Стояло лето. Тысячи серебристых ручейков, стекая с заснеженных вершин, струились у наших ног. Черничные пирожные со взбитыми сливками таяли на языке. После «слишком сытного обеда» мы ложились вздремнуть прямо на горячих камнях, и мать звонким голоском напевала нам детские песенки, которые некогда пела бабушка, еще раньше – прабабушка и…
Мы все засыпали, каждый в своем уголке. Мать уединялась со своим другом в домике для туристов, где в дневное время было безлюдно. А мы разбегались в разные стороны: кто-то шел спать на один из утесов, кто-то на крытое гумно, кто-то в овчарню. Игра состояла в том, чтобы найти себе укромное местечко и спрятаться там от остальных.
И вот в одном из таких непрочных каменных сооружений с обвалившейся штукатуркой, где сквозь дырявую крышу проглядывало безоблачное синее небо, и случилось то, что неизбежно должно было случиться. В тот день обед по обыкновению был «слишком сытным». До отвала наевшись сэндвичей, сгущенки и черничных пирожных с густым свежим кремом, я отправилась отдыхать. Я разомлела. У меня кружилась голова, пылали щеки. Вокруг меня летали и жужжали бесчисленные насекомые. Я вяло от них отмахивалась. Расстегнув молнию на шортах, я забылась тяжелым сном в углу сарая. Вдруг рядом послышался знакомый смешок неловкого возбужденного подростка, и показался Арман-младший. Он вырядился крестьянкой, повязал на голову платочек, закатал бриджи, обмотал поясницу полотенцем, спустил носки. В руках он держал пустую корзинку.
– Ну и как я тебе? – спросил он, мерзко хихикая.
Он выглядел нелепо. Нелепо и вместе с тем устрашающе. Я попятилась назад, на кучу сена. Я судорожно искала глазами косу, борону, тачку, любой предмет, который помог бы мне защититься, не подпустить его близко.
– Разве я не хороша? – настойчиво переспросил он и, виляя бедрами, направился ко мне. – Пожалуй, прилягу рядом с тобой…
Я мысленно прикидывала расстояние между нами и, все глубже зарываясь в сено, продолжала искать спасительный предмет в надежде избавиться от навязчивого ухажера. Однако в сарае ничего такого не оказалось. Кричать тоже не имело смысла: моих криков никто бы не услышал.
– Это не смешно, – еле слышно выговорила я.
– Вот как…
– Совсем не смешно…
Он подошел ко мне, опустил корзинку на землю и стал продвигаться по сену вперед, но полотенце, повязанное на манер юбки, стесняло движения. На его подбородке красовался узел платочка. Он неумолимо приближался, не оставляя мне места для отступления. Вот он протянул руку, уцепился за расстегнутую молнию и с безумными глазами, красный от возбуждения бросился на меня. Я отчаянно сопротивлялась, пыталась его оттолкнуть, но он оказался сильнее и, гаденько хихикая, быстро повалил меня на землю, не снимая своего дурацкого платка.
– Не бойтесь, не бойтесь, я славная крестьянка, у меня для вас яйца…
Он лег сверху, касаясь моего голого гладкого тела. Я изо всех пихала его, царапала ему шею и лицо, но он продолжал рвать на мне футболку, стаскивать шорты и возбужденно хихикать своим дебильным смехом. Он быстро разделся и попытался взять меня силой. Я не сдавалась. Собрав волю в кулак, я мощно ударила его в пах. Старший брат учил меня, что удар в пах – единственный способ избавиться от насильника. Он оказался прав. Славная крестьянка вдруг скривилась от боли так, что узелок платка оказался между зубами, отчего усмешка стала еще более глупой. Обхватив руками колени, он со стоном повалился на бок. Я выскочила из сарая, кое как поправила одежду и побежала к домику, где отдыхала мать. Дверь была заперта. Я рухнула на землю, отчаянно крича: «Мама, мама!». Она меня не слышала.
Когда она, наконец, открыла и взглянула на меня, вся моя энергия разом отхлынула, я вконец обессилела и превратилась в маленький испуганный комочек, неспособный разобраться в случившемся.
– Он… меня… я… там… – пролепетала я.
Мать окинула взглядом мои взъерошенные волосы, порванную футболку, расстегнутые шорты и попыталась меня успокоить. Она обняла меня и прошептала…
– Ну, ну, что произошло?
– Там… в сарае… он пришел туда… он вырядился, чтобы…
– Кто, деточка?
– Ты же знаешь… Он…
– Кто он?
– Он… большой… его сын…
В этот момент на пороге возникла огромная черная тень, и я задрожала еще сильнее. Взгляд Анри показался мне таким суровым, что я утратила дар речи.
– Что это с ней? – спросил он своим твердым голосом, голосом человека, которому принадлежит мир.
– Я не знаю, – ответила мать. – Она бормочет что-то бессвязное…
Прижав меня к себе, она провела своими длинными пальцами по моему лицу и вытерла слезы.
