Дара сел на велосипед и поехал из деревни. На горизонте сверкнула молния, но воздух все еще был сухой. Все краски поблекли до серовато-коричневого и охрового тонов. Он ехал быстро, в лицо била воздушная струя, а в голове все вертелось: «Даже не попрощалась». Волосы липли ко лбу, спина и шея взмокли от пота. Он ощущал во рту привкус горечи.
Его обогнал автомобиль — проехал почти вплотную и резко затормозил, выбив из-под колес фонтан пыли и щебня. За рулем сидела Джосси. Она помахала ему, и он внутренне застонал.
Она была без головного убора, и ее жесткие каштановые волосы спутались на ветру.
— Как хорошо, что мы встретились! — вскричала она. — Я ездила в Или… надеялась встретить вас.
Слова будто сами, пузырясь, выплеснулись из нее. В другое время ее откровенность, возможно, вызвала бы у Дары улыбку. Но сейчас он снял картуз и сказал:
— Добрый день, мисс де Пейвли. Надеюсь, вы в добром здравии.
Она, казалось, не заметила, что встреча с ней не вызвала у него бурного восторга.
— Садитесь, Дара, подвезу, — предложила она.
И в нем взыграл гнев. Почему богатые так уверены, что он по первому их зову бросит все и кинется к ним со всех ног?
— Простите. Я на велосипеде.
— Оставьте его в канаве. Видите… дождь начинается. Или поставьте его сзади в машину.
Он уже хотел отказаться, но потом понял, что с отъездом Тильды единственное, что держит его в этом проклятом месте, — это надежда на то, что Джосселин де Пейвли поможет ему выбиться в люди. К тому же Джосси была права: с потемневшего неба уже сыпались крупные капли дождя. Дара закинул велосипед на заднее сиденье большого автомобиля с открытым верхом, а сам сел в пассажирское кресло. Джосси дернула рычаг, надавила на газ, и машина рванула поперек дороги.
Дара схватил руль, выровнял автомобиль.
— Вы умеете водить машину?
Джосси горбилась за рулем, прикусив язык, и сосредоточенно щурилась.
— Нет, только учусь. — Ей пришлось перекрикивать шум двигателя. — Это машина отца, но он, потеряв ногу, много лет на ней не ездил. Сын садовника показал мне, на что нужно нажимать. Я могу трогаться с места и останавливаться, а вот с поворотами проблема.
В нем на мгновение вспыхнуло восхищение, которое тут же перебила тошнота, поскольку они слишком резко повернули.
— Сбавьте скорость, — крикнул он.
Она вновь дернула рычаг.
— Я не умею поднимать верх. Вы не очень промокли, нет?
Дара покачал головой, наслаждаясь ощущением холода от капель дождя, падавших на него.
— А вы умеете водить машину?
— Немного. — У его дяди, державшего паб в Дублине, был фургон.
— Научите меня?
Они проезжали по маленькому мосту, где он в первый раз поцеловал Тильду. Дару захлестнуло горе. Он знал, что сейчас не в том настроении, чтобы флиртовать с Джосселин де Пейвли, поэтому ответил:
— Боюсь, сейчас у меня нет времени.
Перед ними по дороге брело стадо коз. Дара посигналил, Джосси нажала на тормоза. Козы бросились врассыпную, автомобиль с визгом остановился.
— Нет времени? — повторила Джосси, глядя на него.
— Мне не нравится то, чем я занимаюсь. Хочу уволиться и поискать более подходящую работу.
«Яснее не скажешь», — думал он. А эта тупая девица лишь пялится на него, выпятив нижнюю губу.
— Разумеется, — нетерпеливо добавил он, — если здесь ничего не найду, мне придется податься в другие края.
Они снова поехали, медленно. Дождь барабанил по сухой утрамбованной земле.
— Вам ведь нравится Холл, Дара? — спросила Джосси.
Они поехали быстрее, а она начала говорить об обоях и картинах. Дара смотрел на нее почти с неприязнью. Скучнее женщины он еще не встречал, вдруг подумалось ему.
А потом она сказала:
— Думаю, когда мы поженимся, можно будет по-новому обустроить дом.
Джосси смотрела на него с нескрываемой любовью во взгляде и улыбалась. Дара кашлянул, побледнел, инстинктивно полез в карман за сигаретами. Автомобиль занесло, развернуло поперек дороги, и затем медленно и грациозно он стал сползать по склону к лежащему внизу полю.
— И она ради него обратилась в другую веру. Род де Пейвли с шестнадцатого века исповедовал протестантизм, а Джосселин, наплевав на историю своей семьи, стала католичкой.
Тильда со стуком захлопнула фотоальбом, подняла голову, встретилась со мной взглядом. Я всегда считала, что в старости душевная боль притупляется. Что в качестве компенсации за физическую немощность все эти саднящие чувства — ревность, горе, желание — тревожат нас не так сильно, как в молодости. Глядя на Тильду, я поняла, что глубоко заблуждалась.
