Дэниэл был паинькой в школе и в университете, закончил с отличием факультет психологии. А потом… потом… Бог знает, когда и как это началось. Он стал ходить стремительной походкой, стиснув зубы. Однажды на званом ужине в доме профессора, когда разговор показался ему злобным, заумным и совершенно невыносимым, Дэниэл схватил бутылку «Риохи» и выплеснул прямо на стол. «Не могу больше. Не могу!» В ужасе от своего поступка он смотрел, как вино с бульканьем льется на белоснежную ирландскую льняную скатерть. Потом ушел.
Вскоре Дэниэл написал отчаянно хамское письмо декану. И бегом помчался его отправлять. Ждал возле почтового ящика, когда письмо заберут. Но едва почтальон опустил кипу конвертов в сумку, Дэниэл понял, что сотворил глупость. Письмо отправлять нельзя. Его нужно вернуть. Дэниэл несся вслед за почтовым фургоном, вопя и размахивая руками, ноги у него подкашивались. Тяжело дыша, обливаясь потом, встал он посреди дороги и захрипел: «Я передумал! Передумал!» Позже, вспомнив тот случай, Дэниэл закрыл лицо руками и прошептал: «Господи, что на меня тогда нашло?»
Что бы это ни было, но находило на него частенько. Дэниэл бесчинствовал по любому поводу. Однако, отдубасив отца, он слегка успокоился. Весь в крови и слезах, отец повторял: «Вот это я понимаю, это по-мужски». Дэниэл глядел тогда на отца и ощущал гордость и жгучий стыд.
Как-то раз, вскоре после знаменитого наглого письма профессору, Дэниэл потягивал виски, вспоминая детство. Хотелось вновь стать тем сорванцом, каким он был, пока не сломал ногу. Дэниэл вспомнил, как доверился отцовским рукам, как упал на асфальт, и лютая ненависть к отцу поднялась в его душе. «Гад! – процедил Дэниэл сквозь зубы. – Гад! Урод! Подонок!» Дэниэл сидел в «Кафе-Рояль» и уже как следует набрался виски. Спиртное всегда пробуждало в нем самое низменное.
Набросив плащ, Дэниэл отправился на другой конец города, в квартиру отца на Лондон-роуд. Лил дождь, но Дэниэл и не подумал застегнуться. Полы плаща развевались, пока он шагал, с прилипшими ко лбу волосами, устремив перед собой неподвижный взгляд. «Подонок, – твердил он. – Подонок». Прохожие расступались перед ним.
Пассажиры красно-коричневых городских автобусов таращились на него, сплющив носы о стекла. Ничего не стоило запрыгнуть в один из автобусов на ходу. Но что толку тащиться в транспорте? Так и лопнуть от злости недолго. Нет уж, хорошая прогулка – вот лучшее средство от ярости.
Дэниэл застал отца одного. По обыкновению. Отец был нелюдим, друзей заводил с трудом. Брак его распался вскоре после того случая, когда он отступил в сторону и дал сыну упасть. «Я все разрушаю, – жаловался он, выпив. – Все на своем пути».
Отец явно не ожидал увидеть на пороге Дэниэла, насквозь мокрого и взбешенного.
– Дэниэл! – обрадовался он. – Какими судьбами в такой час?
– Ублюдок! Почему ты не поймал меня тогда? Сволочь!
– Я не хотел тебя покалечить.
– Но тебе это удалось. Взгляни на меня. – Дэниэл отступил, чтобы отец увидел его во весь рост. – Я был сорвиголовой, как все мальчишки. А теперь во что превратился? В размазню. Сука! – Дэниэл шагнул вперед и сделал выпад головой. Лбом почувствовал, как хрустнул нос отца. – Боже, что это я? – взвыл Дэниэл. – Прости меня! Прости!
Но отец отмахнулся от извинений. Тогда-то он и произнес:
– Вот это я понимаю, это по-мужски. – По лицу его струилась кровь.
Все эти годы его мучил стыд перед сыном. Теперь он освободился от чувства вины. Почти. С той ночи (хотя мать Дэниэл по-прежнему навещал редко) отец стал завсегдатаем в баре, где работал сын. Они подружились.
Теперь Дэниэл снова взялся за свое. Три недели как женился, а уже изменяет направо и налево. Не то чтобы Дэниэл легко сходился с женщинами. Он их боялся как огня. Это женщины легко сходились с ним. Воспитанный матерью, без отца, Дэниэл не привык говорить по-мужски. Он не внушал женщинам страха. Он понимал, сколь много значит любимый ноготь, и разбирался в цветах помады. Ему ничего не стоило пройтись по улице с букетом цветов или купить в аптеке «Тампакс». Женщины не скрывали от него своих желаний: «Нет, не так. Погладь меня здесь. И вот здесь». Дэниэлу не составляло труда исполнять их просьбы.
