И вот что надо сказать по этому поводу: разве все это перепевы? Так сказать, автоплагиат? Нет и нет! На самом деле, устраивая такого рода переклички и с собственными вещами, и с чужими, писатель-постмодернист сплетает совершенно новые кружева, создает совершенно оригинальные произведения.
И А. Вознесенский явно кривил душой, когда в стихотворении «Скупщик краденого» позволил себе написать такое: «Избранное поэта О-ва, / где сто двадцать строчек Блока». Он и сам поступал и поступает точно так же ему ли не знать, что на этом зиждется вся мировая культура. Кто теперь помнит, что выражение «гений чудной красоты» принадлежит Жуковскому?
Кто-то из великих (Мольер?) по этому поводу сказал так: «Я беру свое там, где его нахожу».
Вот и эта заметка, хотя и составлена по большей мере из цитат, надерганных из двух романов Мартина Эмиса, начинает жить самостоятельно, обретает собственное су шествование.
А плагиат, как говорил герой Д. М. Томаса, — это совсем другое.
5. Терзания переводчика
Конечно, это только ради красного словца сказано — «терзания». Терзания — это когда переводишь автора, который тебе неинтересен, к которому ты решительно равнодушен, возможно даже, он тебе, неприятен, и тогда ты чувствуешь себя так, словно бредешь по болоту, пробираешься сквозь зловонную трясину. Здесь — иное. Здесь ты кажешься себе горовосходителем, пытающимся достигнуть желанной и прекрасной вершины, сияющей девственными снегами; вершины, на которой никто еще не бывал…
Разумеется, в кратких заметках невозможно рассказать, как шла работа над переводом — для этого потребовалась бы книга, вдвое превосходящая по объему сам роман. Я ограничусь лишь несколькими отдельными замечаниями.
5.1. Стиль
Собственно, стиль Эмиса — это, по выражению поэтессы Нины Искренко, настоящая полистилистика. Он с легкостью переходит от одного языкового пласта к другому, от самого вульгарного к самому возвышенному, но при этом остается в рамках гармоничного целого. Здесь можно упомянуть теорию Бориса Успенского о «точках зрения» — корневом понятии в поэтике композиции.
Было непросто, но выручал опыт А. Гузмана, переведшего роман «Деньги». Имелся замечательный ориентир. Разумеется, Джон Сам, автор «записки самоубийцы», мало похож на повествователя «Полей», который, как говорится, «пишет книгу о книге, которую он пишет и которая пишет его» — точнее сказать, убивает. Однако лексика Джона весьма сходна с лексикой завсегдатаев «Черного креста», а строй предложений и в «Деньгах», и в «Полях», естественно, всегда остается эмисовским.
5.2. «Отсебятина» или компенсация?
В теории художественного перевода существуют такие термины, как отсебятина и компенсация. Забавно: ведь отсебятину можно только гнать, а вот к компенсации прибегать. Но, к сожалению, точной грани между этими разностилевыми понятиями никто из ученых до сих пор не определил.
Эмис, к примеру, часто прибегает к аллитерациям, к игре словами.
Скажем, trick or treat — это общепринятое, хотя и совершенно в духе Эмиса, название некоей игры во время Хэллоуина, похожей на колядки, но которую у нас — неудачно, на мой взгляд, — принято переводить как «кошелек или жизнь». Конечно, русских соответствий этим словам, которые были бы настолько же похожими друг на друга по звучанию, так же замечательно аллитерировались, чуть ли не рифмуясь, не найти. Я в тексте использовал выражение «ублажи, аль заблажу!», хотя отнюдь не претендую на то, чтобы все остальные использовали его при описании Хэллоуина. Это, само собой, отсебятина.
Другой пример: игра со словом Bonfire (ночь костров, проводимая 5 ноября каждого года в честь разоблачения Порохового заговора, когда в 1605 году собирались взорвать английский парламент). Итак, Гай Клинч подъезжает к месту финального матча Кита Таланта, и в этот момент какой-то юнец швыряет петарду в окно его такси.
'Bombfire night', said the driver, listlessly.
Bonfire (костер) обращается Bombfire (бомбовый огонь), причем по звучанию разница здесь лишь в одном пункте — между n и m. Как с таким справиться? Опять идем на подлог и в итоге получаем:
— Ночь Костров, а? Да скорее уж Ночь Ослов, — апатично сказал водитель.
Что это — компенсация или отсебятина? Во втором случае, к сожалению, произошла неизбежная потеря игры: ведь из предыдущего текста нам известно, что именно на эту ночь назначены ядерные удары по Лондону и Варшаве, а следовательно, грядет наконец светопреставление (хотя, конечно, можно оправдаться тем, что под Ослами можно разуметь тех, кто это идиотство затеял).
