло, подложив её под себя и выставив из-под задравшейся, видавшей виды, спецовки жирный мощный зад, в моторе копался невидимый спереди хозяин, пожертвовавший ради любимицы обедом. Не удержавшись, как сделал бы любой шофёр, Владимир подошёл полюбопытствовать и поздоровался в зад:
- Привет. Барахлит?
Смолкли хорошо слышимые вблизи сопенье и всхлипы, показался верх ремонтника, и на Владимира неприязненно глянули влажные от слёз голубые девичьи глаза, полузавешенные пшеничной чёлкой, измазанной машинным маслом.
- Сам ты барахлишь, проваливай давай! – Но занять прежнее рабочее положение не спешила, вглядываясь в незнакомого симпатичного парня.
- Твоя? – спросила с завистью, кивнув на студебеккер, тоже заглядывающий в ворота.
- Мой, - гордо подтвердил Владимир, в который раз радуясь железной дружбе. – Давай, твой вместе посмотрим: две головы лучше.
Он не очень надеялся на свой теоретический багаж и мизерную практику, но в преддверии телефонного звонка очень захотелось сделать что-нибудь доброе, чтобы фортуна в ответ повернулась, наконец, лицом. Покопавшись в свечах – счистив нагар и отогнув клеммы, в карбюраторе, загрязнённом и замасленном до предела, в генераторе – зачистив клеммы и тщательно прикрутив винты, в бензонасосе – промыв и продув трубки, подёргав за провода и восстановив оголённый надрыв, ещё раз проверив все соединения и крепления, он влез в тесную кабину-конуру, попросил мысленно: «Боже, дай искру!», и тот не отказал – машина завелась с первого качка стартёра, заколотилась износившимся скелетом. Деваха завизжала, запрыгала, тряся жирными телесами, вырвала кудесника из кабины, насела, расцеловала, измазав не губной помадой, а тавотом, и бросилась к подходившему Мрачновскому.
- Казимирыч, завелась!
Тот понял, кто виновник девичьих и газиковых восторгов, улыбнулся, чуть приподняв усы, и пообещал:
- Ещё побегает старушка. Пошли, мастер, - обратился к имениннику.
Внутри костёл был разгорожен на множество чиновничьих келий. Пройдя в одну из них и шагнув к столу прямо с порога, Казимирыч поднял телефонную трубку и попросил в неё:
- Марыся, дай мне Минск по срочному, - он подвинул карандаш и листок бумаги Владимиру, и тот, поняв, написал крупными цифрами телефонный номер подполковника. Мрачновский продиктовал номер и положил трубку на место, сказав: - Жди, вызовут, а я пойду пока насчёт бочек.
Телефон громко и настойчиво заверещал минут через пять, заставив вздрогнуть. Владимир поспешно снял трубку:
- Да!
- Говорите: Минск на связи.
- Алё, - заторопился Владимир, - Ирина?
- Слушаю, - глухо донеслось из-за тридевять земель, - кто это?
- Это я, - по-дурацки ответил растерявшийся абонент и исправился: - Васильев.
- Володя? – слегка ожил далёкий загробный голос, нисколько не похожий на Иринин. – Где ты? Что с тобой? – заволновалась далёкая подруга по поцелуям.
- Я в Слониме, - Владимир убавил голос, сообразив, что кричать ни к чему, - скажи моему начальнику, что задержусь. Пришлось менять два колеса. Поняла? Слышишь?
- Скажу, - пообещала исполнительная секретарша.
Чуть выждав и ощутив биение сердца в висках, он бросился в омут:
- Меня никто не спрашивал, не искал?
- Нет, - без задержки ответила она, и это больше, чем слова, убедило, что так оно и есть: не искали. – Стой! Подожди, - сердце упало, виски похолодели, - тут какой-то чокнутый просил обязательно передать тебе, что почтовый ящик пустой, а себя не назвал, идиот.
- Ириша, - он впервые назвал её уменьшительно-ласково, потому что в душе ширилась и рвалась наружу безудержная радость и любовь ко всем, и, чтобы не разорвалось сердце, надо было излить на кого-нибудь часть её. – Свадьба была?
- Какая свадьба, – огорчилась будущая подполковница, – когда нет подходящих колец!
- Не торопись, - пел Владимир, - приеду, в последний раз расцелую и кольца найду.
- Не обманешь?
- Разве на меня это похоже?
- Ой, сам вызывает. Всё у тебя? Приезжай скорее.
Щёлкнула положенная трубка, наступила шуршащая далёкой далью тишина, и близкий голос, напугав, сухо оповестил:
- Разговор окончен, - и, не удержавшись, добавил: - Зачем дуришь голову невесте? – и отключился.
- Ну, что, сообщил? – спросил вошедший Мрачновский, усаживаясь за столом так, что колени остались на стороне.
- Ага, - глупо улыбаясь, ответил счастливый Владимир, возвращаясь из тупика.
- Я тебе дам накладную, одну, - не обращая внимания на младенческую радость, разлитую по лицу шофёра, сказал нескладный директор, что-то быстро заполняя на бланке, - на случай, если будет дорожная проверка. - «Ага», - подумал Владимир, возвращаясь к естественному состоянию, - «и чтобы я ничего не спустил на сторону и не заначил, как здесь говорится». - Но ты её отдашь только в руки Обидчука, тамошнего директора, и никому больше, договорились?
- Ага, - опять возвратился к затихающей радости Владимир.
- Там, у ворот, ждёт кладовщица. Поезжай и загружайся на накладную и – с богом! В следующий раз привози ящики побольше, - Казимирыч улыбнулся на прощанье, провожая оценивающим взглядом нового подельника в мафиозной кооперации, и уткнулся в бумаги.
На выезде встречала умытая и причёсанная, сияющая молодостью и радостью коллега. Когда он остановился, она открыла дверцу со стороны пассажира и с трудом подняла на сиденье внушительную корзину, переполненную теми самыми, жёлто-красными, крупными яблоками.
- Вось, трымай.
Встала на ступеньку и добавила большую стеклянную банку с каким-то тёмно-коричневым варевом.
- А гэта ад Казимирыча – джэм земляничны, - сунула руку в карман объёмных штанов и протянула бумажный свёрток, - и гэта ад яго.
Владимир покраснел как яблоко, поняв, что в свёртке деньги.
- Вот что, - сказал он решительно, - за яблоки огромнейшее спасибо, и джем возьму, а это тебе, - и отдал свёрток обратно в руки растерявшейся девушки, отступившей с подножки на землю, закрыл дверцу, посигналил прощально и укатил, довольный своим спонтанным поступком.
По хорошей дороге ехать было одно удовольствие, и через полчаса он выбрался на магистральное шоссе и повернул по указателю на Барановичи. Что-то ждёт там? Пора подумать, убавив русской эйфории и добавив немецкого скепсиса. Ясно одно: если в Барановичах не ухватят за шкирку, значит, вайнштейновская система на самом деле дала какой-то непонятный сбой. Спросить бы у молодчаги Марлена, но придётся маяться в неопределённости до возвращения. Ничего, перетерпим, это он умеет, научен жизнью.
В принципе, ничего существенного пока не произошло, и радоваться рано: волею всевышнего он оказался в раскрытых ножницах судьбы, и они не убраны. Нижнее лезвие, пусть будет американское, замерло в ожидании реставрации последнего агента, верхнее, Вайнштейновское, приостановилось по неизвестной причине, и надо так извернуться, чтобы потерять минимальный клок шерсти, а не голову, не дай бог. Пока едем дальше.