В свободное от бара и скачек время Дэниэл слонялся по городу. Ему нравилась уличная жизнь. Нравились гитарные соло, доносившиеся из музыкальных магазинов, запах бензина, шум автобусов, роскошные витрины с вещицами, которые ему не по карману; хмельной дух из баров, сытные запахи из ресторанов. Дэниэл вдыхал этот воздух и не мог надышаться. С юной прытью пробивал он себе дорогу в толпе. Повзрослев, Дэниэл превратился в красавца, на него оборачивались. В дешевом магазине он выделялся из толпы покупателей. Женщины, подталкивая друг друга локтями, шептали: «Кто это?.. Не он ли?.. Это тот самый?..» Дэниэл не обращал внимания. Он терпеть не мог, когда на него пялились. Некоторые смотрели на него не просто с интересом, а с неподдельным восторгом. Таких Дэниэл презирал. Как-то раз две девчушки, худенькие и бледные по самой последней моде, так и обмерли при виде него. И тут же захихикали над собственной глупостью.
Дэниэлу девчушки понравились, и он погладил одну из них по щеке:
– Так и быть, прощаю.
Девушки пришли в ужас от такой наглости.
– Ну и нахал! – выдохнули обе. Дэниэл, услыхав, обернулся к ним с улыбкой:
– В точку. Таких нахалов еще поискать. Он был нежен с женщинами, он был с ними мил. И при этом исходил ненавистью.
Дэниэл вздохнул, ткнулся носом в надушенные простыни Милашки Мэри. Еще полчаса – и пора уходить. Больше всего ему нравился в Мэри ее нехитрый подход к сексу. Мэри предпочитала миссионерскую позу. Не ласкала себя, не лепетала горячечным шепотом, где именно ее погладить, в отличие от женщин помоложе. И уж подавно не болтала после секса. Мэри самозабвенно трахалась. Неизменно кончала. И тут же, повернувшись на другой бок, отключалась на полчаса.
Вот и сейчас Мэри лежала рядом с Дэниэлом, мерно дыша, слегка похрапывая. У него еще минут десять, чтобы полюбоваться ее спиной. До чего хороша у нее спина! С виду толстовата, но на самом деле крепкая, упругая – мешки с картошкой и ящики с яблоками, которые Мэри таскает на себе, не дадут разжиреть. Дэниэл провел рукой по ее крашеным мелким кудряшкам. До чего же она аппетитно вульгарна, эта Милашка Мэри. Эллен – та не очень-то любит всякие женские штучки. Между тем Дэниэлу они нравились, нравился запах косметики, духов и лака для волос. А «женские штучки» Эллен вызывали отвращение: драные колготки на полу, брошенные трусы, расчески с волосами, коробочки из-под «Тампакса» на полке в ванной.
Часы у него над ухом отсчитали еще минуту. Дэниэл недовольно поморщился – день проходит бездарно. Встал он сегодня рано, мог бы принести Эллен кофе в постель, чтобы загладить вину. Накануне вечером он опять разжился наличными из ее сумочки. Деньги он брал постоянно, у него даже сложились правила на этот счет. Крупные купюры под запретом – вдруг Эллен хватится? Таскал он только мелочь. Все равно Эллен никогда точно не знает, сколько у нее денег. Раз за разом Дэниэл клялся себе, что взял мелочь на еду. И всякий раз находил на страницах газет лошадь, на которую нельзя было не поставить.
Не так давно Дэниэл начал играть по-новому. В былые времена он искал закономерности. Относился к скачкам серьезно, как когда-то к своей ученой карьере. А теперь стал полагаться на удачу. Но и к удаче подходил тщательно, скрупулезно высчитывая. Даже вел «дневник счастья». В нем записывал все события дня, счастливые и несчастливые, и по ним пытался вычислить закономерности.
Сегодня Дэниэл записал: «7.45 – встал. Кофе для Эллен. Белый свитер, красные трусы, спортивные туфли. Без носков. Завтрак: кофе (черный), 2 сигареты. Не брился. Слушал старину Спрингстина. По телику одно дерьмо».
Он записывал каждую мелочь до той минуты, как поставил на Чудо-Малышку. В конце недели он изучит записи и попытается найти связь. А вдруг в шкафу у него лежит счастливая рубашка или невезучие трусы? Каким должен быть завтрак везунчика? Если отыскать причину неудач, можно искоренить их и придумать счастливый распорядок дня.
Мэри проснулась, перевернулась на другой бок.
– Как насчет чайку, милый? – простонала она.
Просыпалась Мэри с трудом. Если Дэниэл когда-нибудь вернется к науке, он напишет книгу или хотя бы статью о том, как женщины разной комплекции и социального статуса ведут себя после секса. По этой части он знаток. Одни женщины впадают в тоску, другие хохочут, кто-то любит пошалить, а кто-то – пошептаться, как бы в продолжение любовной игры.
Эллен – большая любительница потрепаться в постели. Главным образом о сексе: каковы в постели кинозвезды, как они стонут, когда кончают? Еще она обожает поныть: а почему мы с тобой ни разу не занимались любовью в машине?! Не гнушается и натуральным допросом: а ты когда-нибудь занимался этим в машине? С кем? Тебе с ней больше нравилось, чем со мной? Или вдруг заведет возвышенные речи: правда ведь, секс – умное занятие? Будь я Богом, в жизни не додумалась бы до секса. У меня люди оплодотворяли бы друг друга через рот, и вышло бы что-нибудь вроде той пошлятины, в которую играют на вечеринках.
