— Я няня Уилла, не приходящая, а постоянная.
— Правильно. И если последуют еще вопросы, просто скажи, что не понимаешь английского.
— Хорошо, мамита, — рассмеялась Хасинта. — Но вдруг кто-то из них говорит по-испански? — Чуть наклонив голову, она ждала ответа хозяйки. На плоском лице появилась улыбка, в которой читалось: «Я все прекрасно знаю».
— Ох, об этом я не подумала, — нахмурилась Лили. — Мне очень не хочется просить тебя лгать, ведь мы не можем позволить себе иметь няню на полный день, но поскольку у остальных они есть…
— Все в порядке, — перебила ее Хасинта. — Не возражаю. Я могу представить все так, что еще до нашего ухода все остальные няни будут мечтать работать у тебя. — Она подмигнула Лили и широко улыбнулась.
— О, храни тебя Господь. — Лили обняла Хасинту. — Ты самая лучшая.
Вместе с Уиллом, пристегнутым в коляске, они спустились вниз и пошли к метро. Поскольку с подачи Джозефин их удобный джип был продан перед покупкой «порше», просить Роберта подвезти их было бессмысленно, даже если бы он не играл сегодня в сквош в клубе.
Портье в фуражке и пиджаке темно-зеленого цвета пропустил их в подъезд дома Сноу — здания довоенной постройки на Пятой авеню, напротив Центрального парка. Лили назвала свое имя второму портье, он сверился со списком на планшете с зажимом и указал в сторону лифта, где стоял еще один человек в зеленой форме, готовый отвезти их на девятый этаж. Дверь в квартиру открыла горничная в сером платье и белом переднике. Она проводила Лили, Уилла и Хасинту в гостиную, где уже собралось около двадцати пяти шикарно одетых дам.
Комната с высокими кессонными потолками была заполнена предметами старого американского искусства и антиквариатом. Здесь стояли два темно-коричневых кожаных дивана и старый стол, обтянутый кожей, стены занимала коллекция старых гравюр с изображением памятников архитектуры. Над роялем висели два больших пейзажа — Лили узнала работы художников «Школы реки Гудзон». В другом конце гостиной возвышались два книжных шкафа до потолка, заставленных книгами и фотографиями в серебряных рамках. Между шкафами в выгодном освещении висела картина Моне. В центре гостиной Лили увидела два стола: маленький круглый с розовой льняной скатертью, на котором стояла большая трехэтажная подставка с пирожными и стопка фарфоровых тарелок с розовым ободком от Кейт Спейд, и большой, накрытый ажурной белой скатертью и заполненный подарками в красивой упаковке. Между столами возвышалась арка из розовых воздушных шаров. В комнате было не меньше десяти хрустальных ваз с тремя дюжинами розовых роз в каждой.
Лили вдохнула густой цветочный аромат и направилась к Сноу, сидящей на подлокотнике одного из огромных диванов.
— Дорогая, ты все-таки пришла! — произнесла та сердечно, насколько вообще способна женщина, состоящая из одних мышц и костей.
— Прости, что опоздали. — Лили протянула ей большой бело-голубой пакет с подарком для Лекси — платьем с оборками, купленном с большой скидкой в «Жакади».
— О, дорогая, не переживай. А это, наверное, Уилл? — Сноу схватила ножку малыша и осторожно потрясла ее. — Он потрясающий. Правда, девочки? — повернулась она к женщинам на диване. Они увлеченно обсуждали что-то, но одновременно повернули головы и посмотрели на Лили и Уилла.
В одной из них Лили узнала Верушку Кравиц, бывшую модель Дома моды Ральфа Лорена, родом из Чехии, которая вышла замуж за богатого толстяка — издателя журналов. Рядом с ней сидели две женщины, которых Лили видела до этого всего один или два раза. Умберта Веррагранде — яркая перуанка, дочь Бьянки Лоусон (четвертой — и последней — жены Дж. Денвера Лоусона, главы известной киностудии), которая прошлой весной вышла замуж за успешного банкира, — для скорой свадьбы были свои причины, но она все равно широко освещалась в прессе. Кейт де Сантос, выросшая в Гринвиче, штат Коннектикут, вся в веснушках и с лентой на рыжих волосах. Кейт была женой аргентинского бизнесмена, который, как поговаривали, проводил за игрой в поло и в обществе молодых моделей на Саут-Бич больше времени, чем в офисе и дома с женой и дочками-близнецами.
