Разгулялась осень в мокрых долах. Мишка Охотин пошел домой из школы в смазных сапогах. Недоспасовские волки, существование коих кем-то признаётся, а иными оспаривается, ехидно воют в оврагах. Людьми они обычно брезгают, предпочитая на худой конец зайчика одиннадцатилетнему Мишке, сразу после уроков выкурившему здоровенную самокрутку – это мерзость перед лицом леса. Алеша находит другое объясненье неоспоримому факту Мишкиной неприкосновенности: обитатели Охотина хутора пользуются покровительством Авдея, по-прежнему присматривающему за дедовыми посадками. Ни один волос не упадет с Мишкиной головы, ни один волк не пойдет супротив Авдея: у них нынче сговор. Попробуй теперь сунься кто чужой – живо узнаете. У Алеши самого за пазухой охранная грамота: лист, вырванный Злодеем из «Цветника духовного». Злодей всё такой же – рыжий и наглый, хоть ему давно пора издохнуть, не понарошку, а взаправду. Видно, Авдеева несмертельность распространяется на него. А вот Софья Владимировна лежит с грелкой на животе: у неё приступ болей. Согнула ноги, натянув на них одеяло. Такая поза у Пети с Алешей звалась «сделать слоника». Названье давнишнее, и давнишние боли. Однако доктор Теплов обеспокоен – частично приехал, частично пришел посмотреть больную. Усталая тетя Шурочка подает ужин. Павел Игнатьич не делает вслух никаких назначений, лишь отмечает про себя: пациентка генетически нуждается в щадящем образе жизни. Алеша пристально смотрит на фитилек керосиновой лампы и видит: Петя целует щеки тети Анечки, а годовалая девочка шлепает его ладошкою по лицу.
В общежитье на кухне окно с переплетами, еще не забрезжило утро. Высокие потолки казенного старого зданья неясного назначенья. Наверху закрытая форточка – до нее не достать. У титана длинная очередь: чайники - как вереница слонов. Качаются на расшатанных ручках, склоняют узкие хоботы. Дует откуда-то, девушки поднимают плечи в бумазейных халатах. Худенькие их шеи перетекают в стриженые затылки. Тапочки – одинаковые, различной степени стоптанности – терпеливо переступают ближе к цели. Щуплые, не выспавшиеся, юноши молчаливы. Петя возвышается надо всеми на полголовы. Ему нипочем набитый трамвай, бредовая лекция по марксизму – его объемлет нездешняя легкость со вчерашнего дня.
Николай Степаныч держит коллекцию миниатюр под замком в секретере. Дамы в умильных буклях целуются в темноте с гусарами в эполетах. Относится как к валюте, хранимой про черный день. Девочка стала уже говорить: «Мама целует Петю». Анхен, гений обмана, тотчас целует куклу-петрушку и дочь заодно. Чужая душа потемки: прислуга не любит хозяина, а молодую барыню всегда берет под крыло.
Софья Владимировна скончалась в двадцать восьмом. Приезжала Анхен с красивым высоким Петей и двухлетней Маришей. Николай Степаныч в то время был в Конотопе по служебным делам: на заводе случилась авария. Сухонькая тень теперь появляется всякий день в аллее. Седые волосы собраны на макушке, в светло-карих глазах голубиная глубина, а губы – с кроткой усмешкой страданья. Ольга Самсонова раз с ней едва не столкнулось. Но привиденье, смутившись, свернуло под сень тополей. Алеша к слову спросил несмертельного: «Что это бабушка ходит, Авдей Арефьич?» - «А вот никак не сустренется с барином… больно его кончина нехороша была». Напрасно, значит, Иван Андреич храбрился: они, выходит, и душу могут убить.
А в Александровском саду такие тюльпаны! темно-розовые, стройные, как бокалы. Двоюродный племянник Петр Недоспасов держит Анхен под ручку. Она хороша в темно-розовом платье, помада палевая на губах, и жизнь вся в розовом свете. Вернулась домой – в доме обыск. Вредительство, заговор! на Николай Степаныча свалили аварию, которую он тогда, в дни похорон, устранял.
Прислуга ушла, Маришу отдали в ясли, Аннетт работает стенографисткой. Достала Пете из шкафа мужнины брюки, отогнула внизу – его истерлись до дыр. Отнять у узника не только жену, но и брюки… жизнь оскорбляет на каждом шагу. Нашли ключи, грустно смотрят вдвоем Николайстепанычевы миниатюры. Выпустили на свет розамунд в каштановых локонах , мужчин с грибоедовским коком на лбу. Петя давно не рисует: не до того. Плохо быть виноватым перед тем, кто страдает, а страданье находит и заурядных людей.
