Артур переключил внимание на измочаленный листик с описанием того вечера, когда туристическая компания, словно насекомые на лампочку, слетелась на Сонечкину тоску по обществу. Артур ни секнуды не сомневался, что ребята это были примитивные, а разговоры их — плоские. Просто одичавшая София в любой компании видела теперь нечто неординарное. Прилагающийся огрызок записей о разговоре полностью убедил Артура в правильности сделанных выводов.
Верхушка листка оказалась оторванной, потому текст шел не сначала. …
«После первых же минут знакомства первые ритуалы приветствий окончились, а последующие отпали за ненадобностью — уж слишком похожими мы оказались с ребятами. Такими, будто росли в одном дворе и всю жизнь друг друга прекрасно знали… На какое-то мгновение воцарилась тишина, и в разговор вмешался мой первый гость:
— Что ж это мы все о себе, да о себе… А кем ты была в прошлой жизни? — тихонько поинтересовался он. — Понимаю, многие здесь, на горе, оказались, как раз чтобы начать все с нуля и потому не помнят свои предыдущие воплащения… Ты, как они?
Тут как раз раздумывать мне было незачем.
— Тот редкий случай, когда на этот вопрос можно ответить с полной уверенностью. Я — помню. Я ведь сознательно перенесла себя в новую жизнь, потому все о старой помню, и не скрываюсь вовсе… — отчего-то захотелось говорить правду. Сочтут, что рисуюсь? И ладушки. Главное, сама знаю, что поступаю честно. И потом, «мальчик с глазами» не сочтет. А остальные… Не ради них же я все это говорю… — Хотя, ты прав. Тут я действительно для того чтобы начать новую жизнь…
— Занятно, — задумчиво тянет Меланья, и тут же оживляется, торжественно формулируя: — Не всегда, чтобы начать следующую жизнь нужно умереть и родиться. — По всему видно, как она довольна сказанным. И даже лезет в рюкзак за блокнотом, словно только что породила нечто грандиозное. — Запишу в афоризмы похода!
Бесцеремонно заглядываю через обтянутое черной кожей плечо, разглядывая прыгающие от отсветов костра надписи. Ловлю себя на том, что многие записанные Меланьей фразочки кажутся мне тоже кажутся глубокомысленными. Нет, объективно, конечно, — милое словоблудие, но я так не хочу сейчас объективности…
«Девочка из таверны», — Меланья ставит подпись под свежей записью. Оказывается, кто-то из них видел меня вечером у Лены и ко мне уже успело прилепиться некое устойчивое словосочетание. Считаться девочкой приятно, но безымянность в мои планы никак не входит..
— Меня Софией зовут, — представляюсь, наконец. — Хотя на самом деле, подпись ты ставишь не верную. Это же не моя фраза. Ты сама ее слепила…
— Из того, что было, — возражает Меланья, — А я всегда первоисточники указываю.
Впрочем, я могла бы и сама догадаться. Под некоторыми фразами в блокноте Меланьи стояли подписи, вроде «Гора Дива, Симеиз». Не гора же с ней разговаривала? Значит, афоризмы были меланьевские, а под ними указывались те, кто натолкнул автора на мысль…
— И все-таки? — «мальчик с глазами» все это время неподвижно сидел на корточках, не мигая, глядя на огонь. — Кем ты была в прошлой жизни?
— Писателем, — улыбаюсь немного вызывающе.
Знаю я реакцию людей на подобные признания.
Например, для скурплулезно заполняющей блокнот Меланьи мои слова однозначно должны были звучать святотатством. Ведь живых писателей, по мнению таких трепетно относящихся к словам людей, существовать не может. Все писатели по их мнению — в прошлом, и все — великие. И то, что какая-то маленькая, невесть откуда взявшаяся тётка (пусть даже не тетка, а та сама «девочка из таверны», без разницы), вдруг собирается разрушить стереотипы и оказаться живой писательницей, ее, поклоняющуюся литературе Меланью, совершенно не устроит…
— А сбежала чего? — вопреки ожиданиям, Меланья не ощетинилась, а приняла, как должное. — Не печатали?
— Печатали, — на этот раз ответ дается мне уже с большим трудом. Ведь все не объяснишь же!