5.3. «Говорящие» имена и фамилии
Мартин Эмис, будучи писателем универсальным, то есть и трагиком, и лириком, и сатириком-юмористом, часто дает своим героям имена и фамилии, выражающие основные их черты, порой с комично-противоположным значением (как, например, называют Малышами самых высоких баскетболистов).
Выше уже говорилось о значении имени Николь Сикс, оно вполне понятно. Но присутствует в нем, конечно, и тема секса. На это автор счел необходимым указать непосредственно в тексте. Когда Николь впервые оказывается в «Черном кресте» и называет себя, то
Кит не мог поверить своим ушам, не мог поверить своей удаче.
— Секс!
— С-и-кс. Моя фамилия — Сикс.
Прозрачно и значение имени Шеридана Сика: больной умник, не задумывающийся о том, к каким последствиям могут привести его исследования.
Что до Гая Клинча, то тут тоже не надо быть особо догадливым: клинч в боксе — момент неподвижности, отсутствия борьбы, и в отношении Гая здесь имеется в виду его нежизнеспособность. Переименовывать его необходимости не было. Жену его зовут Хоуп(hope по-русски означает «надежда») — в ироничном смысле: это надежда, которая отнята у Гая. К сожалению, передать это имя как-либо иначе возможности не нашлось.
Кит Талант назван так Эмисом в двояком смысле: и в ироничном, и в знак того, что его маленькая дочь Ким сможет оправдать свою фамилию в буквальном смысле.
Примечательно, что добродетельный, но ни к чему не способный Гай вознагражден чудовищным сыном Мар мадюком, а мошенник Кит — дочерью, которую повество ватель назвал истинным ангелом. Ким появилась на свеч во искупление грехов своего отца; она — агнец. Что до Мар мадюка, то он воплощает в себе черты всех зверей, упоми наемых в Откровении.
Вера, по-английски Faith, умерла. Это имя перевести было очень просто: оно в англоязычном мире существует.
Самого повествователя зовут Самсон Янг, то есть молодой Самсон, пожертвовавший собой, чтобы поразить блудницу, восседающую на звере. Такого сюжета в Библии нет, но Эмис и не собирался напрямую воссоздавать библейских героев — я уже говорил, что все мифические соответствия у него перемешаны, это лишь отдаленные намеки на них. Его сюжет — это Черный Крест, на котором по разному распяты сразу четверо, за что и отведена от мира угроза полного уничтожения, светопреставления.
Еще одно имя — Велл О'Сипед. В оригинале — это Philboyd Studge. Filboid Studge — так назывались некие не съедобные, неходовые хлопья для завтрака в одноименной юмореске Саки: название «облагородили», заменив F на Ph и i на y, получили в итоге Philboyd, а затем уже и раскрутили продукт. После этого выражение Philboyd Studge употребляют, если речь идет об изобретении велосипеда или о чем-то новом с очень старыми дырками; например, и предисловии к «Завтраку для чемпионов» Курта Воннегута есть фраза: My friend Knox Burger said one time that a certain cumbersome novel «…read as though it had been written by Philboyd Studge». В переводе Райт-Ковалевой она звучит так: «Мой друг, Нокс Бергер, однажды сказал про какую-то очень закрученную книгу: „…читается так, будто ее сварганил какой-нибудь Снобби Пшют“». У Эмиса повествователь говорит, что таков стиль Гаевых сочинений о его путешествиях в Италию и Испанию. Гай в романе не сноб и не пшют, так что, видимо, он просто писал о самых очевидных вещах, но при этом пытался делать это с некоторым изыском. Сначала мне показалось, что будет забавным назвать его Заппом О'Рожцем (от названия самого непрестижного во все времена автомобиля), но потом я предпочел вариант Велл О'Сипед, потому что он звучит гораздо более по-английски и точнее выражает суть дела.
6. Интермедия о глобальной ошибке
Выше уже говорилось, что ошибкою было считать, будто двадцать первый век наступит в 2000 году. Но это — так, ошибка местного масштаба. Глобальная ошибка состоит в том, что мы считаем, будто сейчас на дворе стоит двадцать первый век. И это совершенно явственно видно из «Лондонских полей». Время дискретно: модерново-рептильный Кит выступает в нем бок о бок с туманно-архаичным Гаем. Двадцать первый век по-настоящему еще не наступил. (Я и сам последнюю свою книжку назвал «Реквиемом по столетию». А теперь понимаю, насколько преждевременным было это название.) Увы, не отстал от нас двадцатый век — насилие, как сорняк, проросло в календарный двадцать первый, отравляя его, стремясь подмять его под себя… Как же хочется верить, что вослед календарному придет и настоящий двадцать первый век, «век с лицом гения, а не пса», что над Холмами Хлама (сокращенно — XX) восстанут зеленые холмы Земли! Лишь для этого и стоит трудиться — ведь сами они не восстанут. Лишь для этого и стоит пытаться жить, правда?
