Поскольку Анни Хоув сама лишила себя жизни, отпевания и торжественных похорон не было ни на кладбище Хаддан-скул, ни на кладбище за городской ратушей. Недели спустя в корпусе, где она умерла, пахло розами, хотя погода стояла гнетущая и никакие цветы не цвели. Запах ощущался на лестнице, и в подвале, и в каждой комнате. У одних девочек начались мигрени, вызванные этим ароматом, у других разболелись животы, некоторые разражались слезами по малейшему поводу, будь то оскорбление или несбывшиеся надежды. Даже когда окна были закрыты и двери заперты, аромат оставался, как будто розы прорастали через дощатые полы слишком жарко натопленных коридоров. Наверху, на чердаке, аромат стоял особенно сильный, и когда несколько девочек пробрались туда, чтобы осмотреть место трагедии, они упали без чувств, их пришлось сносить вниз по лестнице, и они пролежали в постелях целую неделю, прежде чем начали приходить в себя.
Только Элен Дэвис оказалась невосприимчивой к аромату. Когда она проходила через спальный корпус, она ощущала только запах мыла, резкий запах крема для обуви, насыщенный аромат фиалковой туалетной воды. Элен приближала лицо к занавескам и коврам, она поднималась на чердак и втягивала носом воздух, отчаянно стараясь уловить запах роз, но так и не смогла, ни в доме, ни где-либо еще. Даже теперь, когда Элен приближалась к обычному розовому кусту в городе, скажем, к «Вельвет фрагранс», темно-бордовые цветки которого источали такой сильный аромат, что слетались пчелы со всего округа, Элен не могла почувствовать ровным счетом ничего. Она ходила мимо знаменитых дамасских роз Луизы Джереми, славившихся своим лимонным ароматом, и, вдыхая, не ощущала ничего, кроме запаха стриженой травы и чистого деревенского воздуха.
В память о нерожденном ребенке Хоувов на кладбище Хаддан-скул был установлен маленький каменный ягненок, и некоторые женщины из городка до сих пор вешали на шею статуи цветочные гирлянды в надежде излечиться от болезни или защитить своих сыновей и дочерей. И что невозможного в подобных чудесах? По сей день аромат роз периодически наполнял «Святую Анну», когда никакие цветы не цвели, но его ощущали только самые восприимчивые, легко возбудимые девушки. Эми Эллиот, например, у которой была аллергия на розы, пришлось отправить к врачу в Гамильтон после того, как она переехала в «Святую Анну», и ей прописали ингаляции и инъекции кортизона. Несколько девочек, живущих наверху, включая Морин Браун и Пегги Энтони, решили отыскать причину, по которой у них на руках появились волдыри в форме розовых бутонов. Они опустошили письменные столы и вытряхнули содержимое тумбочек, но в итоге нашли только обрывки старой веревки и крошки от тостов, оставленные мышами.
Старые дома всегда полны недостатков: тут и радиаторы, которые грохочут, и неожиданно возникающие запахи, — но есть у них и свои положительные стороны. Например, «Святая Анна» была удивительно укромным местом, толстые оштукатуренные стены сводили к минимуму любой шум. На первом этаже можно было устроить вечеринку, а до живущих наверху девочек не долетело бы ни звука благодаря хорошей звукоизоляции и тяжелым дубовым дверям. Всего несколько человек знали, что Карлин Линдер часто уходит по ночам, еще меньше знали, что Пегги Энтони копается в своем чемодане, выискивая шоколадные батончики, и совсем единицы были в курсе того, что Морин Браун сменила нескольких ухажеров, которые тайно ночевали у нее. Это был как раз тот уровень приватности, который позволял Элен Дэвис хранить в тайне свою болезнь последние два года. Она страдала от острой сердечной недостаточности, и хотя ее лечащие врачи в Бостоне сделали все, что могли, провели во время летних каникул операцию, а затем назначили медикаментозное лечение, состояние Элен все ухудшалось. Ее сердце, ослабленное перенесенной в детстве ревматической лихорадкой, перекачивало слишком мало крови, легкие были перегружены работой, и она кашляла все ночи напролет.
Наконец доктора признали, что больше ничего не могут поделать. В свете этого окончательного диагноза нить жизни Элен размоталась, будто бы она сама была не больше чем катушка, и телесно, и духовно. Во всем Хаддане единственным, кто знал о ее болезни, был Пит Байерс, фармацевт, но она ни разу не обсуждала с ним состояние своего здоровья. Пит просто отпускал лекарства по рецептам и говорил о погоде, задумчивое выражение его лица никогда не менялось, неважно, страдал ли покупатель от рака или от солнечных ожогов. Хотя Пит ни разу этого не выказал, он заметил, как ослабела Элен. В последний раз, когда приходила за своими лекарствами, она была такой изможденной, что Пит запер аптеку и отвез мисс Дэвис обратно в школу.