Не объяснишь, что писать нужно не просто — а в серии конкретных издательств или в темы конкретным частным заказчикам. Причем не книги писать, а проекты, заранее предопределенные стратегией коммерсантов и менеджеров. Не объяснишь, что поначалу кажется, будто с этой системой можно играть в кошки-мышки — дескать, формально соблюду все коммерческие условия — и тему возьму навязываемую, и факты освящу, какие просят, но по сути напишу такую книгу, как хочу. Настоящую, незаказную, честную… Думаешь так, пишешь, выкладываешься, а потом понимаешь, что факты были подтасованы, тема заранее обссчитана, и потому ни малейшим изменениям не подлежит… И тогда, — как ни старайся увильнуть — или выбываешь из игры, или входишь в систему окончательно и пишешь уже не себя, а поверхностные проекты, которые отчего-то кому-то в данный момент коммерчески выгодны. Не объяснишь, что просто так выбыть из игры тоже невозможно — существуют договора и обязательства. И что можно, конечно, ухитриться и хоть раз написать то, что и впрямь чувствуешь, и даже подстроить так, чтоб по халатности этого не заметили, и напечатали… Но после этого нужно не просто «выбывать», убегать нужно. Вербоваться в иностранные легионы и отказываться от всего, с чем раньше привык контактировать. Причем бежишь не героем, а безызвестным, все к чертям бросившим, неудачником. Потому что книгу — даже самую неописуемо сильную, даже самую важную — мало напечатать, ее еще до читателя донести нужно, а доносятся книги тех, кто в раскрутке. А в раскрутке — значит, опять же, под прицелом договоров, обязательств и чьей-то коммерческой выгоды… И в какой-то момент понимаешь, что честнее и чище вообще не писать, а работать на горе разносчиком блокнотов, на котором ни за чьи заблуждения ответственность не лежит, и который никому не обязан нести свет и развлечения…
Всего этого не объяснишь, да и не следует. Кто знает, может, мой опыт — далеко не показателен. Зачем у верящей во что-то девочки отбивать надежды на будущее?
— А дорого? — Меланья переходит на мистический шепот и широко распахивает глаза. Спустя парочку разъяснений, понимаю, о чем она говорит, и смеюсь вполне искренне:
— Да нет, это тебе кто-то голову морочит. На самом деле, мало кто печатается за свой счет, да и нет в этом никакого смысла. Ты ведь реализацией книг не занимаешься? Все равно издательство с налаженной сетью распространения — справиться с распространением лучше, потому приходится доверять издательствам. Обычно происходит примерно так. Автор пишет вещь и выставляет ее на рынок. Заинтересованные издательства предлагают за нее какое-то вознаграждение и какие-то условия сотрудничества. А дальше, автор выбирает, заключается договор, и… Ну, у всех по-разному все потом разумеется. — меня явственно уносит в какие-то нравоучения, и самой от этого нудно. Но Меланья смотрит так зачаровано, что приходится продолжать: — Бывают и другие расклады. Например, какой-то издатель хочет книгу. Не тот случай, когда «хочет и молчит», а тот, когда «хочет, но не может». И тогда он ищет достойного, по его мнению, автора и предлагает написать требуемое. «Наши деньги и обеспечение материалом — ваш писательский труд!» И многие нормальные авторы соглашаются и подписывает договор. Но это — худший вариант. Лучше писать, будучи свободным человеком…
— Ты сбежала от несвободы? — «мальчик с глазами» смотрит по-прежнему очень серьёзно.
Вспоминаю досконально свою ситуацию, недовольно передергиваюсь…
— И от нее, — отвечаю, — Ии от тех людей которые пытались мне ее насаждать… — отвечаю, как загипнотизированная, а потом, наконец, прихожу в себя. Ну что это я тут разоткровенничалась? Кому это нужно?. — А еще от любовника! — опыт показывает, что подобные темы тут же закрывают все предыдущие. — А если честно, так от целых двух… Надоело страдать полумерами…
Последнее сказанула, чтобы уж наверняка заинтриговать и перетащить на земные темы. К счастью, в этот момент нас нашли несколько новых человек из группы, и мы переключились на знакомство. С новыми дровами и своими темами разговоров. «К счастью», — потому что на самом деле сочинить хоть какую-то правдоподобную историю о своем бегстве, я была сейчас совершенно не способна.
Чтобы не возвращаться к скользкой теме, завожу новые. Слушают с большим интересом. Кстати, больше всех проникся Алишерка. Я немного переживаю. С одной стороны, в его возрасте и при его положении так и положено. Все младшие братья — бунтари, если сестры — педагоги. С другой — как-то страшновато одним неосторожным словом сбить юношу с толку…
Собственно, речь зашла об автостопе, и Алишерку ужасно порадовали познания. Он сам ни раз ходил по трассе, всю жизнь крепко получал за это от сестры. Меланья слушала меня с явным неудовольствием. А зря. Ведь — только хорошее. Я ведь — только то, что на поднятие духа настраивает…