С другой стороны кофейного столика стоял такой же диван, и там сидели Слоан Хоффман — красотка из Далласа с чрезвычайно высокими скулами (здесь явно не обошлось без «рестилайна») и тщательно создаваемой репутацией самой доброжелательной молодой хозяйки, и Джемайма Блейтон, британка, которая, оставив работу высокооплачиваемого консультанта по искусству (ее муж был одним из ее клиентов, и тогда, между прочим, у него еще была другая жена), целыми днями только и делала, что наряжалась по последнему слову моды. Над ними возвышалась сидящая на подлокотнике Диана Меддлинг, работавшая раньше устроителем мероприятий в рекламной фирме. Она вышла замуж за сына наследницы богатого рода из Палм-Бич, обладающей обширными связями, и таким образом гарантировала себе место в кругу дам высшего света.
Диана входила в группу, которую, как Лили однажды услышала, называли «Браун-мафия» по названию университета в Род-Айленде, в котором они все когда-то учились. Ходили слухи, что Диана — или Ди, как к ней обращались друзья, — и еще полдюжины самых ярких молодых светских девушек собираются раз в месяц и принимают решения по множеству вопросов, начиная с того, кого больше не пускать в клубы («Джуниор-лиг», «Даблз», «Сохо-хаус», на террасу на крыше отеля «Грамерси-парк» и так далее), до присуждения награды за лучший костюм на ежегодном благотворительном балу в Центральном парке в Хеллоуин (конкуренция бывает жесточайшая).
— Вылитый Роберт, — безрадостно констатировала Диана, и ее тонкие губы растянулись в прямую жесткую линию.
— Но у него мои глаза, — возразила Лили.
— О, сейчас еще рано об этом судить, — засмеялась Джемайма. — К тому же твой взгляд не заставит тысячу кораблей сняться с якоря.
Женщины рассмеялись, а Лили густо покраснела. Несколько капелек пота скатились в глубокий вырез ее блузки.
Джемайма втянула щеки и склонила голову к плечу.
— Дорогая, это всего лишь шутка, — сказала она, глядя на Лили с такой ненавистью, что девушку пробила мелкая дрожь. Из-за этого Уилл, который по-прежнему сидел у нее на коленях, еще сильнее сжал кулачки, вонзив крошечные ноготки ей в шею. Пытаясь успокоить малыша, Лили стиснула его левую ножку и потерлась носом о щеку. Он тут же расслабил руки, и Лили, фальшиво улыбаясь ради спокойствия ребенка, поинтересовалась у Джемаймы, где находятся дети.
— Наверху, в детской. По лестнице слева от тебя. Не ошибешься, — ответила та и отвернулась к подружкам, которые продолжили прерванный разговор.
— О, хорошо, спасибо. — Лили подошла к двери, где стояла Хасинта, и протянула ей ребенка. — Наверху слева. — И показала подбородком на широкую деревянную лестницу.
— Все в порядке? — спросила Хасинта.
Лили кивнула, сделав вид, что ее не задела унизительная фраза, брошенная всего несколько секунд назад, покачала головой и сказала: «Ох уж эти женщины», — усмехнувшись, словно речь шла о компании непослушных и невоспитанных детей, хотя это было очень далеко от истины. Эти дамы — хищницы, жаждущие крови, такие же злые и так же охраняющие свою территорию, как большие белые акулы у побережья. И Лили знала: если она хочет быть принятой в их круг — без этого не обойтись; если она намерена вернуть прежний статус светской красавицы — нельзя болезненно реагировать на их выпады. Она погибнет в ту самую секунду, когда они почувствуют, что смогли напугать ее. У хищников всегда так: одна капля крови, и тебя сожрут живьем.
Лили на прощание поцеловала Уилла в пушистую макушку и, собравшись с духом перед возможными оскорблениями, вернулась к кофейному столику, инкрустированному деревом, где взяла крошечное пирожное с ягодами. Лили ничего не ела целый день (с прошлого четверга она сбросила килограмм), к тому же общение со светскими «акулами» стало для нее неожиданным стрессом, и она почувствовала, как закружилась голова. Положив пирожное в рот, Лили взяла тонкую фарфоровую чашку с блюдцем с серебряного подноса на столе.
— Позволь я тебе налью, — предложила азиатка с овальным лицом. — Кстати, я Эллисон Льюинберг Чанг, — представилась она и, наполнив до краев чашки себе и Лили, осторожно поставила на поднос чайник от Бернардо, расписанный цветами. — Я видела твоего малыша. Очень хорошенький и, похоже, ровесник моего сына.
Лили проглотила непрожеванное пирожное и осторожно, чтобы не смазать помаду, смахнула крошки с губ.
— Спасибо. Надеюсь позже познакомиться с твоим малышом.
— Разве не странно, что они называют это днем рождения? — прошептала Эллисон, отводя Лили в пустой угол комнаты — видимо, для того, чтобы спокойно поговорить. — Ты знаешь, что нужно заплатить тысячу долларов, чтобы кто-нибудь из команды Патрика Макмаллана пришел к тебе на вечеринку? Неужели ты думаешь, что для Лекси важно, попадет она на сайт нью-йоркских знаменитостей или нет?
