Тот, кто передавал эти сведения по радио, говорил не очень уверенным голосом; очевидно, он уже сильно подвыпил и в промежутках между сообщаемыми сведениями переговаривался с какими-то, очевидно, певичками. Теперь он говорил: "А ну-ка, Тэдди, ту маленькую штучку, знаешь, которую я так люблю!" Веселый громкий негритянский голос тотчас же ответил: "Знаю, знаю", — и запел на негритянском жаргоне какую-то песенку, кончавшуюся бесконечным припевом: "Пленкети, пленкети, пленкети, пленк-пленк-пленк!"
Шесть или семь лет тому назад граждане Соединенных Штатов провели закон, запрещающий продажу спиртных напитков. Но защитники закона и порядка оставили за собою право решать, каким именно законам они желают следовать, и акт о запрещении продажи напитков в число этих последних не попал. Поэтому все правящие классы Америки праздновали свои политические победы тем, что напивались допьяна. Это было хорошо известно Бэнни; четыре года назад он сам был пьян в день выборов президента Гардинга и помнил, как были пьяны и его отец, и Ви Трэсси, и Аннабель Эмс, не говоря уже о Верноне Роскэ. А потому он только снисходительно улыбнулся, когда язык говорящего по радио стал заплетаться: "Э-э-то невежливо, Полли… со-ов-сем невежливо… Не трогай этот микро-к-к-к-ро-ф-фо-о-о-он."
XIII
Поль двинул рукой, и опять Руфь возбужденным голосом воскликнула, что он приходит в себя. Но сестра милосердия сказала, что это ничего еще не означало, что доктор говорил, что делать движения он будет. Нельзя было только позволять ему двигать головой. Она измерила ему температуру, но, взглянув на термометр, никому ничего не сказала.
Слабые руки Поля двигались по одеялу, и по временам его пальцы делали такие движения, точно снимали и бросали каких-то невидимых насекомых. Голос его звучал теперь громко, и в словах, которые он произносил, все время упоминалось о России. Григорий Николаев переводил. Больной, по-видимому, воображал себя то в Сибири и слушал игру на балалайке Менделя и видел красные войска, двигавшиеся в маршевом порядке, то в Москве. "Da zdravstvooet revolution!" — "Да здравствует революция!" "Vsia vlast Sovietam" — "Вся власть Советам!"
Постепенно голос его стал затихать, а радио QZW знакомило всех дежуривших у постели больного с тем, что делалось в этот момент в большом танцевальном зале Королевского отеля в Энджел-Сити. Бэнни ясно представлял себе этот зал, где он так часто танцевал с Эвникой Хойт и с Ви Трэсси. Теперь там все его друзья: и Верн, и Аннабель, и Фред Орпан, и Тельма Норман, и Пет О'Рейли, — все сливки плутократии, праздновавшие это свое "торжество из торжеств". Он представлял себе всю эту толпу, в которой теперь почти все поголовно еле уже держались на ногах: толстых финансистов в смокингах, с измятыми пластронами рубашек, принимающих к себе во время танцев своих толстых жен или стройных любовниц с оголенными спинами и полуоголенными грудями, с бриллиантами и жемчугами на шее, с ярко-пунцовой штукатуркой на губах и с платиновыми кольцами в ушах. Они извивались и кружились под удары тамтама, под воющие звуки саксофона, под звон колокольчиков и рычание труб джаз-оркестра. А бедренные и тазовые мышцы толстых финансистов попеременно сокращались, и ноги волочились по полу, проделывая ряд каких-то странных, некоординированных, судорожных движений.
XIV
Поль протянул вперед руки, точно желая приподняться на подушках. Необходимо было удержать его в прежнем спокойном положении. Но это оказалось не так просто. Он не позволял, чтобы до него дотрагивались, и желал оказывать энергичное сопротивление. Может быть, ему казалось, что он один из забастовщиков Парадиза и что его схватывают полицейские? Или, может быть, — что на него набрасываются сторожа сан-эмуской тюрьмы? Или агенты федеральной тайной полиции? А быть может, — те подлые негодяи с топорами и железными болтами?.. Во всяком случае он сопротивлялся так энергично, что Бэнни пришлось держать его за одну руку, Николаеву — за другую, а Руфь с Рашелью держали его за ноги, в то время как сиделка бегала за горячечной рубашкой. В конце концов им удалось перевязать его очень основательно, но он продолжал все время делать отчаянные усилия, чтобы освободиться. Лицо его сделалось багровым, и на шее вздулись жилы. Но высвободиться ему все же не удалось. Тем временем в раскрытое окно опять послышалось радио QWZ. Оно продолжало сообщать обо всем, что происходило в большом зале Королевского отеля. Кто-то говорил теперь речь и был, очевидно, настолько уж пьян, что постоянно останавливался и путал слова. Но его аудитория была, наверное, не трезвее его и потому не обращала на это ни малейшего внимания и так галдела, что из всей речи доносились только отрывочные фразы: "блестящая победа", "величайшая страна", "знаменитейший человек из всех когда-либо живших в Белом доме", "Кулидж!.." "За здоровье Кулиджа!" Неистовые крики, свист, хохот, а потом другой голос, тоже совершенно пьяный: "Бэби Бэлль! Маленькая Бэби… Спой нам, Бэби! Спой. Встань! Не качайся так! Я поддержу тебя…"
Послышался голос Бэби Бэлль, но, очевидно, и ее и того, кто ее "поддерживал", качало так сильно, что пение все время прерывалось длинными паузами, и до Бэнни доносились только отрывочные бессвязные слова: "Мамми плачет… Бэби в город… любви мученья… на миг забвенья…"
Раздался громкий крик Руфи:
— Боже мой, он смотрит! Он хочет что-то сказать!
