— Алло?
— Привет, — сказал Алек.
— Ларри?
— Алек.
— Алек! У вас все в порядке?
— Все хорошо.
— Я была в душе, — сказала она. — Только что вернулась из центра. Ну и денек!
— Дзен? — спросил Алек.
— Да. К нам приехал учитель из Киото. Мистер Эндо. — Она рассмеялась. — По-моему, я влюбилась.
— Поздравляю, — сказал Алек, тоже со смехом, но стараясь не шуметь. Он представил ее, с закинутыми за уши влажными волосами, чуть потемневшими от воды.
— Он раздал нам коаны, — сказала она.
— Коаны?
— Загадки.
— А, — протянул Алек, — как хлопать в ладоши одной рукой…
— Вроде того.
— И какая досталась тебе?
— Черт, — сказала она, — мне кажется, об этом нельзя рассказывать.
— А что будет, когда ты разгадаешь?
— Ну, я получу буддистское имя, это вроде как первая ступень.
— Просветление в рассрочку.
— Не будь таким прожженным британцем, Алек. Я знаю, ты думаешь, это все от безделья.
— Вовсе нет, — ответил он. — Я тебе завидую.
— Как Алиса?
— Ей приходится много отдыхать.
— Брандо все еще приходит?
— Завтра приедет, — сказал Алек. Он не разделял всеобщего энтузиазма насчет Брандо. Весь этот властный шарм. Он подозревал, что Брандо тоже его недолюбливает. Переводчик. Неудачливый сынок.
— Ларри просто места себе не находит, — сказала Кирсти. — Если бы ему было на что переключиться, но, увы…
— Он не работает?
— Если бы он только мог вернуться в сериал…
— Доктор Барри…
— Я в курсе, что это не Шекспир.
— Никогда не имел ничего против. Он дома?
— Уехал в Лос-Анджелес. По каким-то «делам».
— Он обещал позвонить, — сказал Алек.
— Ну, это же Ларри. Но я знаю, что он хочет поговорить с тобой. Он говорит о тебе больше всех.
— Правда?
— По-моему, он считает, что должен быть сейчас с вами. Может быть. Не знаю. То есть с чего бы ему делиться со мной своими мыслями?
Телефон запищал, как сонар. Алек услышал, как она шмыгнула носом и вздохнула:
— Бедная Алиса. Я правда ее люблю.
— Расслабься, — сказал он, опасаясь, что она разбередит его рану. — Сделай пару дыхательных упражнений.
— Элла, — сказала она, — ты на параллельном телефоне, детка?
Последовало молчание, потом тихое, нерешительное «да».
— Это твой дядя Алек. Он звонит из Англии. Поздоровайся, детка.
Алек ждал. Наконец невнятное «здравствуйте» пересекло разделявшие их шесть тысяч миль.
— У нас ночь, — сказал он девочке. — Я тут слышал, как в саду ухает сова. Может, ты тоже услышишь ее, когда приедешь на бабушкин день рождения.
— Она ждет не дождется, — сказала Кирсти. — А теперь, малыш, положи трубку и дай мне поговорить с дядей Алеком. Давай, Элла, клади… — Послышался тихий щелчок. — Она постоянно так делает. Мне бы очень хотелось, чтобы она прошла более серьезный курс лечения, но это просто кошмарно дорого.
— Она все еще таскает вещи?
— Вчера вечером Ларри нашел у нее в сапожке мою серьгу. По крайней мере, он знает, где искать. Ты ей нравишься. Алек.
— Мы с ней не виделись целый год.
— Она тебя помнит.
— Ларри уже купил билеты?
— Думаю, да.
— Почему вы не летите все вместе?
— Мне хочется закончить свой курс. Знаю, это эгоистично, но Эндо слишком хорош, чтобы от него отказаться.
— Ты права, — сказал Алек. — Отгадывай свою загадку. А потом приезжай.
— Ты когда-нибудь пробовал массаж головы? — спросила она. — Пальцами двигаешь кожу, как будто моешь волосы.
— Еще один дзен-приемчик?
— У меня в голове не только дзен, Алек. — Она замолчала, вспоминая, чему ее учили на последнем занятии. — Ну, может, ты и прав. Все равно, сделай Алисе такой массаж. Ей станет лучше.
— Только если делать его буду не я, — ответил он. Подобная идея казалась ему нелепой.
— Не такой уж ты и растяпа.
— Спасибо.
— Как там твой румын? Или албанец?
— Венгр.
— Верно, вспомнила. Ты, кажется, говорил, что он — борец за свободу? Как Че Гевара?
— Что-то в этом роде.
— Знаю, тебе сейчас паршиво. Ларри скоро приедет.
— На выручку прискачет!
— Надеюсь, вы не подеретесь.
— Почему мы должны драться?
— Ну, братья иногда дерутся. Помнишь Каина и Авеля? Но, может быть, только ты сможешь ему помочь.
— Помочь Ларри?
— Люди меняются, Алек.
— Правда? Я думал, что они просто становятся больше похожи на самих себя.
Она засмеялась, но невесело.
— Наверное, ты прав.
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, все как обычно. Обними за меня Алису.