Под Орлом метет и метет – доктор Теплов застрял на три дня в усадьбе. Он только что получил из Риги разводное письмо: его жена Зинаида Григорьевна в одностороннем порядке расторгла брак и сочеталась по лютеранскому обряду с латышом – хозяином ресторанчика, после того как выдала девочек тем же манером. У Людмилы трехлетняя дочь Кристина, у Елены пока никого. В конверте листочек от Зины с приписками Люды и Лены. И лягушиная бумага о расторжении брака на нежном и мягком латышском языке. С этой филькиной грамотой Павел Игнатьич боится сунуться в советское учрежденье – о православной церкви нечего и говорить. Он женат на призраке прежней любви. Александра Ивановна накрывает на стол, сочувственно слушает – белая шаль метет как метель по холодному полу. Мишка здесь тоже две ночи ночует: на хутора не пройти. Алеша решает за Мишку задачки под носом рассеянной Шурочки. Та под белым платком застыла, точно озимый росток. Самсоновы загостились в Орле у Ирины – теперь жены комбрига Середина, матери сына Сережи. Кто где был, тот там и остался. Но неожиданно в дверь звонят. На пороге мужик в тулупе, шапка из снега по самые брови, а глаза – угольки. Авдей. Пришел, когда нету соседей. Сел возле печки, обтаял – глядишь, и взгляд подобрел… но молчит. И белая фигура в саду маячит: ищет любимую тень. Встал, подошел к окну, поглядел в темноту. Поднял с полу обрезок веревки, завязанной крепким узлом. Наговор на этой веревке, не поднимай никогда их с земли – чужая беда привяжется. Раскрыл пошире печную дверцу, пережег на угольях узел, подал обрывки Теплову и Шурочке. Взял со скамейки шапку и, не надевши, ушел. Шурочка печь закрыла – пламя заплакало тоненьким голосом. Алеша шепнул: кто-то умер. Она же: типун тебе на язык.
Официальное известие о гибели Зинаиды Берзинь в автокатастрофе пришло через три недели – на том же кичащемся собой языке, но теперь уже с переводом. Доктор Теплов привез потертый конверт в кармане. Заперли дверь на засов и дверцу печную закрыли. Страшен размах дьявольской помощи - лучше жить во грехе. Впрочем, Авдей в эту зиму больше не появлялся. Злодей же ходит с Мишкою в школу, сидит у порога ждет, а после уроков смирно провожает на хутор. Довел до дому – и в лес. С волками живет и по-волчьи воет.
Думала – душа его станет витать в Недоспасове, где двое наших остались, чтоб повстречаться с моей. После ждала в Москве, возле дома Анхен с Маришей, куда приезжает Петя из экспедиций раз в год. Не дождалась, полетела над неласковым морем, под монастырские стены из холодных камней. Собрала по кусочкам растерзанную его душу, сложила, и оживила, и увела с собой.
Мариша моя разумная усердно водила пальчиком по нашим растрепанным детским книжкам и очень бойко прочла:
Жил на свете зайчик юный,
Легковерный и простой.
Он не хаживал далёко
От норы своей родной.
Свет и люди незнакомы
Были зайчику тому.
Жил в довольстве, без заботы
Он в родительском дому.
Учительская натура Шурочки ликовала, Павел Игнатьич радовался, Алеша рукоплескал. Петя не появился на свадьбе: торчит в Салехарде. Заочно учится, дали комнату - много работы, мало любви. Призрака я в саду не видала, все говорят: исчез. Письма от Николай Сепаныча в первый год получила дважды, а теперь они прекратились… значит, совсем дошел. Я завожу служебные шашни, совесть черна, как у грешного негра, и без Пети каюк.
Сидят на замшелом бревне – четырнадцатилетний Алеша и задержавшийся в сорокалетнем возрасте хмурый Авдей. Алеше на вид дашь двенадцать – рос в голоде, да еще придавлен Авдеевым даром. Зато отсутствующий Петя (тоже рос в голоде) в двадцать лет – скоро будет двадцать один – гренадер. В плечах косая сажень, и усы гренадерские. Знал, хитрец, что просить у Авдея. Вернее, не знал – получил то, чего чаял. Беседа Алеши с Авдеем беззвучна. Поодаль сидят в напряженных позах шестеро молодых волков – охрана Авдея. Успешный ученик догадался: дети Разбоя от волчицы. Сам Разбой где-то гоняет. Алеша уж месяц как учится в фельдшерском, живет в Орле у супругов Тепловых, бывает к Авдею редко и тайно. После гибели Зинаиды Берзинь имени колдуна стараются не поминать. В именье сейчас жить нельзя – там теперь правленье колхоза, и председатель не местный. Самсонов при нем уцелел, занимает с женою комнатку. Одесс и Вольфензон в городе на культработе. В момент коллективизации выслали под Архангельск семью Охотиных: Якова с Мишкой и восьмилетней Танькой. Хозяйка же Яковлева - Авдотья, не вынеся суматошных сборов, досрочными родами померла. На хуторе колхозный коровник, однако коровы доятся плохо: пугаются Авдеевой свиты – а он так и ходит кругом. Нужен вредитель? вот вам вредитель. Расстреляйте его второй раз, товарищи…посмотрим, как у вас это получится - ему любой волк товарищ.