Одну секунду это, действительно, так казалось. Поль широко открыл свой здоровый глаз. Безумный испуг выразился на его лице. Он приподнял голову. Дыхание сделалось еще более громким, еще более хриплым.
"Любви мученья… На миг забвенье!.." — визжал голос певицы.
— Поль, Поль! Что с тобою?! — еще испуганнее закричала Руфь.
Поль откинулся на подушки. Из его груди вырвался хриплый последний вздох, и Руфь со сложенными молитвенным жестом руками, казалось, уносилась душой туда, в тот неведомый мир, куда он от нее уходил…
"Любви мученья… На миг забвенье!.." — визжал голос, пьянея с каждой минутой все больше и больше.
— Он умер!.. Умер!!!
Руфь приложила руку к сердцу Поля и с отчаянным криком вскочила с колен.
"На миг забвенье!.." — орал пьяный хор последние слова припева.
Руфь бросилась к окну, вскочила на него. Но ее схватили сильные руки Бэнни. Сестра милосердия прибежала со шприцем, и спустя несколько минут Руфь лежала в наркотическом сне и казалась такой же холодной, такой же безжизненной, как и Поль.
А по радио QZW из Энджел-Сити сообщали последний бюллетень: республиканский центральный комитет в Нью-Йорке извещает, что Кальвин Кулидж выбран президентом таким большинством голосов, подобного которому не было в истории Америки, — восемнадцать миллионов! Покойной ночи, граждане!
XV
Коммунисты хотели устроить красные похороны, сделать из смерти Поля своего рода пропаганду. Но верховная власть Эли воспротивилась: раз Поль раскаялся во всех своих злых деяниях, то он будет похоронен согласно ритуалу "третьего откровения".
А потому три дня спустя погребальная процессия двигалась по склону одного из холмов Парадиза. За гробом шла большая толпа, и тут же ехала тележка со всеми необходимыми для радио принадлежностями, так как никогда уже больше ни одно слово Эли не могло быть брошено на ветер. Бэнни, Рашель и кучка "красных" стояли поодаль, зная, что они являются нежелательным элементом в этой толпе. У самой могилы стояли Руфь и все остальные члены семьи. Лицо Руфи было страшно: мертвенно-бледное, с блуждающим взглядом. Она, казалось, не отдавала себе отчета в том, что означали и эта глубокая темная яма и этот черный гроб, покрытый цветами. Все время, пока Эли говорил проповедь о блудном сыне, который вернулся домой, и о заблудшей овце, вернувшейся в стадо, Руфь не сводила глаз с белых облаков, медленно плывших по небу.
…Нет, она никому не доставляла больше хлопот!.. Она целыми днями бродила, по этим зеленым холмам, созывая тех овец которые давно уже здесь не паслись. Иногда она звала Поля, иногда — Бэнни. Она была тиха и спокойна, а потому никто не препятствовал этим прогулкам. Но вот однажды она целое утро звала Джо Гунда. Нефтяные рабочие, которые ставили новые вышки и очищали пострадавшие от пожара фонтаны, были теперь новыми людьми на этом участке "Роскэ", а не "Росс-младший". Они никогда ничего не слыхали о Гунде, упавшем когда-то в нефтяную скважину, а потому не обратили никакого внимания на несчастную девушку, которая целое утро бродила по участку, громко произнося его имя.
Только уже поздно ночью, когда обеспокоенные ее долгим отсутствием родные принялись ее искать, кто-то из рабочих сказал, что видел ее утром и слышал, как она звала какого-то Гунда. Мели тотчас поняла, в чем дело, и все бросились к нефтяной скважине, в которой погиб рабочий, и, спустив в колодец крюк, не замедлили вытащить кусок платья Руфи… Тогда туда спустили трезубый граб и извлекли ее останки… Опять пришел Эли, и Руфь похоронили рядом с Полем, неподалеку от могилы Джо Гунда.
