И тут я увидел Еву. Она высматривала, не иду ли я. Завидев меня, Ева бросила мотыжку. Она разбивала под окнами мавританский газон и небольшой садик. Это ей нравилось, а если дело было Еве по душе, она бралась за него увлеченно и горячо. К счастью, нравилось ей то, что было необходимо и дому: хозяйство мое за годы вдовства основательно пришло в упадок. Томек, мой внезапно обретенный сынок, путался у Евы под ногами с жестянкой в руках. Маленький рыбак собирал в нее дождевых червей и всякую ползучую тварь. Жестянку он хотел куда-нибудь припрятать до тех пор, пока мы не отправимся ловить линей и карпов. Понятливый, чуткий мальчуган. Живой, хоть и несколько нервный, напуганный. Теперь-то он уже осмелел, мы с ним друзья. Глазенки так и сияют от радости, когда я беру его на закорки. Кладет свои горячие ладошки мне на лоб; держится крепко-крепко, смеется и взвизгивает, если я подпрыгиваю на ходу. И просто захлебывается от счастья, розовеет от радостного возбуждения, когда мы сидим на берегу, а поплавок ныряет и уходит под воду. Вот и теперь, увидев меня, он что-то кричит и показывает жестянку. Но Ева чуть отстранила его, и передо мной возникло ее напряженное лицо, она прямо сгорала от нетерпения и любопытства.
— Наконец-то! — воскликнула она, откинув волосы со лба. — Где ты пропадал так долго? Как дела?
Обычно я ничего про себя не таю, слушайте, мне не жалко. Делюсь с Евой своими заботами, и она знает почти обо всем, что меня мучит или, наоборот, переполняет радостью.
— Ну, убедил ты этих глупцов?
Не дожидаясь моего ответа, она заранее клянет всех, кто мне мешает. А сама мне прямо в рот заглядывает, не спуская пытливого, нетерпеливого взгляда. И тут ни с того ни с сего на меня находит желание ее «помучить». Прикидываюсь таким несчастным и бедненьким, беспомощно пожимаю плечами, досадливо отмахиваюсь. «А-а, все они одним миром мазаны… Чертова работа! Ничего я не добился!» — означает этот жест. Но на всякий случай я отворачиваюсь.
— И потому тебе не хотелось возвращаться домой? Да что они, с ума посходили, что ли? — возмущается она.
Я креплюсь. Задерживаю рвущийся смех и чуть не лопаюсь от натуги. Искоса наблюдаю, как Ева кипит и пылает праведным гневом. Напускается на всех, кто стоит на моем пути, награждает их самыми ядовитыми эпитетами и честит почем зря. (Ах, это звучит как самая сладкая музыка!) Золотая ты моя девочка! Сколько пыла у моей Евы! (К счастью, ее хватает на все!) Щеки пылают, глаза мечут молнии. Наверное, я представляюсь ей солдатом, раненным на поле боя: еле волочусь, нога переломлена, тело — сплошной шрам, а маркитантка Ева помогает мне идти. И для меня это — радость. Не могу сказать, когда она мне нравится больше, когда так вот кипятится или когда чуть не захлебывается от смеха. По натуре она веселая, радость из нее прямо ключом бьет. Но умеет и приласкаться, словно кошка. А кот сидит рядом и урчит, довольный.
Ева, чертовка, вскружила мне голову, а ведь так недолго и совсем ее потерять! Но я уныло опускаю ее и отворачиваюсь. Едва сдерживаю смех.
И тут Ева стихает и настораживается, заподозрив что-то неладное. И уже хватает меня за плечи, поворачивает к себе лицом и упорно, жадно всматривается мне в глаза.
— А ну, взгляни-ка на меня!
Я все еще притворяюсь сокрушенным, кусаю себе губы. Радость во мне бурлит, как подземный поток. И вдруг вырывается на поверхность… Актер из меня никудышный. Глаза и губы вечно выдают. А сейчас и вовсе радость жизни играет в каждой жилке.
— Ах, разбойник! — с облегчением вздохнув, треплет она мои вихры. — А я-то раскипятилась. Снова ты меня обхитрил. Так с чем же ты вернулся? Впрочем, можешь не говорить. И так видно. Ишь расплылся в улыбке.
И вдруг покатывается со смеху, лицо раскраснелось, крепкие белые зубы блестят меж красиво очерченных губ.
— И у тебя, что называется, рот до ушей, — сдержанно замечаю я. — Могу поспорить, если бы не мешали уши, он бы растянулся еще больше.
— Конечно, именно так бы я и смеялась. А теперь расскажи, что произошло на самом деле.
Я уже не заставляю себя упрашивать и охотно все выкладываю. Она слушает.
— Очень я рада, Адам, что ты не поддался. Может, за это я тебя и люблю. Может… только смотри, не очень-то заносись… Может, этим ты меня и подкупил.
— Подкупил? — возмутился я. — Фу, какие шутки, Ева. Я тебя не подкупал. Только очень сильно тосковал по тебе.