Через некоторое время Элен уже требовалось прилагать усилия, чтобы надеть туфли или расстегнуть блузку, было очень непросто наполнить птичью кормушку или поставить на пол миску со сливками для кота. На прошлой неделе произошел особенно унизительный случай: Элен обнаружила, что не может забрать сумку с книгами после занятий, ей просто не по силам поднять такой груз. Она продолжала сидеть за столом, скорбно наблюдая, как пустеет класс, и проклиная свое изношенное сердце. Она с завистью наблюдала, как мальчишки и девчонки тащат за плечами тяжеленные рюкзаки, будто бы те набиты перьями или соломой. Разве они могут хотя бы представить, каково это, когда каждый предмет превращается вдруг в камень? Если положить камень на ладонь мальчишке, он зашвырнет его за реку. Если дать камень девчонке, она раскрошит его каблуком туфли, а затем нанижет осколки на нитку, будто это бриллианты или жемчуг. Но для Элен камень был только камень и ничего больше, каждая книга на столе, каждый карандаш и ручка, облака, небо, ее собственные кости — все вокруг превратилось для нее в камень.
Бетси Чейз, возможно, оставалась бы в числе тех, кто даже не подозревал, что с Элен творится неладное, если бы та не пригласила ее на чашку чая. Это приглашение было сделано под влиянием минутного настроения, в неудачной попытке проявить цивилизованность, и сейчас же привело к плачевным последствиям. Дожидаясь в гостиной, Бетси слышала, как свистит оставленный без внимания чайник, и, поскольку мисс Дэвис так и не сняла его, она заволновалась. Бетси вошла в кухню, где обнаружила за столом Элен, которая сидела, не в силах подняться со стула. В самой кухне царил жуткий беспорядок, на полу валялись кипы газет, в раковине стояла немытая посуда. Несмотря на то что кот мисс Дэвис проводил дни дома, мыши резвились повсюду, они бегали по шкафам и буфетам, неустрашимые, словно волки. В холодильнике было пусто, уже долгое время мисс Дэвис не ела ничего, кроме хлеба с маслом. После того как она пригласила Бетси войти и поставила воду, она поняла, что чаю у нее нет. И поделом ей, раз она была такой дурой, что решила, будто может звать гостей; от компании, как скажет вам любой, кто не лишен здравого смысла, всегда одни проблемы.
— Ничего страшного, — сказала Элен, увидев обеспокоенное лицо Бетси.
Оно выражало жалость, самое последнее, в чем нуждалась Элен.
Бетси подошла выключить чайник и в этот миг вспомнила о Карлин Линдер, симпатичной девочке, которая почти всегда одевалась в одно и то же и по выходным никогда не выходила в город с остальными.
— Мне кажется, вам требуется помощь по хозяйству, и я знаю человека, который отлично подойдет. Девочке нужны деньги, а вам необходима пара сильных рук.
— Самое последнее, что мне нужно, — это помощь.
У Элен кружилась голова, но ей удалось заставить голос звучать почти так же колко, как обычно.
Однако на этот раз она никак не могла напугать Бетси, которая принялась осматривать шкафы и в итоге обнаружила кое-что съедобное — банку растворимого кофе.
Хотя кофе, который заварила Бетси, был ужасен, после него Элен почувствовала себя несколько бодрее. Если бы потребовалось, она, наверное, смогла бы сейчас дойти до гуманитарного отделения и вернуться обратно. Она смогла бы поднять чертову сумку с книгами у себя над головой, правда смогла бы. На самом деле она почувствовала себя настолько лучше, что не сразу заметила, как Бетси принюхивается к шкафам.
— А где розы? — спросила Бетси. — Определенно где-то здесь есть розы.
— Нет здесь никаких роз. — Как всегда, запах ускользал от нее. Элен больше уже не думала, что когда-нибудь сумеет уловить то, что проходило мимо нее, точно так же, как и не ожидала, что ей будет даровано прощение за ошибки молодости. — Так, ерунда. Какой-нибудь освежитель воздуха. Старое саше.
Пока Элен говорила, она вспомнила, что у Анни Хоув был один особенный рецепт, рецепт розового бисквита, который пекли только в исключительных случаях, например на Пасху или на день рождения кого-нибудь из учеников. В самую последнюю очередь, перед тем как отправлять тесто в печь, в него добавлялись свежие стручки ванили и розовые лепестки, наверное, поэтому учеников со всей школы так тянуло под двери кухни Анни и самые смелые из них стучались в заднюю дверь и просили снять пробу. Сейчас никто ничего не пек, не говоря уже о том, чтобы добавлять в тесто ваниль и розовые лепестки. Людей вполне устраивали магазинные десерты, скорые разводы и водянистый растворимый кофе. Наверное, Элен слишком долго живет на свете, во всяком случае были дни, когда ей казалось именно так. Так много всего изменилось, она была уже не тем человеком, не той девочкой, которой приехала в Хаддан-скул, не тем глупым ребенком, который считал, будто очень много знает. Она привыкла работать ночи напролет, засиживаться до восхода солнца. А теперь была счастлива, если удавалось дойти от кухни до спальни и не упасть при этом. Она стала слишком слаба, чтобы ходить на рынок, не могла больше донести до дому покупки. В последнее время по ночам она ловила себя на мысли, что мечтает о компании, о руке, которую можно пожать.