— Весть об их помолвке разнеслась по всей деревне. По всему графству. О них говорили на почте, когда я пришла туда купить марки. Накануне я ездила в Или, и хозяин паба сказал мне, что Дара уволился. Я боялась, что он вообще покинул наши края. Винила себя, конечно. Но когда узнала, что он женится… — Ее голос сорвался, стих.
— Вы рассердились? — спросила я.
Тильда покачала головой.
— Нет. Тогда нет. Позже. — Она нахмурилась. — Я была ошарашена в буквальном смысле слова. Только еще один раз в жизни было у меня такое состояние. Дети были маленькие, мы все жили в одном захудалом домишке. И вот однажды, спускаясь вниз по лестнице, я поскользнулась на линолеуме и головой ударилась о перила. Ни о чем думать не могла… дышала с трудом. — Тильда посмотрела на меня. — Вы когда-нибудь чувствовали нечто подобное, Ребекка?
Я не хотела отвечать. Не было такого уговора, что я должна делиться с ней своими тайнами. Но я слишком хорошо помнила свое состояние, когда Тоби сказал: «Думаю, нам больше не следует встречаться». Я смотрела на него, на свою больничную койку, на свои дрожащие руки — и ничего не узнавала.
Не дожидаясь моего ответа, Тильда продолжала:
— Почти во всех остальных случаях, когда что-то плохое случалось со мной — Голландия, Макс и даже бедняга Эрик, — были какие-то предостерегающие знаки. А с Дарой… ничего.
— Наверно, вы ужасно его любили, — заставила я себя сказать.
— Да, любила. Ужасно.
Я хотела спросить, долго ли живет такая любовь, любовь, причиняющая страдания, но сообразила, что ей больно будет отвечать. Продолжать любить, когда твоя любовь не нужна, или забыть, за что ты полюбил этого человека… что хуже?
Поэтому я собрала свои вещи и попрощалась. Было поздно; судя по серым набухшим тучам, можно было ждать снегопада. Я спустилась вниз, сняла с вешалки в холле свое пальто. К тому времени, когда я добралась до Лондона, в лучах фар моего автомобиля кружили снежинки. Дома я включила отопление, открыла бутылку вина, быстро выпила бокал. Бойлер фырчал и кряхтел, но батареи были чуть теплые, и я полезла в шкаф за теплым свитером. Несколько вещей, лежавших в глубине, вывалились на пол. От одного их вида во мне всколыхнулся гнев. Я подумала про Тильду, узнавшую о предательстве Дары в почтовом отделении Саутэма, подумала про Тоби, про то, как он старался не смотреть на меня, когда произносил слова, разбившие мне сердце. Я схватила кухонные ножницы.
Я уже наполовину изрезала рукав на аккуратненькие ленты с полдюйма шириной, когда раздался стук в дверь. На пороге стояли Чарльз Лайтман и его сестра Люси.
— Ты ни разу не перезвонила мне, — сказал Чарльз, входя в дом. Он держал в руках две бутылки вина.
— Я предупреждала Чарльза, что ты, наверно, работаешь, — извиняющимся тоном произнесла Люси, — но он все равно настоял на том, чтобы пойти к тебе.
— Нельзя пренебрегать… — начал Чарльз и остановился на полуслове, заметив искромсанный свитер и ножницы. — Что ты делаешь, Бекка?
— Хочу изрезать его в клочки, — ответила я. — Это подарок Тоби.
Чарльз улыбнулся, но Люси, глядя на этикетку, воскликнула:
— Ребекка, это же «Николь Фари»![13]
Я пожала плечами.
— Носить его я все равно не собиралась.
— Так отдала бы в «Оксфам»…[14] или мне… — Люси была в ужасе.
— Ты не понимаешь, — заметил Чарльз. — Надо уничтожить вещь, а не просто избавиться от нее. Это месть. Месть, доставляющая наслаждение, особенно таким одержимым натурам, как Ребекка.
— Я не одержимая, — возмутилась я.
— Еще какая. — Чарльз прошел на кухню за бокалами. — Ты была одержима Тоби Карном, теперь одержима Тильдой Франклин. Сама посмотри. — Он рукой обвел комнату, показывая на книги и бумаги на моем столе, прикрепленный к стене листок с расписанной по датам биографией Тильды, черно-белые фотографии на доске. — Не такая, как раньше, конечно, но все равно одержимая.
Люси теребила в руках свитер от Николь Фари.
— Тильда — удивительная женщина, — стала оправдываться я. — Работа очень интересная… Я пытаюсь восполнить пробелы… Есть много такого, что просто невозможно знать… Приходится анализировать, додумывать, как это было на самом деле.