— Обязательно. Поцелуй за меня Эллу.
— Иди спать. У тебя усталый голос.
— Уже иду, — сказал он. — Береги себя.
— Ты тоже.
— Я уверена, что все как-нибудь устроится.
— Конечно.
— Спасибо, что позвонил.
— Пока.
— Пока.
Алек медленно опустил трубку на рычаг. Помочь Ларри? Что-то новенькое. Ну и дела! На что она намекала? Какие же у него могут быть неприятности? Он попытался (уставившись в стену, словно в экран) сделать то, чего он не делал уже очень давно: представить жизнь брата как бы со стороны, но понял, что больше ничего о ней не знает — никаких подробностей, о которых можно было бы сказать «как обычно». И потом, что важнее: знать то, как человек живет, или знать его характер? А характер Ларри Алек, по своему собственному мнению, знал все же лучше, чем Кирсти, хотя бы потому, что прожил рядом с ним дольше и сам был в него вписан. Он знал, из какого теста сделан Ларри. Может, она имела в виду «помочь Кирсти». Люди всегда просят о помощи так, что этого сразу и не поймешь.
Он вскипятил чайник, заварил чай в чашке, выбросил чайный пакетик в мусорное ведро и открыл холодильник, чтобы достать молоко. Полки были полны пустых пластиковых коробочек, в которых прежде хранились ингредиенты Алисиной диеты, напоминая о времени, когда она была полна решимости обезопасить себя от возвращения рака, сохранить здоровье, питаясь только самой чистой и полноценной пищей. Поиск такой пищи отнимал много времени и средств, к тому же, как стало ясно, все эти затраты оказались тщетными, не нужна оказалась неусыпная стойкость, с какой совершались дальние поездки в магазины здоровой пищи за коробками бесформенных овощей, которые выносили к их машине люди, с виду отчаянно нуждающиеся в куске кровяной колбасы. Все, что могло разбудить задремавшее чудовище, было бесповоротно изгнано из кухни, и возможно, благодаря этому ей было даровано несколько месяцев относительного здоровья, хотя, в конце концов, выращенная органическим методом брокколи и семена люцерны не в силах спасти человеческую жизнь… Алек сильнее, чем требовалось, хлопнул дверцей холодильника, потревожив полупустые бутылочки с цветочным эликсиром, витамином С, хрящом акулы, капсулами льняного семени и с десяток других, которые когда-то соблазнительно представлялись необходимыми снадобьями.
Отхлебывая чай, он прошел через гостиную и коротким коридором, пол которого устилал истертый, местами порванный линолеум, вошел в «детскую». За двадцать лет, что прошли с тех пор, как она была их с Ларри прибежищем, комната превратилась в своего рода склад, ветхий музей семейной истории, с полками, полными хлама. Прошлой и позапрошлой ночью он тоже приходил сюда — примерно в это же время, каждый раз якобы намереваясь определить, что из нанесенных приливами времени ненужностей можно будет оставить, хотя правда (он признался себе в этом лишь сейчас, стоя в дверях) заключалась в том, что эта комната по сей день осталась для него чем-то вроде убежища. Приходя сюда ночью, он получал передышку, упивался царящим покоем, вдыхал легкий наркотик ностальгии.
Некоторые предметы в комнате достигли последней степени обветшания, существуя лишь благодаря окружавшему их глухому лимбу молчания и никчемности. Другие, напротив, заходились от красноречия. Бежево-фиолетовый масляный обогреватель причудливой формы, стоящий на том самом месте, куда его поставили лет пятнадцать назад, тут же воскресил в памяти вечера, когда они возвращались из школы, запах масла, смешанный с запахом жареных сосисок или рыбных палочек и вездесущим дымом Алисиных сигарет. А в коробке, которую он разбирал предыдущей ночью, оказалась желто-коричневая боксерская перчатка — он вытащил ее осторожно, словно редчайшую находку из гробницы фараона, — сиротливое напоминание о его отчаянных поединках с Ларри, драках, которые хоть и начинались без особой злобы, но частенько заканчивались градом диких ударов: Алек валился на пол и ревел от обиды во всю глотку, а Ларри стоял над ним и с опаской поглядывал на дверь, — его ярость уступала место угрызениям совести.
Сегодняшняя коробка, вытащенная на свет висящей под потолком лампочки, когда-то служила тарой для фруктов из супермаркета, название которого было написано у нее на боку крупными зелеными буквами. Внутри — от таких находок кровь всегда мчится по жилам с удвоенной скоростью — он обнаружил остатки мудреной игрушки, которую им подарили, когда ему было лет семь, а Ларри девять или десять: лунный ландшафт из бугристого пластика, с маленьким, похожим на паучка спускательным аппаратом, крайне простым и хрупким, к которому когда-то был прикреплен надувной шарик и который направлялся к лунной поверхности маленькими, работающими на батарейках вентиляторами. Она принадлежала тому времени, когда тема космических путешествий не сходила с первых полос, а дети наклеивали в альбомы фотографии космонавтов. Сейчас ни один уважающий себя ребенок не стал бы тратить время на такую игрушку. Хотя бы потому, что у нее не было экрана.