– Расскажи мне что случилось. Маме ты можешь все рассказать…
Я неотрывно смотрела на длинные мускулистые волосатые ноги Армана, на его бежевые шорты, наспех застегнутую рубашку, и ловила на себе его повелительный взгляд, приказывавший молчать.
– Скажи маме…
– Он пришел в сарай… переоделся крестьянкой… с платком на голове…
– Кто? – нетерпеливо переспросила мать.
– Она несет полную чушь, – вмешался Арман, – просто хочет привлечь внимание. В ее возрасте, сама понимаешь…
– Это совсем на нее не похоже, – ответила мать, – она никогда не устраивает подобных сцен.
– Одного раза более чем достаточно… Она не первая влюбленная школьница, которая мелет всякий вздор, чтобы о ней все говорили. Не надо принимать ее всерьез. Ты окажешь ей медвежью услугу…
– Ты думаешь? – спросила мать, выпуская меня из объятий и пытливо заглядывая мне в лицо.
– Она просто ревнует… Это же очевидно…
В этот момент сзади послышались шаги. Я обернулась. Славная крестьянка успела снять платок и избавиться от корзинки, только носки по-прежнему оставались спущенными. На ходу приглаживая волосы, к нам приближался Арман-младший. Я инстинктивно прижалась к матери и показала на него пальцем:
– Это он… Он повалил меня на землю и лег сверху… Анри Арман разразился низким насмешливым смехом.
– Какие глупости! Мой сын! В сарае! С этой девчонкой!
И повернувшись к сыну, поманил его рукой:
– Ну-ка, подойди сюда!
Теперь нас было четверо: с одной стороны – мать с дочерью, с другой – отец с сыном. Свершилось, наконец-то тайное станет явным! Так и закончится сезон прогулок с Бигбоссом и его сынком. Мы снова останемся впятером, если не считать безобидного дядюшки, будем шушукаться и смеяться взахлеб. Мама сначала, конечно, расстроится: ей больше не придется томно спускать маечку и вытягивать свои длинные загорелые ноги, но мы найдем как ее утешить. В конце концов, все эти долгие годы она прекрасно обходилась без мужчин: нас ей вполне хватало!
– Где ты был? – спросил Анри.
– Ээ… Спал, как все… – ответил сын, не глядя на меня.
– Где ты спал?
– Там, на утесе. А что такое?
– Ты случайно не заходил в сарай?
– А что я там потерял?
– Да вот, девочка утверждает, что ты к ней приставал…
– Я? Папа, ты же меня знаешь. Да любая девица с моего курса с радостью… Неужели ты думаешь, что меня интересуют несозревшие девчонки?
Он презрительно засмеялся своим противным смехом и пожал плечами.
– Это она за мной бегает! Ни на шаг от меня не отходит! Я все собирался тебе рассказать, просто не хотел поднимать шум из-за такой ерунды.
Он говорил твердо и сдержанно, совсем как отец, не хотел упускать редкую возможность побеседовать с ним на равных.
Анри Арман повернулся к моей матери:
– Вот видишь! Она просто хотела привлечь внимание… Она с ним заигрывала, но ничего не вышло. У тебя растет кокетка! Я это сразу понял. Ты должна поставить ее на место и побыстрее. Ты слишком с ними мягка. Ты не виновата, у тебя и так хлопот по горло. Это общая беда всех женщин, которым пришлось растить детей в одиночку. А тут еще отец оказался не на высоте…
Последовал многозначительный вздох. Я поняла, что меня предали. Расстановка сил изменилась: их было трое, я осталась одна. Я вырвалась из маминых рук. Я ждала, что она скажет. Мама смутилась, и тогда и разом выпалила:
– Он не имеет права так говорить о папе! Его это не касается! Это наше семейное дело!
– Ой-ой-ой! Как быстро мы позабыли свои обиды! Кажется, мы перешли в наступление! И ты думаешь, что мы попадемся на эту удочку? – ехидно изрек Анри Арман, обращаясь ко мне. – Постыдилась бы! Как они у тебя распустились! Вот увидишь, милая, как только у детей появится отец… Я с ними справлюсь.
Он положил руку маме на плечо и принялся нежно массировать ей шею. Мать облокотилась на его руку, такую сильную, надежную, способную покончить с ее одиночеством. Мысль о том, что рядом будет мужчина, который избавит ее от тягостных забот, сделает жизнь легкой и комфортной, рассеяла в ней последние сомнения. Анри Арман был прав: она слишком много на себя взвалила, и дети этим пользуются. Она посвятила их в свою личную жизнь. Они долгое время были ее сообщниками и советчиками, но больше так продолжаться не может. Дети должны слушаться. Дети должны знать свое место. Он наведет в доме порядок, в этом она полностью ему доверяла. Приятно, когда рядом мужчина, уверенный в своей правоте. Мать приняла его сторону.