— Полноте! — воскликнула она. — Ну да ладно, за это я тебе все прощаю. Но ведь целый день не давал о себе знать, а я тут прямо обмирала со страху! Куда только не звонила, да никто не мог мне сказать, где ты запропал. В следующий раз не забывай, что здесь тебя ждут уже трое. Вот послушай-ка…
Взяв мою руку, она прижала ее к своему уже заметно округлившемуся животу. Но тут Томек потянул меня за брючину. Чтоб я посмотрел на дождевых червей и личинок. Одна из этих тварей извивалась в его пальцах, испачканных землей.
— Ах ты поросенок! — прикрикнула на него Ева. — Беги-ка в подвал и спрячь там это лакомство до рыбалки. И вымой руки, уже пора обедать!
— А когда мы пойдем ловить рыбу? — с замиранием сердца спрашивает Томек, и щечки его окрашиваются румянцем.
— Скоро! — обещаю я. — Когда начнется клев.
— И я поймаю большущую рыбину! — мечтательно восклицает мальчик.
— Ну, само собой. Только надо чуть обождать.
Глазенки маленького удильщика разгорелись. Они теперь как глубокие омуты, в которых плавают карпы, лини, плотвички и окуни, выпрыгивая из воды на гладкую поверхность. В его глазках все отражается как в волшебном зеркале.
— Подожди малость — пусть подрастут. А теперь беги, да поживее! — торопит его Ева. И, не оглядываясь больше на сына, она просто и доверительно прижимает мою ладонь к своему животу. Глаза ее плутовски поблескивают.
— Чувствуешь? Прислушайся хорошенько! Тебе, Адам, все удается. У тебя любое дело спорится.
Она счастливо усмехается, а меня прямо распирает от гордости!
— Доброе посей, доброе и взойдет…
— Что же, посев не плохой, — в тон отзывается она. И прячется в моих объятьях. Золотисто-карие глаза ее сияют нежным, теплым светом. Счастливое, дышащее здоровьем и негой лицо Евы напоминает мне рассветное июньское солнце.
Прижав ее к себе, я молчу, у меня першит в горле.
— Ева, а не стоит ли тебе поберечься? — спрашиваю наконец.
— Пока что мне двигаться совсем нетрудно. Ты не бойся. Да и этому сверчку, что во мне, движения тоже на пользу. Пусть не привыкает за печкой отсиживаться. Ну, а теперь хватит. Мы с малышом проголодались. Пойдем-ка, Адам, с нами.
И тут я ощущаю чудовищный голод.
— А что ты приготовила?
— Увидишь. Сейчас все подам на стол.
Она ушла.
Я поджидаю Томека. Наверное, уговаривает себя не бояться темного подвала. Вспоминает про нас и пересиливает страх.
Опускается апрельский вечер, солнце прячется за горизонт. Смеркается, день уходит, он был удачным, добрым, полновесным. Я доволен. Неважно, как он начался, важно, как заканчивается, рассуждаю я сам с собой. Завтра с утра нужно позвонить насчет саженцев, послезавтра мы их привезем. Сейчас лучшее время для высадки. А ведь оно бежит куда как быстро!
В душистом весеннем воздухе раздается свист дрозда. Я слушаю его с наслаждением… А в нос бьет аромат картофельной похлебки с грибами, перебивая запах разбуженной весенней земли. Перепачканный Томек вылезает наконец из подвала.
— А ну-ка, лещ, вылезай, попался, брат! — поднимаю я его.
Он отбивается, дрыгая ножками, и смеется. Прыгает, как лещ на крючке.
И тут слышится голос Евы:
— Ну так что же, голубчики! Долго мне вас еще ждать?
4
Как это было в нашем раю
Наработались мы вволю. Мокли под дождем, жарились на солнце. Прореживали, опрыскивали, удобряли. Заменяли старые, давно взращенные высокоствольные сорта яблонь на низкорослые, насаживали новые вишневые плантации. Обносили проволочными сетками тысячи новых молоденьких и слабеньких селекционных саженцев для защиты от острых зубов кроликов и зайцев. Наша персиковая плантация расширялась год от года.
Молодые деревца пока не родят, но они принялись. Свежие молодые веточки удлиняются, тянутся вверх и в стороны, окидываются листочками. Их низкие кустообразные макушки напоминают улыбчивых девушек с перепутанными кудряшками локонов. Приятно посмотреть. Первые персики, которые посадили мы с Евой, быстро взрослеют, набирают силу. Мы не оставляем их без внимания. На будущий год они должны принести плоды.
Над нами до сих пор смеются. «Зряшная работа. И чего ты с ними возишься? И Еву запряг. Хотите решетом воду вычерпать!» Ну и черт с ними. Мы-то видим, что дело идет на лад. Что же нам помогает не отказаться от него? Уверенность, что оно полезно и нужно всем — это во-первых. А во-вторых — необходимость доказать и самим себе, и всякому неверующему, что трудовые руки, творческий ум и стойкая душа — залог успеха в большом и полезном деле.
